Читать интересную книгу Из тьмы - Антон Чиж

– Так бывает в начале века, страхи одолевают и прочее…

– Нет, Аполлон Григорьевич, наступивший век готовит малоприятные сюрпризы.

– Тем более без полиции нельзя. Мы – скрепы общества.

– Вы – безусловно, а мне в полиции, наверное, делать нечего, – ответил Ванзаров.

Аполлон Григорьевич не любил разговоры, когда перед ним наизнанку выворачивают душу, ожидая в ответ нечто подобное. При всем своем могучем росте и решительном характере он не знал, как вести себя в подобных щекотливых ситуациях. Тем более когда его друг, которого он считал единственной светлой головой во всей полиции, вдруг заводит подобную шарманку…

– В отставку собрались? – спросил Лебедев недрогнувшим голосом.

– В отставке приставу хорошо чаи гонять в яблоневом саду, накопленном на скромное жалованье, – сказал Ванзаров. – А мне в отставке или со скуки, или с голоду погибать. Или то и другое вместе.

– Тогда чего вы хотите? – незаметно раздражаясь, спросил Лебедев. – Учитесь брать взятки.

– Ну, покажите пример.

– Еще слово в подобном тоне, и закурю вашу любимую сигарку…

– Вы у себя дома. Не жалейте гостей…

– Знаете что, Ванзаров, хоть вы и мой друг… – начал Лебедев на повышенных тонах, но все же сумел себя урезонить, хоть и имел характер не менее бешеный, чем о нем судачили. – А что вас держит в сыске? Давно бы уже сделали карьеру с орденами, чинами и почетом. Там, глядишь, и жена сама собой образуется. Так за что цепляетесь?

Вопрос этот был столь прост и при этом сложен, что отвечать на исключительно трезвую голову не следовало бы. Иначе можно прослыть откровенным занудой. Впрочем, о нем и так шептались по углам департамента, путая его волчью хватку с обычным занудством. Занудой он никогда не был, даже когда в Петербургском университете пропускал студенческие пирушки, чтобы успеть проштудировать древних классиков, особо налегая на Сократа. Но и отмахнуться от вопроса или отделаться шуткой было нельзя. Лебедев ждал ответа на совесть.

– Привычка к закону, – помедлив, ответил Ванзаров.

Ответ был принят благосклонно.

– Ужасная привычка, – согласился Лебедев.

– Сам мучаюсь.

– Послушайте, друг мой, а что, если нам… – начал Аполлон Григорьевич, но блестящей, как всегда, идее не суждено было явиться на свет. В кабинет робко заглянул дежурный чиновник слегка заспанного вида, что не помешало ему изложить нижайшую просьбу. Оказывается, только что телефонировали из 3-го участка Нарвской части. Просят срочно прибыть дежурного криминалиста. Так не изволите ли…

– Аполлон Григорьевич, что же сразу не сказали, что сегодня дежурите по городу? – сказал Ванзаров, вставая с мучительного диванчика. – Я бы не лез к вам с пустяками.

– Вот еще! Совсем, что ли, со скуки закиснуть, – тихо ответил Лебедев и громоподобно осведомился у чиновника, что там за ерунда случилась, что из-за нее беспокоят самого великого дежурного криминалиста.

Чиновник, мучаясь от желания как можно скорее уйти, смог доложить только невразумительные сведения: найдено тело, полагается непременный осмотр на месте обнаружения. Лебедев потребовал, чтобы ему немедленно сыскали пролетку. Чиновник счел это веской причиной, чтобы исчезнуть.

Сборы Аполлон Григорьевич завершил молниеносно: вынул из лабораторного стола потертый саквояж желтой кожи, который вмещал все, что могло и не могло понадобиться на месте преступления, и всегда содержался в полной выездной готовности.

– Не желаете за компанию? – спросил он без особой надежды. – Скоренько погоняю идиотов из участка, подпишу им протокол, и отправимся прожигать жизнь. У меня в «Данонъ» вход открыт всегда и столик держат. Отпразднуем нашу мужскую свободу. Тут и дежурству конец.

Ванзаров согласился без колебаний.

• 3 •

Ресторан «Данонъ» держал репутацию не только кулинарными шедеврами. На его кухне колдовали только первоклассные мастера половника и шумовки, в давние годы французские, а теперь – исключительно отечественные. Но одними подливками да консоме публику не удивишь. А «Данонъ» умел удивлять. Робкий провинциал, попадая в ресторан, испытывал глубокий шок от увиденного, сравнимый разве только с посещением царской резиденции.

