Читать интересную книгу В стране райской птицы - Янка Мавр

Папуасы не понимали и половины из того, что говорил Чунг Ли, но то, чего он не мог высказать словами, досказывали жесты, пощелкивание языком, выразительная мимика – так что с грехом пополам можно было договориться.

Папуасы выехали из лесу в море. Солнце заходило. Чунг Ли увидел на море, недалеко от берега, над водой, деревню, к которой они и направлялись.

Хижины стояли на мангровых корнях, поверх которых были настланы жерди. Кровлей в каждой из них служил навес из переплетенных пальмовых листьев, а стен не было вовсе.

Там уже заметили, что в лодке среди своих – чужой человек. Люди высыпали на край настила и с интересом ожидали гостя.

Лодка въехала под деревню. С настила свешивалась плетеная лестница, по которой приехавшие и поднялись наверх.

Среди всех хижин выделялась одна, длинная, большая,– туда и повели гостя. Чунг Ли вспомнил: в каждой папуасской деревне есть такое помещение, вроде клуба, где живут неженатые папуасы и где обычно принимают гостей.

Чунг Ли успокоился: значит, он тут за гостя. Вошли в хижину. По бокам тянулись нары, где у каждого человека было свое место. Над головами висели разные снасти, главным образом рыбацкие. Среди вещей тут можно было найти и каменный топор и железный, и костяной нож и стальной. Рядом с луками и стрелами висело старое кремневое ружье.

Посреди хижины была насыпана земля и горел огонь. Когда Чунг Ли вошел под навес, в огонь подбросили хворосту, положили в золу рыбу, обернутую зеленым листом; туда же сунули и краба.

Потом уселись вокруг гостя и началась беседа. Чунг Ли рассказал папуасам, что он идет к белым, но в то же время изо всех сил стремился втолковать, что сам не принадлежит к их числу, что он не любит белых и считает их своими врагами. Папуасы, должно быть, поняли его. Они улыбались, хлопали Чунг Ли по плечу и приговаривали: «Уян, уян...»

В дверях стояли женщины и дети и с любопытством рассматривали редкого гостя.

Чунг Ли теперь уже был доволен, что все обернулось именно так, что он может отдохнуть и как следует выспаться. Ведь завтра его ожидало очень опасное дело...

Тем временем стало совсем темно. В здешних краях ночь наступает сразу, вдруг. Во все времена года темнеет около семи часов, день и ночь примерно одинаковы, небольшие отклонения связаны с тем, что Новая Гвинея лежит немного в стороне от экватора.

Море было черным-черно. Стояла тишина, только подальше, в рифах, слышался глухой шум. Папуасы не собирались укладываться спать. Спокойно и деловито они снаряжали лодки.

И море вспыхнуло!... От каждого движения лодки, каждого взмаха весла вода загоралась, струилась бледным пламенем. Лодки как бы плыли сквозь огонь, а неподвижная вода в нескольких шагах казалась еще чернее.

Однако никто из туземцев не обращал внимания на эту сказочную красоту. Для них это было привычное дело. Чунг Ли тоже не раз видел, как горит море, хотя и не знал, что свечение исходит от мириадов крохотных живых существ, которые светятся, как наши светлячки или гнилушки.

В лодки село по три-четыре человека. В левой руке каждый держал зажженный факел из сухих пальмовых листьев, а в правой – пику с несколькими острыми зубьями, на манер нашей остроги. Посреди лодки горел огонь, от которого они зажигали свои факелы. Папуасы пригласили с собой и Чунг Ли, но он отказался – чувствовал себя очень усталым.

На море, во мраке, рассыпались и задвигались огни; вот один папуас с силой метнул свою пику и тотчас вытащил рыбу, которую ловко снял ногой. Долго смотрел Чунг Ли на эту дивную картину, однако нужно было идти спать. Он вошел в хижину и улегся на нары. Под боком мягко шуршали пальмовые листья, подушкой служило нехитрое приспособление из бамбука.

Он быстро уснул и даже не слышал, когда вернулись ловцы. 

II

Европейская станция.– Выгодная торговля.– Каучуковая плантация.– Цветные рабочие.—Господа и их верные слуги.– Возвращение Чунг Ли.– Попался!...

Километрах в десяти от деревни, где ночевал Чунг Ли, на высоком холме, стояла «станция», или «фактория», как обычно называют усадьбы европейцев в таких диких местах.

Эти станции являются предприятиями капиталистов. Например, накануне первой мировой войны почти четвертая часть Новой Гвинеи принадлежала одной немецкой торговой фирме, вторая четверть была в руках англичан, а половина – у голландцев.

После войны немецкая часть перешла к англичанам, и теперь они делят остров с голландцами.

