Читать интересную книгу Политика - Николай Добролюбов

Неудовольствие обнаружилось в папских областях, как и во всей Италии, непосредственно после заключения мира. Но здесь оно было сильнее, потому что имело еще некоторые особенные причины. Одна из них состояла в том, что амнистию, названную в условиях мира всеобщею, папа объявил подлежащею многим ограничениям и изменениям. Это произвело в Риме такое волнение, что генерал Гойон{14} испугался и счел нужным принять некоторые меры на случай восстания. При этом произошли, разумеется, арестации, продолжавшиеся и потом несколько времени. Между прочим, взяты под стражу в Риме два капуцинские монаха, давно уже производившие сношения с главами революционной партии; у них найдено письмо Маццини… Подобного рода тайное движение замечено было в Анконе, вследствие чего с начала июня там и водворены папские войска разных корпусов, занимающиеся беспрерывными арестациями. Дошло до того, что запретили ходить по улицам двум человекам рядом и хватали всякого, кто поздно возвращался домой.

Относительно же Романьи, отложившейся от папы во время войны, под покровительством сардинцев, прежде всего произошло любопытное объяснение папского правительства с императорским. Папа жаловался, что сардинские войска вошли в его владения, что Виктор-Эммануил послал своего комиссара Массимо д'Азелио в Болонью, что берсальеры и часть бригады Нави решились даже оказать сопротивление папским войскам, высланным для надлежащего наказания мятежников. В ответ на эту жалобу Луи-Наполеон поручил своему посланнику г. Граммону оправдать пред папою сардинского короля и объяснить, что, принимая военную диктатуру и посылая войска в Церковную область, Виктор-Эммануил имел в виду только направить силы Романьи против Австрии и «предупредить внутренние столкновения, которые легко могли возникнуть, особенно после происшествий в Перуджии»… Папа должен был остаться доволен таким объяснением, которым император французов еще раз доказал ту последовательность своего образа действий, которую мы так подробно защищали.

Но и о Легатствах, относительно образа проявления их стремлений, надо сказать то же, что о герцогствах: они постарались о всевозможной осторожности и скромности в выражении своего энтузиазма к делу национальной свободы. Болонья – центр защитников народного дела – показала в этом случае пример благоразумия. Во все время, пока в ней существует временное правление, спокойствие ни разу не было нарушено, хотя и представлялись к тому некоторые поводы. Ни заключение мира, ни сущность его условий, ни внезапное удаление д'Азелио, отозванного в Турин, – ничто не вывело болонцев из границ, предписываемых благоразумием. Все было спокойно и шло путем законности. По отъезде Азелио власть осталась в руках полковника Филикона, который издал декрет об учреждении в Легатствах государственного совета из пятнадцати членов, под председательством чрезвычайного комиссара сардинского. Вскоре потом Филикон передал правление этому совету, который избрал главою временного правления полковника Чиприани и пригласил граждан составить Национальное собрание, которое бы в законной форме выразило желания нации относительно постоянного правительства. Энергия и деятельность Чиприани оживили ход дел в Болонье: в ожидании Национального собрания последовали один за другим адресы против папского правительства, организовались военные силы, устроился национальный заем на сумму трех миллионов франков.

Между тем как составлялись Национальные собрания, – и военный энтузиазм с одинаковою силою поддерживался в Италии. В конце июля генерал Меццокапо, с частию тосканских войск, перешел пограничную линию Легатств. Оставивши часть своих сил в Римини, он 1 августа перешел в Форли, каждый день увеличивая свои войска новыми волонтерами. По известиям из Болоньи, в течение одной недели, от 27 июля до 4 августа, армия его возросла от 11 000 до 16 000. Часть войск Меццокапо должна была направиться к Урбино, а другая к Анконе, чтобы через Абруццкие горы перенести революцию в Неаполь. По последним известиям, Гарибальди вышел из сардинской службы и принимает начальство над войсками Средней Италии. Патриоты основывают на этом большие надежды. Но благоразумнейшие из них уже и теперь не скрывают, что дело их независимости более нежели сомнительно. Надежды на мирное разрешение дела почти исчезли. Неизвестно, на чем порешил император французов с папою; но известно, что папа, прежде принятия почетного председательства в Итальянском союзе, требовал возвращения себе Легатств; известно и то, что Наполеон еще прежде обещал папе неприкосновенность его владений…

