Читать интересную книгу Куэнкэй - Сергей Зайцев

Стремительные, грациозные, почти бесшумные прыжки несли его над землей, легкими корректирующими движениями лап и когтей он без труда огибал встречные деревья, летел, как призрачный ветер.

Нужно спешить. Он знал, что находится слишком близко к охотничьей территории соседнего племени – мантулис, поклонявшихся, в отличие от куарай, камню-предку. Глупцы! Разве может камень быть предком! Но охотниками они были умелыми, а их воины заслуживали уважение. И поэтому следовало спешить, пока пожиратель веток, за которым он гнался, не пересек границу пахучих территориальных меток.

Ритуал предстоящей охоты возбуждал, проникая в каждую мышцу дрожью нетерпения, гнал вперед. Главное, чтобы его никто не опередил, в этой части леса добывали пищу еще несколько охотников племени куарай. Они могли перехватить его добычу…

И это соображение еще больше подхлестывало и без того дикую злость, черным ядовитым облаком разъедавшим его разум. