Читать интересную книгу Причины и следствия - Андрей Упит

Телефон звонил не переставая. Ну, конечно, — Ротфинк и Приеде. Трубка дрожала у него в руках. Голос охрип. А тут у Клары началась очередная схватка, она завопила на весь дом, и ни слова нельзя было разобрать.

— Алло… Господин Ротфинк! Прошу меня извинить… Сегодня не могу. У моей жены, вы знаете… Опять! О господи боже…

Господин Либесман бросил трубку и зажал уши, чтобы не слышать больше стонов Клары и непрерывных телефонных звонков.

3

У жены адвоката госпожи Зевальд уже было замешено тесто для яблочного пирожного, как вдруг выяснилось, что не хватает сахара. Прислуга обегала весь город — нигде и фунта нельзя было купить. Торговцы стояли за прилавками хмурые и только пожимали плечами. Сахара не было.

Можно было бы занять у жены торговца Пинкуля, которая жила в том же доме, на втором этаже. Но оказалось, что она еще утром одолжила весь свой излишек жене инженера Тумбака. Когда здесь не вышло, попыталась занять напротив, у Зилисов. С ними, правда, не стоило быть на короткой ноге, но, в крайнем случае, могли пригодиться и они. Однако Зилисы уехали в деревню на какие-то похороны, а их квартирант-учитель столовался в другом месте. У него и спрашивать было нечего. Прислуга взялась сходить к дворничихе, придумав соответствующий предлог. Обращаться к дворничихе — дело рискованное, но, очутившись в безвыходном положении, госпожа Зевальд вынуждена была рисковать даже собственным престижем. У дворничихи получили немного сахару — так с чашку, больше у нее и не было.

Госпожа Зевальд стояла посреди кухни, в смятении ломая руки.

— Катрина, что же мы будем делать? Что делать будем?!

Катрина в это время стояла у миски с тестом и пробовала, его.

— А мне кажется, барыня, тесто совсем не такое уж кислое. А как испечется, еще слаще станет. Да если еще постоит, то и вовсе сладкое будет. Я думаю, если добавить побольше масла…

Но госпожа Зевальд сердито перебила ее:

— Уходи ты со своим маслом. Разве я не знаю, сколько полагается класть. У меня есть рецепт…

У нее и правда был рецепт. Яблочное пирожное госпожи Зевальд славилось на весь город. Каждый четверг к ней приходили три, четыре, пять, шесть, иногда и больше знакомых дам на чашку кофе с яблочным пирожным. Они ели, похваливали и тщетно старались выведать у госпожи Зевальд рецепт. Это была ее тайна. Ее престиж, да и отчасти престиж ее мужа, адвоката Зевальда, зависел от этого рецепта. Поэтому нетрудно понять волнение госпожи Зевальд, когда она, стоя посреди кухни, ломала руки.

Катрина облизала вымазанный в тесте палец и вытерла его о передник.

— Барыня, что же нам теперь делать-то?

Госпожа Зевальд перестала ломать руки, подошла к кухонному окну и посмотрела во двор.

— Я тоже не знаю, Катриныня. Они приглашены, и все придут. Они всегда приходят. Ни одна не забудет.

— А кто сегодня придет, барыня?

— Госпожа Саусведер, госпожа Гарайс и жена директора Апмана. Ах, если бы не госпожа Апман!

— А нельзя ли устроить так, барыня: угостить их шоколадом и сахарными крендельками? У нас еще есть в кульке.

— Э-эх, что ты болтаешь! Да и сколько там осталось? Разве ты не знаешь, как они едят? Ах, если бы не госпожа Апман! Она ведь ничего не признает, кроме яблочного пирожного. Она мне ясно сказала: «Я к вам, госпожа Зевальд, хожу только из-за вашего вкусного, восхитительно вкусного яблочного пирожного…»

— Да уж она прямо и не знает, как повыше нос задрать.

— В том-то и дело. После того как ее муж помог получить моему мужу место юрисконсульта в департаменте, она смотрит на нас свысока. Меня она давно шокирует, но что поделаешь… Мы все-таки от них зависим.

— Я вот что думаю, барыня, давайте-ка печь пирожное. Вот увидите, все обойдется.

Госпожа Зевальд тяжко вздохнула.

— Что же поделаешь, придется печь. Но ты себе и представить не можешь, Катриныня, как у меня неспокойно на душе. Быть беде… Проклятые торговцы опять устраивают какие-то махинации.

Ровно в пять явились госпожа Саусведер и госпожа Гарайс. С этими больших хлопот у госпожи Зевальд не было. Она сидела с ними в гостиной и болтала о том, о сем, все время прислушиваясь, не раздаются ли шаги на лестнице. Сердце у нее сильно билось, но тем не менее она еще не теряла надежды. А может быть, и не придет. Может же что-нибудь задержать даже бездетную женщину.