Последняя надежда для итальянских патриотов осталась в непоколебимом единодушии и верности общему делу, и последние известия все более и более подтверждают слухи о сближении между собою всех восставших областей. Первое известие о выражении сочувствия городов друг другу было около 25 июля из Пармы. Вот что писал об этом корреспондент «Indépendance Belge»:

Парма, 25 июля

Несколько дней тому назад нам объявили, что многие соседние с нами города, как-то – Пиаченца, Модена, Реджио, Болонья, – предполагали прислать к нам депутации для засвидетельствования нам их сочувствия. Нечего говорить, что мысль эта принята была здесь с восторгом и что мы считали истинным праздником для себя это посещение, долженствовавшее соединить за одним столом членов единого семейства, так давно разрозненных.

Вчера, в воскресенье, с самого утра весь город был на ногах, готовясь достойно встретить своих гостей. Случилось, может быть не без умысла, что все они явились в одно время, с разных концов, и вступили в город в числе 1200 человек. Тотчас начались объятия, с повторенными криками: «Viva Italia!»

Я не в состоянии описать того глубокого впечатления, какое произведено было в сердцах всех этим первым национальным торжеством.

Члены городского совета, дворянство, высшие чиновники и сам губернатор пармский, граф Пальери, – все сошлись на площади Общины, и здесь опять начались объятия при восторженных кликах: «Да здравствует Италия! Да здравствует Виктор-Эммануил! Сардинская армия! Франция! Сольферино!»

Каждый пармский житель овладел тогда одним из гостей, чтобы угостить его. Весь город превратился как будто бы в один большой дом: двери каждого дома, равно как и все общественные и частные заведения, были открыты для всякого.

Публичный сад назначен был местом для обеда. Но число наших гостей не позволяло усадить их за один стол, как думали сначала; должны были удовольствоваться устройством двадцати столов на сто человек каждый. Но и этого не хватило, потому что явились еще новые гости, в числе которых находились солдаты тосканские, сардинские и французские; их присутствие придавало еще более торжественности и трогательности этому празднику. В числе этих солдат оказалось много раненых, и они сделались особенным предметом самых предупредительных попечений со стороны прекрасного пола. Я видел, что дамы, принадлежащие к высшей пармской аристократии, разговаривали с неизвестными солдатами так дружелюбно, как будто это были их братья или сыновья.

Множество знамен итальянских и французских украшало город; патриотические тосты раздавались беспрерывно, после обеда, продолжавшегося пять часов, был устроен импровизированный бал; город был блистательно иллюминован… Гости отправились от нас только на другой день утром.

За обедом читана была энергическая протестация Пиаченцы против герцогского правительства. Тут же предложены были листы, и можно сказать наверное, что на них подписались все граждане Пармы, громко протестовавшие против возвращения герцогини и ее сына.

Таково было одно из публичных проявлений взаимного сочувствия итальянских городов. Вскоре обнаружились отношения более серьезные. От 31 июля из Флоренции сообщали о предполагаемом союзе между Тосканою и Моденою, с целию общими силами отстаивать независимость страны против прежних владетелей, ежели они решатся вступить в страну с вооруженной силой. К этому союзу приглашалась и Болонья; но ее решение сделалось известно только позже. По этому поводу корреспондент «Indépendance Belge» сообщает следующие факты:

Болонья, 8 августа

В нашей флорентийской корреспонденции упомянуто было недавно о проекте военного союза между Тосканою, Моденою и Легатствами. Это известие совершенно верно; основания этого проекта были предметом долгих рассуждений; теперь, если мои сведения верны, эти основания приняты всеми правительствами, заинтересованными в деле, и предположенный союз близок к осуществлению, благодаря энергии нашего теперешнего правителя – полковника Чиприани.

Дело идет об общем действии армий трех стран для отпора внешнему нападению, с какой бы стороны оно ни произошло. Таким образом, силы Италии возвысятся до 40 000 войска, и это число будет еще в скором времени увеличено поступлением в армию во Флоренции и особенно в Болонье всех наших соотечественников, возвращающихся из Ломбардии. Эта армия могла бы составить четыре дивизии, в каждой с особой кавалерией и артиллерией, так, чтобы каждая могла действовать отдельно везде, где случится надобность.