Читать интересную книгу Юные пилигримы - Джо Мино

Но ничего не случилось. Лана держала его за руку и продолжала дышать. Она смотрела на Куинна сначала испуганным, потом озадаченным взглядом, а затем, когда воздух в его баллоне закончился и прозвучал слабый сигнал аварийного режима, ее взгляд переполнился исступленным восторгом на грани слез. Куинн не понимал, как такое возможно, но Лана дышала. Неуверенно и осторожно она отняла от лица маску и вдохнула воздух пещеры. Вдохнула неглубоко, только на пробу. А потом — не закашлявшись кровью — заулыбалась. Такой улыбки на ее лице Куинн не видел еще никогда, и, хотя все случилось в одно мгновение, этого было достаточно, чтобы он снял собственный шлем и вдохнул.

Воздух, вся эта зелень… невероятно, но факт: в здешнем воздухе было достаточно кислорода, чтобы оба они могли дышать.

Куинн положил шлем на землю и сделал еще один вдох. Ноздри наполнились потрясающим ароматом цветов — таким сильным и сладким, что он казался почти невыносимым. Лана села и тоже сделала глубокий вдох. Они дышали, дышали — смотрели друг на друга и тихонько смеялись.

Позже им обоим пришло в голову, что это было настоящее чудо. В этой глубокой, никому не известной пещере почему-то хватало воздуха, чтобы дышать без шлема, и там были звери и птицы, цветы и травы, и весь мир поражал буйством красок — мир, точно такой же, каким он описан в первой книге Библии. Держась за руки, дети долго стояли посреди этого великолепия, а потом медленно двинулись вдоль розоватого края зеленых зарослей.

* * *

Упасть в дыру было легче, чем выбраться обратно. И еще надо было решить, что делать с пустыми баллонами и трещиной в шлеме Ланы. С вопросом, как выйти наверх, Куинн разобрался достаточно быстро: нашел тропинку, ведшую по каменистым выступам в стенах прямо к дыре в потолке. А вот о проблеме с баллонами пришлось крепко подумать. В конце концов, Лана нашла решение. Она предложила полностью опустошить баллоны, а потом взяла тонкую палочку и вскрыла клапаны. При этом фильтры скафандров создали вакуум, и воздух пещеры втянулся в баллоны, после чего их опять плотно закрыли. Трещина в шлеме «схватилась» и больше не расширялась, и хотя небольшая утечка воздуха все же имелась, все оказалось не так уж и страшно, и, когда они выбрались из пещеры под бесконечное звездное небо, Куинн посмотрел на ломаную линию, разделявшую пополам лицо Ланы, и вдруг почувствовал — в первый раз, — что для них двоих что-то переменилось или вот-вот переменится.

* * *

В тот вечер за общим столом — на ужин было порошковое картофельное пюре и пластинки из красноватых соевых бобов со вкусом какого-то неопознанного мяса — Лана и Куинн молча поглядывали друг на друга. «О чем ты думаешь?» — как будто говорили их взгляды. А потом: «То, что мы видели… нельзя, чтобы кто-то об этом узнал. Пусть это будет нашей тайной». Вот так вот молча, без единого слова, они обо всем сговорились. Раньше у них никогда не было тайн, потому что на то не имелось причин, и первая тайна повлекла за собой первую в жизни ложь: когда Лану спросили про трещину в шлеме, она не моргнув глазом ответила, что ударилась об острые зубья утилизатора. Форрест Блау кивнул и еще не раз повторил, что наружный мусоросжигатель — неподходящее место для детских игр.

Уже ночью, когда они лежали каждый в своей постели, мысли детей переполнялись их общей тайной вкупе с их первой ужасной ложью. Это было как будто еще только пытаясь заснуть, они уже видели сон о том, что еще с ними произойдет, какие еще заповеди им придется нарушить и на какие пойти ухищрения, чтобы все получилось.

* * *

Они вернулись к пещере лишь через семь дней. Им пришлось дожидаться, пока Уильям, отец Куинна и единственный ученый в колонии, не починит шлем Ланы, к тому же надо было убедиться, что в их ложь поверили. Дети взяли с собой — в серых набедренных сумках — моток веревки, фонарик и немного еды сухим пайком: все, что удалось потихоньку стащить, так чтобы это не заметили родители или братья и сестры.

* * *

Они разыскали пещеру гораздо быстрее, чем думали. Куинн обвязал веревку вокруг тяжелого валуна и спустился по ней в сияющую цветущую пещеру. Казалось, спуск занял целую вечность, и когда его ноги наконец коснулись травы, он тут же снял шлем и с облегчением вдохнул ароматный воздух. Лана спустилась следом за ним, сорвала с себя шлем, положила его на траву и принялась расстегивать молнию на скафандре.

— Что ты делаешь? — спросил Куинн, но она не ответила.

Лана выбралась из скафандра, оставшись лишь в желто-белом нательном белье, подбежала босая к маленькому озерцу цвета лазури и медленно вошла в воду.

— Я всю неделю об этом мечтала, — прошептала она, стоя по шею в воде. — Иди сюда. Вода теплая!

