Читать интересную книгу Реанимация - Сергей Акиндинов

— С тобой? А ничего не будет. Дыши, главное, ровно. До приказа сколько осталось? Меньше месяца. Домой поедешь... Привет передашь своей нэзалэжний Украини!

— Да я же с Урала...

— Ну, тогда сибирякам привет!

Доктор внимательно рассматривал кардиограмму. «Мистика какая-то... На фибрилляцию не похоже. Прошло больше суток, да и стимуляторы я прокалываю. Вот эта и эта — вершинки... а дальше — плавный скачок!.. Интересно!.. может, это он так на песню реагировал? На его же мови. Да-а! Но абсанс ещё возможен... клиническая смерть — это не хлорка в шланге... — рассуждал сам с собою доктор. — Аута можно ждать в любое время... Эх, анализы б сейчас...»

Завтракали в экипаже на свежем воздухе. Лодка шла в надводном положении, и система вентиляции работала из атмосферы — по разомкнутому циклу.

Не успел доктор приступить к «квадратной яичнице» — омлету из яичного порошка — как недовольный старпомовский голос спросил:

— Глушенков, как состояние Кивко? Получено радио — работаем ещё двое суток.

Доктор отложил вилку и начал обстоятельно докладывать о состоянии матроса. Но через две минуты взбешённый старпом уже разделывал его под орех:

— Эскулап Асклепий, ещё и старший лейтенант! Я его о состоянии матроса спрашиваю, а он мне тут про отсосы-абсансы рассказывает! В зад свой эти фибриляции заткни! Понял? Фибрилляции-бляции! Ты мне гарантии дай, что я труп в базу не притащу через двое суток... Гипоксемия твердолобая!!

Доктор выдержал паузу и вполне спокойно ответил:

— Гарантии может дать только господь Бог. А в штаб доложите, что больной находится под постоянным наблюдением врача. Состояние больного — удовлетворительное, но стабильное...

— Ты мне тут Бога не впутывай! На небесах он, к авиации ближе... Гарантируешь, значит?

Доктор не ответил — ни да, ни нет, а спокойно стал нарезать «квадрат» ножом.

— В море выходим — чаще Новый год бывает... А офицеры у нас заведования свои подготовить не могут, должно... — басил рассерженно старпом. — Начальник химической службы, как святой Евлампий, вокруг своей К-3 порхает! Дел — невзакавыку! Доктор идиоматику втюхивает... Ну-у, придём в базу... Я вам устрою праздник папуасов! — он зло отхлебнул чай и опять обратился к доктору. — Глушенков, а когда же Вы, наконец, свой склеп в порядок приведёте? Благодаря Вам за задачу трояк влепили...

— Нет же белой краски у боцмана, товарищ капитан второго ранга! — спокойно, но с толикой иронии ответил доктор.

— У боцмана её, может, и никогда не будет, так как её и в тылу нет... Но вы же офицер? Или кто? Вот и купите. Деньги-то вам пока платят? Я не знаю, как там Кивко, но ведь в Вашей амбулатории — глист повесится!

Сидевший рядом со старпомом замполит как-то с ужасом посмотрел на свой недоеденный омлет. Ну, не везёт замполиту с приёмом пищи. Брезглив, однако!

— В общем, так, старший лейтенант медицинской службы. По приходу в базу сход я Вам запрещаю! Пока не приведёте свой «склеп» амбулаторию... в надлежащий вид. Вы поняли?!

— Есть, — коротко ответил доктор, выразительно и красиво помешивая чай в стакане нержавеющей ложечкой.

На этом раздача слонов и вопли в эфире были закончены. Завтрак проходил в дружественной и доброжелательной обстановке. На «свежем воздухе».

Через два часа лодка дала дифферент на нос и ушла на глубину.

Состояние матроса Кивко было нормальным. Он даже самостоятельно, но под наблюдением врача, дошёл до гальюна, так как справлять свои нужды в амбулатории напрочь отказался.

Глушенков доложил командиру, что кризис миновал, но радоваться было ещё рано. По приходу в базу моряка необходимо было положить в стационар для взятия и исследования анализов. Командир пообещал вызвать «карету» скорой госпитальной помощи на подходе.

Замполита больше интересовал вопрос «национального воскрешения на ниве языка и песен», вскользь оброненный доктором. «Это же целая тема доклада в на ладан дышащий политотдел, — строил планы замполит. — Жива, жива коммунистическая идея! И рано нас списывать на воспитательную работу... Рано, демократы, рано! — замполит сидел в своей каюте и прокручивал на магнитофоне все имеющиеся кассеты. — Ни одной песни на украинском... Ни одной! Хоть тресни! И у экипажных меломанов их тоже нет. Металлисты свободной демократии, — зло думал зам. — Распустились! Запад вам в уши-то насвистит! Ох, насвистит! — и тут его осенило. — Рядчик! Рядчик Станислав Сергеевич! Командир первого дивизиона, „золотой голос“ экипажа. Ему по жизни надо бы в Ла-Скала петь, а жить в Венеции, а он — катушка магнитофонная — в подводники подался. Попа в масле, член в тавоте — но зато в подводном флоте! — мысленно прихлопывал и притопывал замполит. — Он и споёт! И не хуже „чёрных дыр“ эстрады споёт! Хоть на украинском, хоть на итальянском...»

