Читать интересную книгу Рассказы - Юрий Казаков

– Ух ты!

– Ах ты!

А так как обнять меня хотел каждый, то последний родственник обнял уже утром. После чего усталый, но довольный пошел я на работу.

И вот взялся я за дом.

Сперва привез я белого камня и щебенки под фундамент, красной звонкой черепицы на крышу, желтого круглого леса с каплями смолы для стен.

Потом я привез: рубанки, фуганки, пилы, стамески, долота, дрель, отвертки, молотки, коловороты и сверла.

Еще я привез: мела, известки, песку и кирпича, толстых гвоздей для полов и тонких – для дранки, сто банок краски, самой разной краски – зеленой, белой, красной, синей, оранжевой, черной и желтой, столярного клея, олифы и лака, оконные задвижки, дверные ручки, замки, крюки, скобы, шурупы, доски, рейки, дранки, штакетник для забора, толь, вар, паклю, замазку – и из всего этого начал строить свой замечательный дом!

Сперва я решил построить дым. Я пустил на него самые лучшие материалы. Я его клеил, сколачивал, смазывал замазкой, свинчивал, сбивал, поправлял топором и стамеской, красил всеми красками. Потом пошли в дело известка, штукатурка, бревна, кирпич, толь, доски, песок, черепица. Я выводил в небе узоры и завитки. Дым у меня то клонился на сторону, то опять круто шел вверх. В некоторых местах я его строгал рубанком и полировал. Другие места я нарочно оставлял шершавыми. Дым был у меня разноцветным – на одно место поглядишь, будто ночь на дворе или тучи. В другую сторону поглядишь – совсем синий мой дым, с розовым оттенком, будто под солнцем.

Через месяц с дымом было покончено. Он был так красив, что нельзя было глаз оторвать от него. Он был так высок, что его видно было отовсюду за сто километров. Иногда я брал билет на электричку и отъезжал километров на пятьдесят полюбоваться своим дымом издали. Издали дым был еще красивее.

Во всех деревнях и городах люди то и дело бросали работу и любовались дымом. При этом они говорили разные слова.

Одни говорили:

– Ай-яй-яй!

Другие говорили:

– Вот это да!

Третьи говорили:

– Ну и ну!

А четвертые говорили:

– Ничего не скажешь!

– Это я построил! – говорил я. – Это мой дым!

В ответ все смотрели на меня, качали головами и говорили:

– А!

Но не в этом было главное. Главное было в том, что, когда я построил свой замечательный дым, у меня не осталось материала для дома. Ничего не осталось, ни одного гвоздя! И дом мне строить было не из чего.

Корова-спасительница

Жил я как-то у лесника и пошел на охоту.

Лес мне был незнакомый, и я боялся сначала далеко уходить. А потом увлекся рябчиками. Так они в березах, в елках вспархивали, так умело затаивались, что я скоро забыл про все, а только думал, как бы увидеть и подстрелить птицу.

Ходил я, ходил, устал, сел отдохнуть, осмотреться. А была осень, и весь лес стоял передо мной золотой, потупившись, и березы тихо роняли листья. На всем золотом и нежно-желтом одни рябинки, как флаги, как красные знамена, горели – такой у них горячий красный цвет.

Подумал я о грибах, но только, смотрю, не видно совсем грибов. «Как же так? – думаю. – Рябчиков не добыл, так хоть грибов набрать надо!»

Взял я тогда палку, вышел на поляну, стукнул три раза палкой по старому корневищу и сказал волшебные слова:

Моховики-боровики,

Подберезовики,

И козлята, и опята,

И маслята, и сморчки!

Вы меня не прозевайте,

Из-под листьев вылезайте!

И только сказал я это, сразу вижу – полно везде грибов с коричневыми бархатными шляпками; под кустами, на полянках, под березами, под елками, под хвоей и под листьями.

Кинулся я на них, сперва с корешками брал, а потом опомнился, одни шляпки стал срезать. Сумка моя все тяжелее становилась. А тут еще глухарь поднялся – старый, бородатый, – забухал крыльями так, что у меня сердце остановилось. Выстрелил я, поднял глухаря, а он тяжелый-тяжелый, с холодными лапами.

Очень я обрадовался и запихнул его тоже в сумку, поверх грибов. Нагрузился так, что впору только домой дойти. Одно жалко было: некому в лесу похвалиться своей удачей. «Ах, какой, – думаю, – сегодня удачный день! И грибов набрал, и глухаря домой принесу!»

Только недолго мне радоваться пришлось. Стал я к дому пробираться, шел, шел, а лес кругом все сплошной, незнакомый. Вижу я, что заблудился. И смеркается уже, дни осенью короткие. Стал я поворачивать туда-сюда, стал бросаться в разные стороны – и запутался окончательно.

Сел на пень, пригорюнился, очень не хотелось мне в лесу ночевать. Да еще и тучи стали собираться, дождик накрапывать принялся.

Хорошо, когда дождь идет, а ты в тепле, под крышей сидишь и чай пьешь. Зато каково в лесу-то под дождем да ночью! «Ну, – думаю, – пропал я совсем, промокну весь до нитки!»

Вдруг слышу – вдалеке где-то будто колокольчик забренчал, какие у нас на коров надевают, когда те в лесу пасутся. Снял я шапку, прислушался. В самом деле, бренчит колокольчик – его у нас боталом зовут. Обрадовался я, вскочил и пошел на звук. Потеряю направление, остановлюсь, послушаю. Ботало забренчит, я опять к нему.

Вышел на поляну, гляжу – наша корова, лесникова, с теленком. Теленок черный, а корова белая. Идет она лесом и, видно, знает, куда идет, а теленок за ней.

Так мы и пошли: корова впереди, теленок за ней, а я за теленком. Скоро совсем стемнело, корова рысью побежала, теленок тоже топочет, и я спешу из последних сил. Очень устал, ноги дрожат, сумка с глухарем и грибами плечи режет, ружье так тянет, будто пуд целый весит. И главное, остановиться нельзя, дороги не знаю.

А корова на бегу мычать стала. Замычит, вздохнет глубоко с тоненьким свистом, помолчит немного и опять замычит. Слышу я в ее мычании жажду отдыха, хлева, теплого пойла и так ее понимаю, что, если бы не стыдно было, сам бы замычал вместе с ней.

Выбежали мы на дорогу. Тут уж я приободрился, места знакомые пошли, можно было бы и отстать, да не хочу вот отставать, спешу что есть силы. А дорогу развезло: скользко, грязно. Известно – осень.

Потянуло наконец дымком, блеснул меж темных деревьев огонек, показался дом лесника. Корова успокоилась, остановилась, подождала теленка, лизнула его и шагом пошла. А я вспомнил, что в кармане у меня хлеб остался.

Догнал корову.

– Буренушка! – зову ее. – Буренушка…

Она остановилась, горячо на меня дохнула, хлеб с руки взяла и опять двинулась к дому.

Через полчаса я уже чай пил, махорку покуривал и рассказывал леснику, как меня корова выручила. За окном темно – глаз выколи, по крыше дождик шумел. А в печке дрова трещали, на плите глухарь кипел, грибы жарились и так вкусно пахли!

А корову доили.

Красная птица

Отец и мать Миши уехали летом на Дальний Восток. Этот Дальний Восток был где-то на краю света, и Миша все жил и жил, засыпал и просыпался, играл с ребятами, и опять приходила ночь, и он засыпал, а отец с матерью все ехали и ехали. И только на одиннадцатый день бабушка, укладывая Мишу спать, сказала, что теперь-то уж, наверно, они приехали.

Так и остался Миша с бабушкой.

В июле бабушка повела Мишу устраивать в школу. А в августе от отца пришла посылка, и в ней были школьная форма, портфель, пенал, карандаши и розовые ластики. И пахло это все так хорошо кожей, сукном и сухим деревом, что Миша сразу захотел в школу. Но до школы еще долго нужно было ждать. А пока он стал надевать школьную фуражку. Он выходил на улицу, начиналась игра, и Миша часто забывал, что у него новая фуражка. Но потом обязательно вспоминал и тогда снимал, и рассматривал, и показывал козырек и подкладку ребятам, которым еще не купили форму.

Первого сентября он пришел в школу, но в его классе все ребята были с других улиц, и ему стало скучно. На переменках он тоскливо стоял возле окна или тихо прохаживался и удивлялся, что раскрасневшиеся девчонки и ребята бегают по коридорам и скрипучей лестнице, возятся, шепчутся и обнимаются, будто дружили раньше всю жизнь, хотя все они увидели друг друга только сегодня. Ему казалось, что форма его неудобна, что ботинки жмут, и что все вообще в школе плохо, и нехорошо пахнет свежей краской и почему-то гречневой кашей. Школа была большая, но старая, деревянная.

Читать он давно умел, писать тоже, и, когда учитель Алексей Павлович стал писать на доске ровные палочки, Мише сделалось так скучно, что он чуть не уснул.

Он пришел в школу еще раз, на другой день, а потом уже не пошел. Сначала он говорил, что у него болит живот. Потом ему стало все равно, и он сказал, что вообще больше в школу не пойдет. А если его станут заставлять, то он уйдет из дому, уедет на Дальний Восток и будет ехать и слезать на разных станциях, и так проедет, может быть, пять лет, а там уж и учиться не надо будет. Бабушка у него была старая, беспомощная, она только ахала и огорчалась, и Миша ее не боялся.

Длинное-длинное лето кончилось, и стояла осень. В садах облетали листья, и стали видны большие яблоки. Разжиревшие гуси еле ходили по сырой траве. Часто шли дожди, и мокрая земля тогда краснела, а трава зеленела. Девчонки и ребята тащили из лесу полные ведра грибов.