Вообще нужно сказать, что капиталистические державы торгуют этими островами, как товаром: меняют, покупают и продают одна другой вместе со всеми жителями и их скарбом.

А люди живут, работают или враждуют между собой и даже не догадываются, что, может быть, в это самое время где-нибудь в Лондоне или в Париже их кто-то кому-то продает.

В разных удобных местах фирмы закладывают плантации и торговые пункты.

Та станция, о которой тут пойдет речь, принадлежала одной английской фирме, имевшей много таких станций вдоль всего побережья. Здесь разводились деревья-каучуконосы. Однако, будучи торговым предприятием, станция не отказывалась и от других источников доходов.

После каучука главное место занимала копра. Копра – это высушенная мякоть кокосового ореха. В Европе из нее делают кокосовое масло, которое идет, например, на приготовление мыла.

Ее привозили главным образом с соседних островов.

Станция и сама заготовляла копру, и покупала у папуасов. Раньше за какую-нибудь стеклянную безделушку можно было получить целый мешок копры, но в последнее время папуасы взялись за ум и требовали топор, нож или еще что-нибудь полезное.

Неподалеку от моря стояло главное здание станции – дом, в котором жили сам начальник станции мистер Скотт и его помощник мистер Брук.

Дом был легкий, из досок, и стоял тоже на сваях, как хижины папуасов.

Вокруг всего дома шла веранда, на которую выходили большие окна. Некоторые из окон вместо стекла были затянуты густой сеткой. Она спасала от комаров и вместе с тем давала доступ свежему воздуху.

Около дома росли пальмы, бананы, эвкалипты и другие деревья жарких стран.

В этот день мистер Скотт и мистер Брук, верные своему правилу, завтракали на веранде. Оба были во всем белом, как обычно одеваются в этих краях европейцы.

Мистер Скотт был высокий мужчина, лет под сорок. Чистое, гладко выбритое лицо выражало гордость и самоуверенность. Он всегда был спокоен. Спокойно выслушивал неприятные известия, спокойно приказывал бить насмерть в чем-нибудь провинившегося слугу. Веселился он тоже спокойно. Никогда не кричал и не гневался: слишком много было бы чести для того человека, который рассердил его.

Самое большее, что он мог себе позволить,– это улыбнуться в беседе со своим братом-европейцем. Да и то только здесь, а у себя в Англии он с более-менее простым человеком не стал бы и разговаривать.

Он был аристократ по происхождению и в свое время пустил на ветер наследство, полученное от покойного папаши. Чтобы приехать сюда, у него были две веские причины: во-первых, тут он получал большое жалование, а во-вторых, в этой отдаленной стране вообще можно было поживиться.

Его помощник, мистер Брук, был человеком сов-сем другого склада: низкий, толстый, вечно злой. На своем веку – ему было сорок пять – он сменил немало профессий: служил в армии и плавал на торговых судах, читал проповеди в церкви и работал в театре,– и всюду ему не везло из-за скверного характера.

Только тут он нашел занятие по себе: рабочие, которыми он распоряжался, были бессильны ему что-нибудь сделать. Мистера же Скотта он очень уважал и боялся.

Англичане сидели молча и пили кофе.

Вдруг Брук прикоснулся к руке мистера Скотта и осторожно показал в угол веранды. Там, пугливо оглядываясь, пробиралась ящерица в добрый метр длиной. Во рту она держала порядочный кусок мяса.

Эти пресмыкающиеся любят поживиться около человека, как у нас крысы. Только эти более пугливы: стоило Бруку пошевелиться, как ящерица тотчас бросила мясо и скрылась.

– Скоро придет корабль,– сказал Скотт.– Хватит нам каучука и копры, чтобы нагрузить его?

– Должно хватить,– ответил Брук,– только вот рабочих мало. Вчера снова один умер. Нужно еще выписать.

– Сколько их у нас теперь?

– Двести девяносто три. Восемьдесят шесть умерло за эти полгода да двое снова убежали несколько дней назад.

– Невелика беда – выпишем других,– спокойно сказал Скотт.

И он был по-своему прав: в том, что двое – трое рабочих убегали, не было никакой беды. Более того, это было даже на руку хозяевам: заработки беглецов, иной раз за несколько лет, оставались в кармане мистера Скотта. Ему приходилось только желать, чтобы бежали побольше, и в глубине души он был благодарен Бруку за то, что тот своей жестокостью помогал в этом деле.

Нужно заметить, что среди рабочих местных – папуасов – было не больше десятка, а все остальные – китайцы, японцы, малайцы, даже негры. Набирать на работу папуасов было просто невыгодно: во-первых, они непривычны к постоянной работе, а во-вторых, все они быстро разбежались бы от такой жизни – тут они, как говорится, дома. Другое дело рабочие, привезенные издалека: с ними делай, что хочешь.