– Но…
– Нет-нет, ты нисколько не помешаешь. Нечасто ко мне захотят такие гости.
Она придвигает овальную доску, хитро расчерченную дугами и косыми линиями, достает мешочек и высыпает много-много синих пластин и черных пирамидок, а еще три красиво вырезанных лодочки, точно как те, на которых папа плавает, только эти с мой мизинец.
– Мара говорила, она тебя научила играть в «бурю», и ты ее в пух и прах разбила?
Меня хвалят, а мне неприятно.
– Нет, не разбила.
– Раз она так говорит – значит, разбила. Может, чтобы не скучать, покажешь мне, как? «Волны» или «скалы»?
– Все равно.
– Ладно, бери «волны», – и она ставит три черных пирамидки в линию.
Никогда так не было. Я сама – буря, я вдыхаю острый ветер, соленый от брызг и сладкий от молний, руки мои – волны, волосы мои – грозовые тучи.
Буря налетает на скалистую цепь, веселая и яростная, брызжет пеной, плещет водоворотами, давя сверху и снизу, и скалы подаются, расступаются, и три измученные лодочки находят дорогу в гавань, я оставляю скалы в покое и играю с ними, провожая до самого берега…
– Ми! ой, Ми!..
Я бреду, не разбирая дороги. Ноги сами отыскивают тропинку, что ведет от береговой отмели домой.
– Ми, я была там, я видела… ты спасла их, лодочники до сих пор спорят, откуда налетела буря и как это они целы остались.
Знаю, Мара. Я была там. Я спасла их.
Потому что твоя сестра отдала мне «волны».
Если бы я взяла «скалы», было бы по-другому. И я… я погубила бы…
Я никогда больше не буду играть с тобой и твоей родней.
Я знаю, кто вы.
И я знаю, что происходит с нами, когда вы играете. Сказки не лгут. Твоя сестра тоже не лгала, я могла бы не возвращаться и стать такой, как вы, стать одной из вас.
Да только не могу я жить на берегу вашего верхнего моря и нырять в ваши волны, чтобы доставать из глубин – из ваших глубин, а значит, с наших берегов! – ракушки, цветы, морскую траву, золотых рыбок или просто камни. И гадать, что из нынешней добычи еще недавно звалось моими братьями, или родителями, или просто соседями.
Я не могу, как вы, помнить только то, что хочу помнить.
Наверное, я умею играть – но я не могу и не хочу играть жизнью. Ни своей, ни чужой.
Спасибо тебе, Мара. Спасибо, что показала мне – меня.
…Жаль, все, что я увидела, никому не расскажешь: мама и так знает, а Ни нельзя ни о чем слышать, пока не придет ее срок. Ну да ладно, Мара, ты теперь ведь всегда будешь со мной, и незачем больше ждать на берегу.
Чайку тоже незачем тревожить. Пусть спит.
Ей еще многих провожать к верхнему морю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});