Обуреваемый идеей «вокалолечения с этническим флёром», замполит пошёл к доктору.

Старший лейтенант все выслушал молча и не возражал. «Устраивай, устраивай концерт, — с усмешкой думал врач. — Вам, дуремарам, больше и заняться нечем... По специальности вы — скоморохи, а по должности — руки-ноги-разводители. Эх, на ваше бы место — психологов, если по уму... Но где ум-то — в нашей расейской чехарде. Не-ту-ти!»

К вечеру всё было готово. Культурная программа состояла из двух частей: в первой части — художественная самодеятельность экипажа, во второй — просмотр художественного фильма.

Номера художественной самодеятельности были даны на откуп командирам боевых частей. Те, в свою очередь, были предупреждены об их украинской направленности.

Перед началом концерта Кивко опять облепили датчиками, заботливо привязав руки к трубам кровати.

И... началось!

Выступления «отсечнорощенных» артистов передавали по трансляции на все отсеки.

Но ожидаемого эффекта замполит так и не получил. Знающих украинские песни в экипаже не нашлось, а пять человек, владеющие языком, оказались «непрофпригодными» даже для самодеятельного почина.

«Золотой пилюлей» для замполита, конечно же, стало выступление комдива раз Рядчика. Но и тут пресловутая национальная идея дала трещину.

Карие очи, чорные брови,Вы тэмны, як ничка,Ясны, як дэнь ...

...и слушатели затихли... Околдованные голосом, песенностью стиха и ещё Бог весть чем... когда слушаешь истинное дарование.

Усталые, не выспавшиеся, пребывающие постоянно на краю транса ответственности, подводники чувствовали, как разворачивало и вытряхивало их души. Как там, в их закоулках, воссиял и разливался упоительный свет, свет мастера-искусника...

Ой, очи, очи! Очи — дэвочи!Гдэ вы навчилысь зводыть людэй?! ...

... струилась песня.

Когда певец умолк, ещё минуту стояла тишина, а потом всё взорвалось от оваций.

Моряки в отсеках неистово и искренне аплодировали, стоящие на вахте в других отсеках кричали «Бис!» и «Браво!» и просили петь ещё.

«Каштан» разрывало от восторгов.

— Стас Сергеевич, давайте «Тоску»... — отдалялось эхом с пульта ГЭУ. — Каварадосси! Каварадосси! — скандировали по «каштану».

Командир первого дивизиона улыбнулся и бросил взгляд на слушателей в отсеке.

— Стас, пой — Каварадосси! Но, смотри, не «спорть» песню... — подначил начальник химслужбы капитан третьего ранга Чупахин.

Замполит попросил спеть ещё что-нибудь на украинском. Рядчик был в замешательстве, но подумав, сделал шаг вперёд, объявил сам себя.

— Итальянский композитор Пуччини, ария из оперы «Тоска», партия Каварадосси... Пою на итальянском... Предупредите пульт ГЭУ, а то они A3 свалят...

В отсеке понимающе засмеялись.

После сложной оперной партии командир первого дивизиона спел ещё трижды — по заявкам.

Заключительная часть «первой части» была премирующей. «Золотой голос» получил большой пирог, на который замполит выделил две банки домашнего варенья. Отрезав от пирога небольшой кусок, капитан третьего ранга обратился к восторженным сослуживцам:

— Всё остальное — вам, от благодарных артистов!

Овации не умолкали. У наиболее уставших и задёрганных пропали печальные морщинки.

— Сергеич, нас приглашают за кулисы... — таинственно поведал Цомая.

И офицеры удалились в первый отсек.

Дверь каюты доктора была гостеприимно открыта. Сам он сидел на краю койки и что-то писал на линованном листе.

— Как там наш поражённый? — задал вопрос Рядчик, заходя в каюту. — Валера, передашь ему кусок пирога — от «Тоски».

— Оклёмывается, Станислав Сергеевич, вот пишу сопроводиловку в госпиталь. Парню срочно нужно делать анализы, качественные, а у меня для этого — как у церковной крысы, ни черта! Нищаем, нищаем...

— А это — от меня, — нарисовался за спиной Рядчика долговязый Цомая. — Передашь бойцу «гранату», — он положил пунцовый крупный гранат рядом с куском пирога. — У них на Украине — такие не растут...

— А он и не с Украины, а с Урала...