Их перепалку прервал голос матери Наташи, которая, открыв дверь, с удивлением смотрела на дочь, словно и не ждала её.
— А ты что уже приехала? — спросила она.
— Нет, это мой призрак, — огрызнулась девчонка и, поднявшись по лестнице, вошла в квартиру. Пройдя в прихожую, направилась на кухню. Вытащила из рюкзака бутылку с лимонадом и пакет с пирожками и, взяв чашку, налила себе напитка.
— Деда, — обратилась она к Ивану Карповичу, который как ни странно был ещё во вменяемом состоянии, — почему не сказали, что папа умер, и что вы тут всю семью позорите, знаете, что соседи говорят, что и поминок не делали…
— Почему же не делали, — усмехнулась вошедшая на кухню мать, — просто не всем наливали, вот они и обиделись, — она грубо рассмеялась.
Наташа смотрела на нее и не узнавала в ней ту женщину, которая каждый день ходила в школу и учила детей, за это лето, она постарела лет на десять и стала похожа на тех тёток, которые торгуют на вокзале пирожками. Почему ей тогда пришло в голову именно такое сравнение, спрашивала она потом себя.
— Мама, тебе же в школу третьего августа, что происходит здесь? — Наташа не могла поверить, что после смерти отца мама не образумится, — ты же не такая, мама, ты же интелегентная женщина?
— Марш к себе в комнату! — прикрикнула Вероника Анатольевна, — как ты с матерью разговариваешь?
— А знаешь, кем вас называют? — не унималась Наташа, — семья алкашей, так мне и сказали!
— Вот люди, — покачал головой дедушка Иван Карпович, — у людей горе, сын умер… — он весь сжался и закрыл руками красное лицо, — Наташенька, зачем же так…
— Что вы, ей плачетесь, папа, — Вероника Анатольевна взяла сумку дочери и отнесла в её комнату и крикнула из глубины квартиры, — иди к себе, хватит языком чесать. Чё, взрослая стала?
Наташа стояла в растерянности и не знала, как её себе вести. За столом раскисал, как густой кисель дед Иван Карпович, в комнате кричала мама. Сердце девочки билось, как у загнанного зверя и она почувствовала, как во рту все пересохло. Сгребая в охапку лимонад и пирожки, она направилась в свою комнату и, закрыв за собой дверь, открыла окно. Сев на подоконник, она откусила от пирожка, он был с капустой. Такие же пекла бабушка Евдокия Васильевна, от нахлынувших воспоминания, Наташа закрыла глаза и заплакала.
— Наташка!!! — крикнула ей снизу Азиза, — ты чего там, плачешь что ли?
— Зизка! — Наташа быстро вытерла слёзы и помахала лучшей подруге, — я только что из лагеря!
— Так выходи!
— Сейчас, погоди, только переоденусь!
Быстро нацепив на себя трикотажную майку и джинсовые шортики, она выскочила из дому. Подружки долго обнимались, Наташе всегда было легко с Азизой, она имела талант делать людей счастливыми. Вот и сейчас, встретившись с подругой, Наташа почувствовала мимолетное облегчение за обиду на мать и дедушку, которые не сообщили ей о смерти отца.
— Ты знаешь, — серьезно начала Наташа, — мои совсем уже… пока я была в лагере, папа умер…
— Наташа! — Азиза прижала руку ко рту, — я и не знала, бедная моя.
— А они… они ничего не сказали мне, от соседки узнала, а еще мать называется…
— Я понимаю, — кивнула Азиза, — ну успокойся, не плачь… пошли ко мне, Нугманчик приехал, такой здоровенный стал, не узнаешь.
— Ну… я не знаю, — пожала плечами Наташа, но после недолгих уговоров подруги согласилась, — пошли. Поговорим, я знаю, мне станет легче, так всегда было.
— Ну вот, — обняла ее Азиза, — наконец-то ты теперь это признала, — она поцеловала подругу в щёку, — идем, а вечером Нугман отвезет тебя домой.
Они взялись за руки и направились в сторону дома, где жила семья Ахмедовых. Азиза была из богатой семьи, ее отец Ахмед Алиевич работал директором базы мясокомбината, а мать директором Дома Быта в самом центре города. Потом через год, Наташа будет именно там начинать работать, Мадина Магометовна была очень доброй и понимающей женщиной, она с радостью помогла Наташе, когда та пришла устраиваться на работу, учеником закройщика. Тогда она получала копейки, но многому научилась и была рада и тем крохам, что могла заработать в свои пятнадцать.
Когда они устроились на уютной лоджии дома Ахмедовых, Наташа ощущала себя такой счастливой.
— Вот были бы мы сестрами. — Мечтательно протянула Азиза, и словно читая мысли подруги, спросила: — Что с твоими-то стало, ничего не могу понять, прости, наверное, не нужно говорить об этом, — она взяла подругу за руку.
— Тебе можно, — вздохнула Наташа, — а так, знаешь обидно, когда родителей алкашами называют. А ведь самое обидное, что все кругом правы.
— Тебя же тетя Лена в Артёмовск звала.
— А как же ты, Сережка, у меня ведь там ни кого нет, там буду совсем одна, — Наташа с такой тоской посмотрела на Азизу, что той стало не по себе. — Зизка, как я там буду без всех вас?
— Ничего, все образуется, пойдешь в техникум, ты уже решила куда?
— Не знаю, — пожала плечами Наташа, — Сережа идет на будущий год в профтехучилище, и я пойду, только еще не выбрала на какой факультет.
— А сама, что думаешь? — настойчиво спросила Азиза.
— На художника оформителя, мне всегда нравилось рисовать.
— Но так это тебе нужно в училище культуры.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво покачала головой Наташа, — а там есть факультет, где учат моделировать и шить одежду, типа закройщика, но… как бы это сказать с фантазией, — девочки рассмеялись.
— Так тебе туда и надо, «с фантазией»!
— Брось ты, Зизка, — отмахнулась Наташа, — я, что тебе будущий модельер?
— А почему бы и нет, — серьёзно ответил Азиза. — Пойдем, чай пить, Нугман привез из Махачкалы столько всего вкусного: сладостей, орехов фруктов, так что мы сейчас устроим пир.
Дверь на кухню тихо отворилась, и в дверном проеме появилось заспанное лицо Нугмана, на котором вспыхнула приветливая улыбка обращенная явно не к Азизе.
— Нугман, мы тебя разбудили? — спросила Азиза своего старшего брата. Это был высокий широкоплечий парень с копной густых вьющихся волос и темными глазами.
— Ваш хохот кого хочешь, разбудит, — улыбнулся Нугман и ласково потрепал по волосам сестренку. — Да уже хватит спать, ты, я слышал, чай обещала, — лукаво улыбнулся он и, подмигнув Наташе, добавил, — так выросла, девушка прям взрослая, скоро можно за муж отдавать.
Наташа, смущаясь, отвела глаза и, повернувшись к Азизе, взяла из её рук чашки.
— Вы тоже изменились, уже мужчина… взрослый.
— А помнишь, курносая, как я вас на плечах таскал, и мы так дурачились во дворе, когда я еще учился в школе.
— Да, Нугман, — улыбнулась Наташа, — это было так давно, мы еще все тогда были детьми, а теперь, я не знаю, как вас называть, перед глазами стоит тот худой длинный мальчишка с оттопыренными ушами, а сейчас мужчина.