— Пап, а почему мы не идем? — нетерпеливо ёрзал мальчишка.
Илья терпеливо объяснял. В кой случай доводится побыть с сыном вот так. Служба занимает всё время и пацаном занимается в основном Лиза, поэтому нельзя отмахнуться от его любопытства и утиных вопросов.
— Пограничный контроль.
— Зачем?
— Так надо, потерпи.
— А что они с нами будут делать?
— С нами, ничего.
— Тогда зачем они?
— Документы проверят.
— Зачем?
— Город закрытый, тебе пока не понять, поэтому и не задавай так много вопросов. Видишь, мама сидит спокойно, ожидая, а ты как на гвоздях.
— Сравнил, мама переживает, а мне всё равно.
— Ты так думаешь? — оторвав взгляд от сына, повернулся Илья удивлённо к молчаливой жене. С ней действительно не всё в порядке, всю дорогу сидит отрешённая и нахохлившаяся. Неужели сын прав и она боится. Гадать гадал, но спросить не решился. Осторожно тронув за плечо, заговорил о другом: — Лиза, приготовь документы, зелёные фуражки идут.
По окончанию всех условностей, проверок и церемоний, наконец, добрались до зданий аэропорта. Оставив их на диванчике в тепле, Илья пошёл искать встречающих его людей. О дате приезда он сообщил заранее, значит, должны быть таковы.
Поджидал их у входа в аэропорт старый прапорщик, высокий и усатый. — Илья Александрович? — спросил он, козырнув Седлеру.
— Да, вы меня встречаете?
— Так точно.
— Пойдёмте со мной, я жену предупрежу, что пешком идти не придётся, — после небольшой паузы и гляделок, улыбнулся он насторожённому усачу, одетому в унтайки и меховой костюм. Его завязанная шапка под подбородком, казалось, срослась с усами. — И с вещами поможете.
Поймав носившегося по этажам сына и найдя мечущуюся, не решающуюся бросить на произволяще вещи жену, чтоб удариться в бега за Тимофеем, Илья представил шедшего за ним прапорщика и, сунув руку сына в её дрожащую ладонь, попросил:
— Лиза, держи его покрепче. Тимошка, посиди с мамой на диванчике, и чтоб не было такого больше облёта территорий. Понятно, не слышу ответа?
После длительной паузы тот сказал:
— Ладно.
— Мы чемоданы заберем и поедем. Идемте, прапорщик, ваше имя-отчество?
— Александр Николаевич Никитин, товарищ майор.
Взгляд вдумчивый, ум наблюдательный. Спокойный. Несмотря на совсем не пыльную работу, аккуратный. Это внушило Седлеру к нему уважение и расположило к себе.
— Помогите вещи получить и перенести. Транспорт какой? — попросил он.
Прапорщик доложил:
— Вездеход, новый получили, есть еще два в наличии в стадии ремонта.
— Чего же не списали? — заинтересовался по ходу Илья.
— Ремонтируем. Тундра. Нужен запас. Вы в курсе?
— В общих чертах. По книгам, учебникам, да фильмам.
— Семью в Норильске будете оставлять или на «затон» заберете?
— Со мной, Александр Николаевич.
— Ну, и хорошо, — с облегчением вздохнул прапорщик.
— Что ж так-то?
— Без семьи одно баловство. Неполноценный получается командир.
Было в этом усаче что-то чрезвычайно Илью поразившее, заметно отличающее его от других. Наверное, серьёзным отношением к жизни, самостоятельностью суждений, подумал он тогда.
Забросив многочисленные чемоданы и сумки в брезентовый кузов ГТСКи, Илья вернулся за женой и сыном, на этот раз чинно высиживающим около матери. «С чего бы это такое послушание?» — засомневался он, проследив за взглядом мальчишки. «Понятно!» — тут же постарался спрятать улыбку Илья. Слева разместились узкоглазые оленеводы в оленьих унтайках и расшитых бисером собачьих шубах: «Ага! Напугался, пострелёнок!» Но с появлением отца страх прошёл, и мальчишка мигом слетел с дивана.
— Папка пришёл! — закрутился он возле него, хватаясь за шинель.
— Ну, давайте, одевайтесь, и в путь, — бодренько известил тот их.
Лизонька улыбнулась, но улыбка получилась фальшивая, она волновалась.
— Дорогой, ты всё забрал, ничего не потерялось?
Илья, одарив это хрупкое создание нежным взглядом, обнадёжил:
— Всё долетело, чемодан один помят, но это ерунда.
Она глубоко вздохнула и указала своим мужикам на диванчик:
— Как говорится: в добрый путь… Присядьте на дорожку.
Они посидели. Он держал её руку и тревожно заглядывал в лицо: «Какая-то она не такая». Поторопив семью, он пошёл на выход.
— Лиза, закрой ему лицо до глаз шарфом, и себе тоже, — попросил он её прежде чем открыть дверь.
— Такой мороз? — испуганные глаза жены требовали ответа.
— Привыкнем, Лизонька. Бегом к вездеходу, — подтолкнул он её к выходу, забрав Тимошку на руки.
— Илюша, это вон та махина? — перекрикивая ветер и пробивая стену мороза, обернулась она в его сторону.
— Да, беги, нос варежкой прикрой.
По тундре на вездеходе
Пробежав сто метров, они благополучно достигли вездехода. Вернее бежала Лиза, а Илье достаточно было широкого шага, а вот маленькой росточком Лизе приходилось торопиться за ним подпрыгивая, спасаясь от не дающего дышать мороза и сбивающего с ног злого ветра.
— Господи, я видела такое чудо только по телевизору, — лезла она, хватаясь за поручни и подсаживаемая Ильей, в кабину вездехода.
— Устроились? Всё, с Богом, — нажал на рычаги прапорщик, — Пошли потихоньку!
«Если это потихоньку, то, как же тогда быстро», — крутила головой на пробегающие мимо равнины Лиза. Гтэска мчала, поднимая столбы снега и оставляя далеко за собой безнадежно отстающие машины.
— Преимущество у нас перед цивилизацией, — смеялся прапорщик, обходя по равнинам тащившийся кое-как по дорогам транспорт.
— Необычно, — поёжилась Лиза.
— Здорово! — скакал Тимка. — Мы первые!
— Прошли Каеркан, Талнах (в переводе с доганского «Речка с наледью»), опасное, запретное место. — Рассказывал Николаевич про оставшиеся сбоку маленькие городки-спутники. — Во впадинках на протяжении всего лета тут лежит снег, и гуляют по дороге жуть какие заунывные ветры.
На меньшей скорости прокатились по Норильску, горящему огнями, как новогодняя елка. Проскочив город, вышли на окраину и вновь понеслись к реке на гидроаэропорт — Валёк. Справа замелькали скелеты чёрных бараков. Лиза вздрогнула. Она поняла что это. Норильлаг. Читала — в 1935 году строительство Норильского комбината передали в ведение НКВД. Первая партия прибыла водным путём по Енисею 1250 заключённых. Через год к оставшимся в живых добавили ещё 8260 человек. Они отстроили лагеря и узкоколейные дороги: Дудинка — Норильск и Норильск — Валёк. Содержались заключённые в палатках и бараках, которые отапливались хилым тундровым кустарником. Кормились и одевались кое-как. Нехватка ощущалась во всём.