Читать интересную книгу Я покажу тебе Стамбул - Айна Саин

кофейной гущи на блюдце и заглянула внутрь. На секунду ее лоб прорезала морщина, а потом она опять сказала бабушке что-то про Назара и не умолкала, провожая до самых дверей.

— Ну как тебе Мерве-ханым? — спросила бабушка по дороге домой. — Уверена, что сейчас все говорят о тебе, и до завтра ты будешь самой обсуждаемой девушкой района, — усмехнулась она.

— А о каком Назаре все говорили? Я не поняла. Объясни мне, пожалуйста, — попросила я.

— Почему ты решила, что это человек? Не знаю, как тебе объяснить… Вот придумала, например, когда тебе позавидуют и потом с тобой случается, что-то плохое. Это «назар». Поняла, Нэтнэт?

— А, думаю поняла. Ты поэтому мне бусинку с глазком к пиджаку приколола?

— Да, хотела тебя защитить. Ты плохо спишь, что-то мучает тебя. Вот подумала, вдруг поможет.

— Спасибо, бабушка Назиме.

— Да, не за что. Твоя мама права, я не должна была делать это, не спросив ее разрешения. Но и на твое состояние глаза закрывать не могу. Хочу помочь и тебе, и ей.

— Почему?

— Что за вопрос, Нэтнэт? Потому что вы теперь моя семья.

Я не знала, что ответить. Волна густого жара поднялась из груди, захотелось обнять эту женщину, которая вначале не замечала моего присутствия в доме, а теперь защищала от дурных взглядов, заботилась о моем благополучии. Но я только чуть крепче сжала ее локоть.

— А ты знаешь, Нэтнэт, что хозяйка салона еще и лучшая гадалка на кофе в районе? И она подтвердила, что тебя сглазили. Хотя у нас обычно считается, что сделать это могут только обладательницы голубых глаз, как ты.

— Бабушка, я не очень верю в такие вещи: гадание, сглаз и так далее.

— Значит, не стоит тебе на шею вешать куриную лапку, окуривать твою комнату травами и выливать в воду свинец, чтобы снять порчу? — усмехнулась Назиме-ханым. — Это все в салоне кумушки предлагали, а не я придумала, — пояснила она, увидев, как у меня вытянулось лицо.

В конце недели ближе к вечеру бабушка Назиме опять попросила меня сопровождать ее. Мне было любопытно, куда мы отправимся. Шли мы недолго. Вышли из нашего района на Истикляль, потом начали спуск к Галате, на маленькой улочке свернули налево, потом еще раз налево и оказались перед калиткой. Войдя в нее, я с удивлением обнаружила, что мы на кладбище. Недалеко стояло здание, из которого вышел мужчина. Бабушка попросила меня оставаться на месте, а сама пошла к нему навстречу. Судя по взглядам, которые они бросали на меня, речь шла обо мне. Когда они закончили беседу, Назиме ханым жестом позвала меня, и мы последовали за мужчиной вглубь здания. В большой комнате, освещаемой старинной люстрой со свечами, он указал нам на скамейку у стены. Мы присели. В помещении не было никого кроме нас, и только я хотела спросить, где мы, вошли музыканты. Расположившись в другом конце комнаты, они по знаку мужчины, который, судя по всему, был здесь главным, начали играть, а один из них — петь. Затем в комнате появились другие мужчины в странных одеяниях: на голове — высокие шапки-колпаки, на плечах — черные накидки. Когда они их скинули, оказалось, что на них белые рубашки, юбки и шаровары. Не успела я удивиться в очередной раз, они синхронно сложили руки крест-накрест на груди и закружились под музыку. Ритм нарастал, поза танцующих изменилась, одна рука вытянулась вверх, другая протянулась к земле. Они продолжали кружиться, их белые одежды развевались, через какое-то время слившись для меня в одно белое пятно. Не знаю сколько времени прошло, но очнулась я от толчка бабушки Назиме. В комнате уже никого не было. В полумраке мы вышли из здания. На кладбище стояла мертвая тишина, а меня переполняла странная энергия: мне хотелось прыгать, танцевать, петь.

По дороге домой бабушка рассказала, что мое состояние объяснимо. Многие так себя чувствуют после церемонии танцующих дервишей. Она попыталась разъяснить мне больше о том, кто они такие, почему и для чего кружатся в танце. Но мой турецкий не позволил понять все, что она говорила.

Я узнала больше об ордене дервишей намного позже, когда изучала историю суфизма в институте. И снова побывала на церемонии лишь после того, как Музей Мевлеви открылся после реставрации. Окунувшись вновь в атмосферу таинственности, услышав знакомый ритм, увидев одеяния танцоров, я испытала чувство глубокой благодарности к бабушке Назиме. Не знаю, как она уговорила в тот далекий вечер шейха ордена допустить нас на тайную церемонию, но это помогло.

С того вечера кошмары покинули меня.

Запись в блоге, октябрь 2017

Надежда матери

Наша семья живет в Джихангире. Это тихий и уютный район Стамбула, несмотря на то, что очень близок к торговой улице Истикляль. По ней с утра до вечера непрерывным потоком идут покупатели со всего мира, а красный исторический трамвай без устали катает туристов вверх-вниз от площади Таксим к Туннелю. Но стоит свернуть с Истикляль в Джихангир и суета большого города отступает. Если туристы и заглядывают к нам, то только ради «Музея невинности» и лавок с антиквариатом, расположившихся на первых этажах двухэтажных домов с потрескавшейся штукатуркой. Здесь все жители знают друг о друге все. Живут словно в маленькой деревне посреди огромного мегаполиса.

Октябрь в этом году выдался холодным. Несколько дней назад холодный ветер собрал тяжелые свинцовые тучи над Стамбулом. Ласковые бирюзовые волны Босфора превратились в грязно-серые. Они яростно обрушивались на набережные, кусали опоры мостов, нещадно раскачивали лодки, взрывались брызгами, словно выплевывали ругательства.

Почти такая же буря бушевала в доме тетушки Зейнеп.

— Как ты мог, Мурат!? О, Аллах! На весь район опозорил! Привел в дом эту рыжую…

— Мама, не смей! Не называй ее так! Валя — твоя невестка.

— Какая еще невестка?! Я ее разве сватала? Кто она вообще такая? Откуда взялась? О, позор, позор… Как я соседям завтра в глаза посмотрю?! Да, я из дома теперь не смогу выйти!

— Тебя только и волнует, что соседи скажут! А мои чувства, моя жизнь — не в счет?

— При чем здесь это? Конечно, твоя жизнь — главное для меня…

Тетушка Зейнеп не лгала. Каждый в нашем районе знал ее историю: рано овдовела, муж почти ничего не оставил: только дом в два этажа и сына, ради которого Зейнеп продолжала жить. Поднимала его на ноги сама: шила на заказ, сдавала комнаты на втором этаже, экономила, откладывала на образование. Повторно замуж не вышла, хотя к ней и присылали сватов. Всем отказала. Ради сына.