«Дзинь!» — прозвенел электрический звонок. Госпожа Зевальд слегка побледнела и поднялась. Руки у нее чуть-чуть дрожали, и, чтобы скрыть это, она принялась поправлять прическу, которая в этом вовсе не нуждалась.

Вошла молодая красивая жена директора кожевенного департамента министерства промышленности, как обычно, приветливо улыбаясь, ослепив хозяйку и гостей своим новым розовым костюмом. Но и в этой улыбке и приветливости сквозило сознание собственного превосходства, которое заставило страдать и хозяйку дома, и гостей. Но тут ничего нельзя было поделать. Дружбу с госпожой Апман старались сохранить любой ценой. На премьерах и в общественных местах даже на знакомых падал отблеск великолепия госпожи Апман: она была в приятельских отношениях с женами двух министров, а в театре при ее появлении всегда вставал и кланялся из седьмого ряда наш знаменитый поэт Аудзеспудур.

Госпожа Апман гордо уселась и закинула ногу на ногу, чтобы дать другим гостьям возможность полюбоваться ее новыми туфлями, которые стоили две тысячи двести рублей, и шелковыми чулками, купленными за четыреста пятьдесят. Благосклонным взором окинула она наряды своих приятельниц. Но под этим взглядом госпожа Саусведер стала разглаживать платье на коленях, а госпожа Гарайс поправила медальон. Госпожа Зевальд откашлялась и от этого еще больше покраснела.

Гостьи стали подробно расспрашивать госпожу Апман о ее новом костюме. Госпожа Зевальд извинилась и пошла накрывать на стол…

Выйдя за двери, она прижала руки к груди, где так непривычно громко стучало сердце. Тяжело вздохнула. Она была ужасно взволнована. Ее доброе имя, честь ее дома и общественное положение были поставлены на карту. Она все сильнее злилась на себя, на торговцев, на весь мир — в особенности на эту зазнайку, госпожу Апман.

Госпожа Зевальд имела все основания гордиться своей столовой. Мебель там была из светлого дуба, сделанная на заказ по рисункам художника. А такого сервиза не было даже у госпожи Апман. Перед ее прибором госпожа Зевальд поставила пепельницу и серебряную спичечницу, потому что она после кофе или шоколада всегда курила.

Гостьи неторопливо уселись за стол. Катрина внесла серебряный кофейник с шоколадом, разлила по чашкам и стала в раскрытых дверях. Видя, как барыня взволнованно дышит, заволновалась и она.

Госпожа Зевальд сделала попытку зачерпнуть ложечкой из чашки. Но ложка дрожала в руке, поэтому она снова опустила ее и стала без всякой нужды размешивать шоколад. Казалось, она смотрит только в свою чашку. На самом деле, она замечала малейшее движение каждой гостьи.

А они продолжали начатый еще в гостиной разговор.

Госпожа Саусведер спорила с госпожой Гарайс.

— Позвольте, милая госпожа Гарайс, я не могу с вами согласиться. В весеннем номере журнала «Modenwelt»[3] ничего нет. Из этих фасонов просто трудно выбрать себе что-нибудь приличное… Я могу вам порекомендовать «Die schöne Dame».[4] Купите — вы не раскаетесь.

Она положила кусочек яблочного пирожного на тарелочку. Госпожа Гарайс последовала ее примеру. Потом взмахнула вилочкой.

— Моя портниха приносит мне все журналы. Но я еще но успела просмотреть их. Шить она мне начнет лишь на будущей неделе.

Госпожа Апман приложила ложку к губам. Потом отломила маленький кусочек пирожного.

Госпожа Зевальд покраснела еще больше. Словно ища спасения, бросила умоляющий взгляд на Катрину.

— Все-таки самый прогрессивный журнал — это «Pariser Chic».[5] Я, по правде говоря, в остальные даже не заглядываю.

Госпожи Саусведер и Гарайс одновременно положили в рот по кусочку пирожного и переглянулись. Госпожа Зевальд не могла понять почему — то ли из-за пирожного, то ли из-за высокомерия госпожи Апман. Но они меньше всего интересовали госпожу Зевальд. Она наблюдала за госпожой Апман.

Госпожа Апман отхлебнула еще немного шоколада и поморщилась. Явно поморщилась… Госпожу Зевальд просто в жар бросило. Значит, и шоколад недостаточно сладкий… Госпожа Апман поставила чашку и положила в рот кусочек пирожного. В глазах у госпожи Зевальд все померкло. Она видела только рот госпожи Апман — этот страшный рот, в котором исчез кусочек пирожного и который угрожал самому существованию госпожи Зевальд. Жевавший сначала жадно и быстро, этот рот стал двигаться все медленнее и медленнее. Казалось, он с трудом разжевывает кусок сухой подошвы. И вот он перестал двигаться. Потом потянулась рука и… оттолкнула чашку и тарелочку с начатым пирожным. Пара строгих, вопросительных и в то же время насмешливых и злых глаз уставилась на госпожу Зевальд.