неудачи. Будет и на нашей улице праздник! — сказал Охота. — Будет! — еще раз повторил он.
Охота поведал, что собирается прощаться с флотом.
— Двадцать пять лет протрубил, — говорил он. — Лучшие годы прошли на кораблях и в экипажах. Теперь попал на подозрение полиции…
«Боится царь нас!»
Поезд бежал, стучали колеса, свистел паровоз. Среди пушистого снега мелькали уютные хутора, одинокие домики с островерхими черепичными крышами. И всюду лес — ели, осины, березы. «Все, как в России, а не похоже», — думал Павел.
Вот и столица великого княжества Финляндского — Гельсингфорс. По городу шли толпой, старались не отстать от бывалых моряков. А те шагали степенно, произносили мудреные названия улиц и площадей, будто прожили в этом городе всю жизнь.
Тесной кучкой постояли на каменной стенке, смотрели на гавани. Разошлись по своим кораблям — «железкам», как их звали матросы.
Поднялся на высокий борт своего линейного корабля и Дыбенко. Стал он матросом-электриком 5-й роты. Специальность знал отлично. Это быстро подметили опытные моряки. Товарищи помогли связаться с большевиками, членами судовой организации, предупредили, кого следует остерегаться… Корабль кишел шпиками, явными и тайными.
Узнал Павел новости и про Марусева. С ним все произошло, как и предсказывал Охота. После возвращения из Кронштадта Васю вызвал Небольсин, похвалил за ревностную службу и предложил «присматривать» за товарищами и ему, командиру, обо всем докладывать… «Шпионом не был и не буду!» — заявил Марусев и попросил уволить его. Небольсин тут же вызвал дежурного, приказал арестовать смутьяна… За отказ от военной службы суд приговорил Марусева к 2 годам и 11 месяцам тюрьмы с пребыванием в дисциплинарном батальоне…
Проходили дни. Стало пригревать солнце. Повеяло весной…
Линейный корабль готовился к плаваниям. Как-то нежданно-негаданно нагрянула большая группа адмиралов, каперангов и кавторангов. Командующий флотом Эссен любил устраивать такие набеги. Дыбенко увидел и Максимова, недавно назначенного командиром бригады крейсеров. Приступили к тщательной и придирчивой проверке.
После ужина комиссия покинула линкор. Экипаж уже знал — контр-адмирал Максимов заявил, что артиллеристы плохо подготовлены. Командующий флотом с ним согласился, дал месячный срок на устранение всех дефектов и пригрозил, что в противном случае не допустит линкор к участию в царских призовых стрельбах и не возьмет в заграничное плавание.
Линкор жил, словно в лихорадке. Небольсин рычал на офицеров, те на унтеров и кондукторов, а «козлами отпущения» были, конечно, матросы. Яростно ругал разгневанный Небольсин и адмирала Максимова, «которого сам черт принес на линкор…».
Не повезло «Павлу I» и на призовых стрельбах, царский кубок достался «Рюрику». Небольсин кричал на артиллеристов: «Вот скоро будет суд над сволочами, которые в прошлом году вздумали бунтовать. Вас ждет та же участь!»
Суд над арестованными матросами ожидался в июле. Ровно год следственные органы безрезультатно «добирались до главных виновников». Арестованные держались стойко, никого не выдавали. «Да мало кого и знали, — думал Дыбенко. — Среди них много случайных людей, на которых донесли шпики и тайные агенты. Даже сидевшим в тюрьме активистам не все было известно. На кораблях действует система пятерок, каждый связан только со своими ближайшими товарищами».
Подпольная работа не прекращалась ни на один день. Перед началом суда в трюмах, в кочегарке, в недосягаемых для шпиков закутках огромного корабля собирались пятерки, обдумывали, как помочь товарищам… Совещался со своей группой и Дыбенко. Матросы предлагали в день открытия суда поднять восстание.
— Ну арестуем офицеров. Линкор захватим, а дальше что? — спрашивал Павел. — Если другие корабли не поддержат, все кончится провалом.
Условились — в очередное увольнение, кому удастся сойти на берег, пусть разыщут знакомых подпольщиков и поговорят с ними.
— Тогда и решение примем, — заключил Дыбенко.
Оказалось, что «Андрей Первозванный», «Россия», «Громовой», «Богатырь», «Рюрик», «Паллада», «Адмирал Макаров», ряд миноносцев тоже готовились выступить в защиту подсудимых. Через преграды и кордоны доходили ободряющие вести из Петербурга, Кронштадта и Риги; там с каждым днем нарастало возмущение против готовящейся расправы над балтийскими моряками.
Правительство и командование флота приняли свои контрмеры. За два дня до начала суда, 15 июля, с рассветом прозвучал сигнал учебно-боевой тревоги: по приказу Эссена корабли выходили из Гельсингфорса; их рассредоточили по просторам Балтийского моря, загнали в шхеры и держали «до особого распоряжения».
Обстановка на «Павле I» тревожная. Дыбенко знал — тревога охватила и другие корабли. Ждали решения суда. На десятый день приговор был оглашен: матросы, участвовавшие в подготовке восстания в июле 1912 года, осуждены на сроки от 4 до 16 лет, и лишь незначительная часть оправдана. И когда, казалось, у нижних чинов терпение иссякло и вот-вот разразится гроза, вдруг разнеслась весть: царь издал манифест о помиловании осужденных, за исключением 4 человек. Произошло это ровно через час после вынесения приговора. Оперативность невиданная! «Что это? Неужели царь стал добрее? — размышлял Дыбенко. — Ведь еще незадолго до суда черносотенная печать предвещала мятежникам страшные кары. Об этом злобно говорили и офицеры «Павла I», особенно Небольсин…
Не из любви к матросам издал манифест о помиловании кровавый Романов. Народного гнева испугался. Вот и подбросил подачку бурлящим Петербургу, Кронштадту и Балтфлоту. Пугает царя зловещая тень 1905 года. Именно страх перед новой революционной бурей заставил самодержца освободить моряков. Значит, силен народ, сильны и мы, матросы, боится царь нас!»
Матросов забыли
Начался заграничный поход.
И правительство, и флотское командование придавали большое значение предстоящим визитам в Англию, Францию, Германию, Норвегию. Не шутка! Перед всем миром продемонстрировать морскую мощь великой России!..
Хотелось и матросам посмотреть «заграничную жизнь». Первая остановка в Портсмуте. Разрешено увольнение на берег. О своем пребывании на земле Великобритании Павел впоследствии напишет: «Живется хорошо рабочему только в сказочном мире да «заграницей», которую нам не удастся увидеть… Не велика разница между конституционной Англией и монархической Россией…» Безрадостное впечатление оставило и пребывание во французском Бресте. «Для рабочего — один удел: жестокая борьба против насилия и рабства, против беспощадной эксплуатации труда…» Потом были встречи с французскими матросами. Они принимали русских товарищей «с чувством взаимной дружбы, взаимного доверия и взаимного понимания».
А в Германию русские корабли не пошли. Изменение маршрута эскадры матросы расценили по-своему: не миновать войны.
После посещения Норвегии эскадра вернулась в свои гавани…
И война грянула.
На кораблях зачитывался приказ командующего флота Балтийского Моря адмирала фон Эссена… Дыбенко с грустной усмешкой смотрел на бледного перепуганного Небольсина, тот стоял перед строем, а бумага плясала в его руках.
— Волею государя императора объявлена война… — наконец услышали моряки дрожащий голос командира. — Поздравляю Балтийский флот с великим днем, для которого мы живем,