Читать интересную книгу И снова в бой - Франсиско Мероньо

20 июля 1941 года в 17.00 прибываем в назначенное место. Оттуда в сопровождении капитана идем по новому адресу. Поднимаемся на третий этаж. Все молчат. Входим в большую комнату. В ней семнадцать одинаковых кроватей, накрытых байковыми одеялами. На столиках пачки папирос, шахматы, домино.

— Кто знает, для чего мы здесь?! — восклицает Ларио, ни к кому не обращаясь.

На его вопрос отвечает сопровождающий нас капитан:

— Товарищи, с этого момента вы будете располагаться здесь. На двери висит распорядок дня.

— А на улицу мы можем выходить? — осмеливается спросить Паскуаль: он явно хочет повидаться со своей девушкой.

— Сегодня нет. Завтра получите удостоверения, тогда будет можно. Да, совсем забыл! — вдруг говорит капитан, оборачиваясь в дверях. — На столе имеется инструкция на случай тревоги, не забудьте почитать ее. Убежище — в подвале, рядом с клубом.

Так что эту ночь мы провели не в лесах Белоруссии, где нам бы пришлось искать друг друга с фонариками в руках, а в чистых кроватях, приняв перед сном горячий душ и плотно поужинав.

— Добро пожаловать! — встречаем мы остальных испанских летчиков, прибывших на следующий день. Теперь все семнадцать кроватей заняты. Значит, те, кто нас сюда направил, заранее знали, сколько нас всего.

Бой Кремлевских курантов доносится и к нам в комнату. Кажется, будто время остановилось.

…Здесь мы уже неделю. Вдвоем с Бланко заходим в кабинет полковника.

— Может, вам что нужно? Вам здесь хорошо? — спрашивает он.

— Извините, товарищ полковник, но нам ни к чему эта спокойная жизнь, когда фронт приближается к Москве!

— Вы, наверное, думаете, мы не знаем, что делаем? — Полковник встает, кладет нам руки на плечи и провожает до двери.

— Не волнуйтесь и не торопитесь. Наберитесь терпения. Придет и ваш час.

Выходим из кабинета с унылым видом. Разговор с полковником ничего не прояснил.

И всё же на следующий день результат встречи с начальством не замедлил сказаться: нас вызвал майор Хомяков. Этот летчик воевал в Испании, в Мадриде. Валентин Иванович тепло и задушевно беседует с нами.

— Товарищ майор, какое задание мы будем выполнять?

— Всему свое время. Единственное, что я могу сказать, — вами интересуется лично товарищ Сталин. — Это он сообщает почти шепотом. Только говорю вам — все это по секрету…

На третий день получаем летное обмундирование по списку, который приносит Валентин Иванович, и покидаем дом. На крыше этого дома мы пережили первый воздушный налет немецких самолетов на Москву.

…На аэродроме имени Чкалова совершаем тренировочные полеты: сначала — на самолетах Як-1, затем — на Як-7.

Все рвутся в воздух. Каждый стремится как можно меньше быть на земле и как можно больше — в полете.

— Сколько же времени вы не летали? — интересуется Валентин Иванович.

— Больше двух лет.

— А почему?

— Сначала, после Испании, находились в лагерях во Франции, затем работали здесь, в Москве, на автозаводе. Когда началась война, нам снова захотелось в воздух, чтобы сражаться с фашистами.

На четвертый день полетов нас ожидал на аэродроме транспортный самолет. Майор Хомяков сообщил новость: будем летать да других типах самолетов.

Занимаем места пассажиров. Летим над густыми лесами. Первым нарушает молчание Ариас:

— Куда мы летим?

— Кто знает…

Приземляемся. Повсюду дымят высокие заводские трубы. Вдали синеют отроги Уральских гор. Аэродромное поле занято самолетами, которых мы не знаем.

— Это наш конечный пункт или полетим дальше? — спрашиваем мы майора Хомякова.

— Поживем здесь несколько дней.

На следующий день, ранним утром, когда солнце еще не успело разогнать туман, едем на автобусе на другой аэродром. На опушке леса замечаем силуэты знакомых нам по Испании самолетов. В памяти всплывают яркие эпизоды войны с франкистами — воздушные бои с немцами над Мадридом, Эбро, Валенсией, Барселоной…

— Ваша задача, — объясняет майор Хомяков, — научиться летать на этих самолетах. Чем раньше вы этого добьетесь, тем скорее попадете на фронт.

— На этих самолетах полетим на фронт?

— На этих самых!

— И что там будем делать на них?

— Выполнять задачи по разведке территории, занятой врагом.

Несколько типов самолетов мы должны освоить за считанные дни: «Мессершмитт-109», «Дорнье-215» и «Юнкерс-88».