Начать с того, что потолки ресторана уходили куда-то в небеса, персидские ковры с особо мягким ворсом дарили стопам посетителей нежные объятия. Пальмы и шторы были подобраны в стиле «короля-солнца», а роспись на стенах могла поспорить с любым из дворцов капризного монарха, кончившего жизнь на плахе. Гостя встречали с таким аристократическим почтением, что дух захватывало. С улицы в ресторан могли попасть только постоянные гости, и их, с почетом не меньшим, чем принцев ведут на коронацию, провожали к столику и предлагали расположиться в удобнейших креслах. А дальше каждая мелочь, от лощеного фрака метрдотеля до белоснежных скатертей, от идеально начищенных столовых приборов до хрусталя бокалов, от благоухающих официантов до меню в златокожаном переплете, скромно, но уверенно указывала, что гость оказался в храме кулинарии. Первое впечатление от ресторана было самое сильное. Но даже привыкнув к раю избранных гурманов, гость всегда помнил, какое это великое счастье, что его, простого смертного, пускают в священную обитель и назавтра с друзьями он сможет бросить невзначай: «Ужинал вчера в «Данонъ», рябчик у них удался…»

К услугам гостей имелось множество залов. В больших устраивались банкеты и торжества, а малые служили для встреч без посторонних глаз. Для избранных держали два особых кабинета, оказаться в которых можно было прямо с улицы через неприметный вход. Среди гостей ресторана были и такие, которым незачем было показываться в общем гардеробе или залах. Знали об этих кабинетах только те, кому они предназначались.

На сегодня в одном из таких залов был назначен ужин. Господин, пришедший раньше условленного срока, уже сделал заказ и теперь в некотором нетерпении ожидал появления гостя. Маленькими глотками он дегустировал марочный коньяк. К тайной встрече он оделся настолько скромно, насколько позволял его чин. Костюм от лучшего петербургского портного сидел как вторая кожа, а сам господин, даже если бы сильно захотел, не смог бы притвориться незаметным. В его лице было нечто, что выдавало в нем старого аристократа. Высокий красивый лоб, римский нос, глаза с грустинкой, правильный подбородок и щегольские модные усы надо было спрятать под маску, чтобы они не выдали его принадлежность к графскому титулу. Однако интимность этого кабинета спасала лучше любой маски.

Не успели стрелки карманных часов показать на девять, как в кабинет вошел другой господин. Пальто он скинул на заботливые руки официанта, быстро потер ладони, показавшиеся неприятно холодными, и, выразив глубокое удовольствие от встречи, обменялся с графом крепким рукопожатием. Граф лестно отозвался о пунктуальности своего визави. Что-либо еще кроме пунктуальности, характерное или особенное, заметить в госте было затруднительно. Он обладал настолько средней, незапоминающейся и ни в чем не выдающейся внешностью, что художник запил бы с горя над его портретом, а фотограф долго чесал в затылке: того ли человека он снял. Впрочем, невзрачность может служить иногда большим преимуществом.

Господа обменялись простыми любезностями, граф пригласил за стол, уверив, что заказал скромный ужин по своему вкусу. Говорили они по-английски. Неприметный господин обращался к графу «дорогой Владимир», словно обозначая их равенство, отменяющее титулы, а «дорогой Владимир» называл его «дорогим Чарльзом».

Официанты, молчаливые, как тени, и проворные, как дрессированные серны, подливали вино в бокалы и успели сделать пять перемен блюд, пока, наконец, не подали кофе и сигары. Господа вынуждены были совершить акт вандализма по отношению к этикету и пить кофе за обеденным столом.

Разговор их до сих пор касался тем столь пустяковых и мелких, вроде здоровья родственников и самочувствия жен, что, казалось, не стоил повышенной секретности кабинета. Отодвинув кофейную чашку и поигрывая сигарой, «дорогой Чарльз» подал неуловимый знак, столько незначительный, что заметить его мог только тот, кто его ждал. «Дорогой Владимир», безусловно, ожидал нечто подобное. Недопитую чашку он аккуратно сдвинул подальше и выражением лица показал, что готов приступить к обсуждению настоящей цели их встречи.

– Дорогой Владимир, вы, как никто другой, знаете, что наши отношения настоятельно требуют изменений, – сказал «дорогой Чарльз».

– Убеждаюсь в этом при каждом удобном случае, – ответил граф. – Нынешнее положение не вызывает у меня ничего, кроме огорчения. Со своей стороны я готов приложить все возможные усилия, чтобы исправить его.

– Рад это слышать, дорогой Владимир. Не скрою, вы прекрасно осведомлены, что я, как никто другой, всегда держался и держусь курса на самые теплые и сердечные отношения.