Читать интересную книгу Река слез - Самия Шариф

Был вечер, и все уборщицы уже разошлись по домам. Хозяин гостиницы подвел меня к одной из комнат, откуда исходило невыносимое зловоние. Когда он открыл дверь, я увидела следы рвоты и лужи мочи, а среди них валялась разорванная мужская одежда, которую мог носить человек пожилого возраста.

Не говоря ни слова, ничего не пытаясь объяснить, мужчина, сунув мне в руки половую тряпку и ведро с водой, презрительно бросил:

— Уберите все это!

Он выскочил в коридор, оставив меня одну среди нечистот.

Запах был такой мерзкий, что я сразу бросилась в туалет, чтобы вырвать. Даже теперь я не могу подобрать слова, чтобы поточнее описать состояние комнаты. Собирая одежду, я узнала вещи одного старика, с которым мы сталкивались каждый вечер в «Макдональдсе» — нашем ресторане-убежище. Он приходил туда съесть бутерброд, а мы — укрыться от холода, дождя и скуки.

Видя его серо-зеленое лицо, дочери шептали мне на ухо: «Мама, от него пахнет могилой». Так оно и было на самом деле, и я удивлялась, как ему удается держаться на ногах. Живой труп — так про него можно было сказать.

Помню, как, согнувшись, я убирала нечистоты. Через два часа я с этой задачей справилась. Когда я возвращала ведро и тряпку хозяину, он мне сказал, что, если бы я не сделала эту работу ее никто бы не согласился выполнять, потому что тот старик умер и пролежал в своей комнате целых три дня.

Опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем глазами, и в особенности с глазами этого бесчувственного человека, я пошла к себе. Нора не спала. Она ждала меня.

— Все в порядке, мама?

— Да, Нора. Теперь спи.

Я старательно избегала вопросительного взгляда старшей дочери и быстро юркнула в крошечную душевую кабинку, чтобы избежать ее расспросов. Сбросив одежду, я минут двадцать стояла под струями воды. Раздавленная, я лила горькие слезы отчаянья и старалась смыть с себя печать смерти, и, в особенности, печать деградации. Даже не знаю, что из этого удручало меня больше. Грань между ними была незначительной.

Я слышала, как Нора шепотом зовет меня, стараясь не разбудить сестру и братьев. Я еще раз сказала ей, что все в порядке, что хозяин просто поручил мне небольшую работу, чтобы таким образом компенсировать свои убытки, К счастью, Нора не стала допытываться, хотя я чувствовала, что она не поверила ни единому моему слову.

Замечательный мирный акцент

Обживаясь в принявшей нас стране, я очень быстро прониклась ощущением свободы и всеобщей терпимости. Это чувство и стало определяющим в моей жизни, прожектором, освещающим путь. Наконец-то я и мои дети зажили размеренной жизнью. Я искренне желаю всем женщинам, которые молча переносят страдания, такого же спокойствия и внутреннего равновесия.

Прибыв сюда, я не знала, что ждет меня и моих детей даже в недалеком будущем. Главное, что самое трудное осталось позади, и теперь нам всем нужно было двигаться вперед.

Ничто не вселяло в меня уверенность. Временами я чувствовала себя очень счастливой, а временами заливалась слезами и долго не могла их унять. Что нас ждет завтра? Я двигалась, как в тумане по сломанному компасу.

Само собой разумеется, что то счастье, которое ясно читалось на лицах моих детей, утешало меня. Они тоже нашли здесь мир, чувствовали себя в безопасности. Я повторяла: «Самия, твои дети счастливы здесь. Не настала ли теперь твоя очередь радоваться»?

Я еще не верила в то, что счастье возможно, да и вообще считала этот термин пустым звуком. А если счастье все же существовало, оно не могло длиться сколько-нибудь долго. Мои бесконечные скитания не могли не повлиять на мое мировосприятие. Я до сих пор не верила, что все плохое уже закончилось.

Меня все еще мучили воспоминания, но я наивно полагала, что четыре тысячи лье[1], которые разделяли теперь меня и моих алжирских родственников, помогут мне навсегда стереть память о них. Как бы не так!

Ничего нельзя забыть! Можно только научиться лучше управляться с такой тяжелой ношей, как моя.

Иногда меня даже радовало то, что мои отец и братья решили забыть даже мое имя. «Самия уехала далеко и навсегда. Скатертью дорога!» — должно быть, думали они. То вдруг я становилась беспокойной и готовила себя к новому удару судьбы. Однако, невзирая на все эти переживания, я все же радовалась жизни на этой обетованной земле, где, казалось, для меня и детей были открыты все двери. Когда я думала об этом, все остальное становилось неважным.