Куинн смотрел на нее, раскрыв рот, а потом словно очнулся и принялся раздеваться. Руки тряслись и не слушались. В груди клокотала нервная дрожь. Его захватило странное ощущение новизны, как будто они с Ланой вдруг превратились в совершенно других существ, в некий новый биологический вид — в легких, сотканных из света животных, выбравшихся из коконов, где они провели много веков.

Наплававшись вдоволь, они уселись на берегу и разделили между собой пакетик сухофруктов — розовых, как их собственные ладошки. Рядом со шлемами, лежавшими на траве, опустилась большая птица. Дети рассмеялись и бросили ей несколько кусочков сушеных подов. Потом улеглись на траву и принялись наблюдать, как оживает вокруг маленький мир пещеры — распускались цветы, над ними летали безымянные насекомые. Маленькая антилопа с розоватой шерстью подошла к озерцу, напилась и умчалась прочь. Время шла медленно, если и вовсе не остановилось. У них было чувство, что все предыдущее существование, мир колонии из трех куполов, где они жили всю жизнь, — все это можно забыть. Здесь, в пещере, они были взрослыми. Здесь они могли делать все, что им заблагорассудится. Это место наполняло их души надеждой — это был новый мир, таящий в себе тысячи небывалых возможностей, которые они могли разделить друг с другом, и не было никакой необходимости говорить о них вслух.

* * *

В тот же день, когда они вернулись в колонию, Лана впервые в жизни надерзила отцу. За ужином Форрест Блау спросил, где она пропадала весь день, и она прошептала в ответ:

— Не твое дело.

Белый хлыст взметнулся и обрушился на ее руки еще прежде, чем Куинн успел прошептать: «Берегись». Лана прижала вмиг покрасневшие пальцы к груди, спросила разрешения уйти из-за стола и провела следующие несколько дней, молча выпалывая сорняки на полях биологически модифицированной кукурузы. Она избегала встречаться глазами с Куинном, как бы тот ни старался поймать ее взгляд; здесь, в колонии, вдали от пещеры, она стала сама на себя не похожа.

* * *

Однажды Куинну приснилось, что у него в груди бьется птица, пойманная в силки. Он проснулся, дрожа мелкой дрожью, и не смог снова заснуть. Он осторожно спустился с двухэтажной кровати, стараясь не потревожить двух младших сестер, спавших внизу, и выбрался из жилого отсека в тускло освещенный коридор. Какое-то время он просто стоял у смотрового окна, глядя на холодные звезды, мерцавшие в небе. А потом вдруг услышал какой-то звук, тоненький и высокий, похожий на переливчатый горловой шепот, — точно такие же звуки издавала птица из его сна. Куинн пошел на этот звук по галерее вокруг Первого купола к пересечению коридоров неподалеку от входа в Третий купол, где располагалась библиотека. Дверь в библиотеку была приоткрыта. Куинн заглянул туда и увидел девочку — конечно, это была Лана, — которая смотрела в экран видеомонитора, тихонько раскачивалась на стуле. Картинка была слегка смазанной, но Куинн разглядел двух спаривавшихся птиц, одну серую, другую синюю. Их крылышки бешено бились, и одна из них заливалась звонкими трелями. На втором экране шел другой фильм, о лошадях. На третьем — о леопардах, и все они были заняты тем же самым, что делают звери, и птицы, и всякие твари для продолжения рода. Волосы Ланы падали ей на лицо и казались темнее, чем обычно. Кажется, она тоже издавала какие-то звуки, но так тихо, что Куинн не мог их расслышать. Мальчик бросился к себе в комнату, залез на кровать и зарылся горящим лицом в подушку. В ту ночь ему так и не удалось заснуть, его мысли мерцали, словно зыбкий свет звезд над куполами колонии, и он еле дождался, когда включится утренний свет.

* * *

За завтраком светлые волосы Ланы свисали сосульками, закрывая лицо, и чуть ли не лезли в миску с овсянкой. Лана яростно поглощала кашу, практически не жуя. А потом она вонзила зубы в дольку сочного грейпфрута, и в этом было что-то дикое и звериное — что-то пугающее и одновременно притягательное.

* * *

Но Форрест Блау, конечно же, заподозрил неладное; каждый раз, когда Куинн встречал мистера Блау в коридорах, когда тот давал ему поручение, когда их взгляды случайно встречались, воздух словно подрагивал от напряжения, от нарастающей неуверенности. В то же утро, когда завтрак закончился, посуду убрали и колонисты занялись делами, порученными им на сегодня, — родители Куинна снова отправились собирать розовые яблоки в Третьем куполе, а потом по личному распоряжению пастора им надлежало предпринять очередную попытку зачать ребенка, или, как выразился Форрест Блау, «соединиться на благо нашего общего будущего», — Куинн трудился на поле соевых бобов. Когда у него за спиной вдруг возник мистер Блау и молча встал, наблюдая за его работой с напряженным интересом, он невольно поежился. Длинная тень от фигуры пастора падала прямо на шею Куинна, стоявшего на коленях у грядки, и шея как будто похолодела. Мальчик старался не поднимать глаз и поэтому уставился на огромные, страшные на вид руки Форреста Блау. Молчание длилось целую вечность, а потом Форрест откашлялся и проговорил: