ревности и отчаяния.
Мне бы сейчас к Тимофею. Обнять его. Сжать ладонь. Просто быть рядом. Но он решил иначе.
Дрожащими руками кладу ломтик запеченного мяса на кусок ржаного хлеба. Наливаю чай из пузатого чайника. И с ужасом смотрю на еду.
— Не могу есть, — честно признаюсь я Надежде.
— Давай, — кивает она на мою тарелку. — Тебе надо девчонок кормить.
— Тяжело, — вздыхаю я невольно.
— Тиме сейчас тяжелее, — понимает мое признание по-своему Надежда. — Ты должна его поддержать, Лера.
«Я не нужна ему!» — хочется закричать.
«Одна поездка — еще не повод», — напоминает здравый смысл.
Откусив бутерброд, жую на автомате. Даже вкуса еды не чувствую.
— Надо, значит надо, — кисло улыбаюсь я Надежде. И осекаюсь, когда в коридоре приглушенно звякает домофон.
— Ешь, я открою, — подскакивает она с места. С кем-то переговаривается негромко. Открывает калитку.
«Как у себя дома», — думаю раздраженно. И выглянув в окно, замечаю, как по дорожке спешат расстроенные соседи.
Вот только сейчас не хватало наплыва скорбящих знакомых!
В доме новорожденные дети. Наверняка кто-то чихает и кашляет. Надя должна понимать…
— У нас так принято, — оправдывается она. — Народ переживает.
Киваю, но внутри просто взорваться готова.
Люди! А я нет? Да и Тимофею сейчас полный дом гостей просто необходим.
— Вот интересно, — роняю я, включая чайник. — Если бы у среднестатистической тети Дуни кто-то помер, все бы точно так же пришли? Или только к мэру города?
— Не злись, тебе не идет, — печально улыбается Надежда. — Тут только свои. С нашего квартала. Ты их тоже знаешь. У нас так принято…
— Понимаю, — вздыхаю я тихо. Наблюдаю, как дом постепенно заполняется соседями. Меня обнимают, тормошат, рассказывают какой-нибудь эпизод из жизни покойницы. А мне ничего не остается, как поить народ чаем, печально кивать и помалкивать.
Не нравится мне это! Сейчас бы лучше в тишине побыть. Мне и Тиме. Возиться с дочками, неспешно беседовать.
— А это еще кто? — настороженно крякает сидящий напротив дядя Коля. — Надюш, посмотри. Вроде не из нашенских.
— Лер, твои, — обескураженно роняет Надежда и добавляет скороговоркой: — Видимо, кто последний заходил, калитку не захлопнул.
«И что теперь делать?!» — стараюсь не заорать я. В ужасе гляжу, как озираются по сторонам мама и Нина. Не проходят, но и не отступают.
Выйти к ним? Объяснить, что не звала в гости? Так уже через пять минут весь Шанск будет знать, какая злыдня жена у мэра! Родную мать на порог не пустила.
Но и общаться не хочется. Это все равно как змей приютить.
Но и сделать ничего не могу. Ситуация безвыходная!
Нехотя бреду в коридор. И накинув ветровку, выхожу навстречу.
— А мы к тебе, Лерочка! — ласково сообщает мама. Но на меня не смотрит. Жадным взглядом окидывает дом, качели, кусты смородины.
— А ты тут хорошо пристроилась, — пыхтит недовольно Нина.
— Проходите. Будьте гостями, — бросаю я, стараясь соблюсти приличия. Пытаюсь не обращать внимания на выпады сестры.
Сейчас из кухни за мной наблюдают несколько пар глаз. И не успею я войти в дом и сказать хоть слово в свое оправдание, как сплетни снежным комом понесутся по Шанску.
— А где Морозов? — требовательно спрашивает Нина, семеня вслед за мной на высоких каблуках.
— Уехал по делам, — роняю я, не оборачиваясь.
И войдя в дом, киваю на полную народа кухню:
— Проходите.
— А что тут у тебя происходит? — недовольно интересуется Нина. Но мама ее незаметно одергивает.
— Чай? Кофе? — строго спрашивает появившаяся в дверях Надежда.
Мама растерянно улыбается. Садится на краешек табуретки.
— Водички, если можно, — просит жалостливо.
— А вы кто будете? — по-свойски интересуется дядя Коля.
— Моя мама. Ольга Владимировна, — представляю я поспешно. — А это Нина, моя сестра…
— Родня, значит. Самая близкая, — подытоживает дядя Коля. — Это хорошо. Особенно сейчас.
Сжимаю губы, стараясь не ляпнуть лишнего. Да кому какое дело, какие у меня отношения с родственниками? Но бесцеремонность посторонних людей меня бесит.
Может, Тимофею они родные и близкие. Но мне-то чужие!
— Молодцы! Сразу пришли поддержать, — кивает толстая Анжелика Акимовна из дома наискосок.
— Да, конечно, — кивает мама.
По глазам вижу ее растерянность. Она понятия не имеет, что произошло. Но так правдоподобно поддакивает. Рядом грациозной статуэткой застыла сестра. Аккуратно пьет чай из сервизной чашки. Молча оглядывается по сторонам.
Красивые. Почти идеальные…
Но у меня по поводу Нины нет никаких сомнений. Она обязательно отберет у меня то, что ей понравилось. Так всегда было. И будет!
«Погоди, — останавливаю саму себя. — Не паникуй по глупости. Ну запала она на Тимофея. Ну и что? Ты — его жена. И любит он тебя!»
«Ага, любит, — ною от безысходности. — А ехать со мной не захотел. Зато с Даном сразу же согласился…»
От едкой горечи, скопившейся в душе, чуть не реву от отчаяния. Прислонившись спиной к косяку, обнимаю себя за плечи, стараясь не выплеснуть кипящий шквал негодования. Чувствую, как в позвоночник упирается деревянная лутка. Словно напоминает.
Ты жива. Просто дыши.
Ловлю свое отражение в зеркальной горке. Бледная, испуганная, печальная.
«Где ты, Тима?» — мысленно зову мужа. И хочу только одного. Уткнуться сейчас в широкую грудь любимого. Прижаться всем телом. Ощутить кожей его дыхание. Почувствовать, как крепкая ладонь ложится на мой затылок. А губы сминают мои в поцелуе.
«Где ты, Морозов?» — вздыхаю я от безысходности и в который раз за сегодняшний вечер хочу убедиться в самом главном.
Мы любим друг друга. Мы вместе!
Глава 3
Тимофей
Мама… Что там говорит врач? Слушаю вполуха. Одно ясно, ее мучения закончились. А мне так и не удалось проститься с ней. Состояние было стабильное! Вот я и не подумал.
Выборы, семья, освобождение Феди Анквиста. Какие-то важные дела. Все это занимало меня больше.
А мама? Казалось, она будет вечно. Пусть даже старенькая и не в себе. Но я знал, что она есть.
А теперь…
— Что? — охает Лера и тут же добавляет поспешно: — Тима, подожди. Я с тобой.
— Мама умерла, — бросаю я порывисто.
И тут же жена кидается ко мне. Обнимает. Целует. И ревет белугой.
— Тимочка, мой