Когда мы еще только обустраивались в Монреале, я была так растеряна, что забывала выполнять каждодневные обязанности, а ведь это было необходимо для достойного существования. Я должна была призывать себя к порядку: «Самия, нужно работать, В противном случае на что будут жить твои ребятишки? Дети — это птенцы, открывающие клювики в ожидании пищи».

По прибытии в Квебек моя старшая дочь Нора уже трудилась полный рабочий день. Ее младшая сестра Мелисса после уроков в СЕЖЕПе[2] подрабатывала кассиршей в бакалейной лавке. Их заработок составлял большую часть нашего семейного бюджета. Все обязанности по ведению домашнего хозяйства и забота о младших членах семьи легли на меня. Однако я все же рассчитывала найти подходящую работу. А как же иначе?

Мои родители, в особенности отец, не видели пользы в моем образовании. Они не знали изречения Рашида Буджедры[3]: «Какой прок в моих стихах, если моя мать не сможет их прочитать?» Традиционно алжирцы, в том числе и мои родители, полагали: чтобы найти хорошего мужа, девушка должна обладать иными достоинствами, а образованность ей ни к чему.

Учитель арабского языка в алжирском среднем учебном заведении, которое я посещала, не разделял подобных мыслей. Наоборот, он был их ярым противником. Результат такого расхождения во взглядах оказался вполне предсказуемым. Вот, в нескольких словах, чем все закончилось.

Заявление отца о том, что скоро я перестану посещать школу, выбило меня из колеи. Заметив мое состояние, учитель обратился ко мне:

— Самия, я тебя не узнаю. Что случилось?

Захлебываясь слезами, я рассказала ему все.

— Самии, которую вы знаете, больше нет. Мои родители не хотят, чтобы я училась дальше. Они считают, что место женщины — в доме. Сначала возле родителей, потом рядом с мужем.

— Они не имеют права принудить тебя бросить школу. Любая девочка, как и мальчик, должны учиться. Твои родители не хотят понять, что они не всегда будут рядом с тобой, да и муж может развестись с тобой или умереть.

В тот же день, стараясь не замечать сарказма на лице матери, пытающейся обескуражить меня, я передала ей весь разговор с преподавателем. Звук пощечины эхом отозвался у меня в голове, так же, как и ее слова:

— Мадемуазель хочет свести всех нас в могилу? Знай, моя дочь: ничего у тебя не выйдет, никто не умрет, а вот ты покинешь школу, в которой тебя научили перечить родителям и не делать то, что они тебе велят.

Конец разговора, конец учебе. Прощай, надежда.

Когда я приступила к поискам работы в Монреале, минуло уже более тридцати лет с момента вынесения этого родительского приговора.

Без диплома, без опыта работы, на какое место могла надеяться женщина в моем возрасте? Когда мы переехали в Квебек, я, сколько могла, откладывала решение этой волнующей меня проблемы. Денег у нас было мало, но мне хотелось думать, что необходимый для жизни минимум мы имеем. Поэтому я не спешила начать поиски работы, ограничиваясь лишь обещаниями, даваемыми самой себе.

Мало-помалу я почувствовала, что я уже не раба обстоятельств, и научилась наслаждаться радостями жизни. Мы устроились в небольшой квартирке, расположенной в одном из домов небогатого квартала Монреаля.

Я гнала прочь тревоги, убаюкивая себя мыслями, что моя семья уже забыла меня, однако вскоре я узнала от младшей сестры, что мать как-то упомянула мое имя, сказав, что для них я умерла. Я вспоминаю, что, несмотря на укол боли, почувствовала глубокое облегчение. Пусть именно так они и считают — это меня устраивало.

Немного успокоившись, я почувствовала себя готовой выйти в окружающий меня мир, узнать живущих рядом людей, познакомиться с их образом жизни, культурой. Наслышанная о красотах Лорентида[4], я отправилась любоваться пейзажами, которые были мне знакомы только по открыткам и телепередачам, но которые мечтала увидеть собственными глазами. Как все нормальные люди, я жаждала общения, стремилась завести друзей. Последняя потребность стала такой навязчивой, что вскоре трансформировалась в мысли о встрече с мужчиной. О да! Несмотря ни на что, я хотела любить и быть любимой.

Когда я шла с детьми по улице и Нора называла меня мамой, незнакомые люди думали, что мы так шутим. Нас часто веселило удивление людей, когда они узнавали, что все, кто шел рядом со мной, — мои дети. Они восклицали: «Но вы ведь такая маленькая!» Это замечание смешило меня, так как я не считала себя такой уж маленькой. Со временем я поняла, что в Квебеке это слово имеет и другое значение — хрупкая.