Так проходит несколько дней. Изучаем вражеские самолеты и летаем на них. В минуты отдыха пытаемся поговорить по душам с майором Хомяковым.

— По-моему, вы уже можете сказать нам что-нибудь более определенное о наших задачах, — говорит Бенито майору.

— Больше терпения! Ваши полеты в будущем — выполнение специального задания. Это личная идея товарища Сталина. Нужно хранить это в секрете. Так лучше будет для всех. Вы же видите, как к вам все здесь хорошо относятся!

Это действительно так, но мы чувствуем себя неловко: идет война, и такая забота о нас нам кажется излишней.

— В Испании вы ведь тоже заботились о нас, советских летчиках, говорит Хомяков.

— А!.. В Испании была другая война. Вы тогда приехали к нам, чтобы защищать наше дело, а здесь мы теперь являемся советскими гражданами.

В последние дни октября заканчиваем тренировки. Не обошлось и без неприятностей — в авиации это бывает.

В один из последних полетов на «юнкерсе» в кабине находились пилот Мануэль Леон, командир экипажа майор Опадчий и бортмеханик Хосе Агинага. Пилот неправильно рассчитал взлет, а летное поле было весьма ограничено по своим размерам. При взлете пилоту не хватило опыта: «юнкерс» оказался для него весьма сложной машиной. Самолет подскочил и, ударившись о землю, упал на крыло. Самолет охватило пламенем. Бортмеханику со сломанными ногами удалось выбраться. Вот из охваченной пламенем машины появился дымящийся Опадчий. Однако летчик Леон все не выходил из горящей кабины. Вот-вот взорвутся бензобаки. Федор Федорович Опадчий, несмотря на пламя и опасность взрыва, бросается в самолет и вытаскивает из кабины Леона. Оба они получили значительные ожоги.

Едва мы успели оттащить их всех от самолета, как раздался взрыв бензобаков. Раненых увезла санитарная машина.

А фашистские орды все приближаются к Москве. Каждый день, проведенный в тылу, мы считаем потерянным. Майор Хомяков и комиссар капитан Капустин пытаются нас утихомирить: придет, мол, и наш черед.

— Что нам здесь делать? Москва в опасности! Мы тоже москвичи и должны ее защищать.

Становилось все холоднее и холоднее. Ударили настоящие морозы. Все покрылось белой пеленой. Снег в том году выпал рано, и скоро мороз нарисовал свои узоры на окнах. Ветры на Урале сильные, пронизывающие насквозь…

Помню, как мы впервые познакомились с русскими морозами. Мы только начали работать на автомобильном заводе в Москве. Мороз тогда нам показался какой-то катастрофой, которую невозможно пережить.

Это была первая зима для испанцев, приехавших в СССР. Мы вышли на улицу с завода в полном молчании. Было без пяти минут час — конец второй смены на заводе. На остановке трамвая встретили Бланча и Роденаса.

— Что случилось? Не ходят трамваи?

— Похоже, что так. У людей уже есть опыт: раз они идут пешком, значит, трамвая не будет. Посмотри, сколько снега! Все пути замело!

Снега, действительно, было на полметра, а то и больше.

— Всего десяток трамвайных остановок! — пытался успокоить нас Паскуаль, — Всего пять километров до дома!

И мы пошли, подняв воротники, засунув руки в карманы и напевая популярную в те времена песенку: «Тучи над городом встали…»

Замерзли мы так, что казалось, не отогреемся вообще. Многие потом говорили, что и одной такой зимы мы не выдержим. Выдержали, привыкли и даже полюбили русскую зиму с ее ядреными морозами и пушистым снегом…

* * *

Наконец прибыл состав, собранный из разных вагонов — товарных и пассажирских. Он шел с Дальнего Востока с частью, направлявшейся на фронт. К этому поезду прицепили и наш вагон. И вот мы едем туда, где фронт. Тепло прощаемся с майором Хомяковым. У некоторых из нас на глазах слезы. Крепко обнимаемся, похлопываем друг друга по плечу. Нас сопровождает капитан Капустин.

В нашем вагоне сравнительно свободно, и вскоре к нам перебираются несколько солдат из других вагонов. В вагоне нестерпимая жара. Иногда мы выходим в тамбур подышать свежим воздухом.

После долгого пути наш поезд прибывает в столицу. Из репродуктора на перроне слышатся удары курантов.

— Десять часов! — говорит Ариас и смотрит на свой хронометр, который он получил, когда был командиром эскадрильи в Испании.

По радио передают речь И. В. Сталина.

— Ур-ра! Ур-ра! — несется из всех вагонов. Русские солдаты обнимаются с нами.

— Парад на Красной площади!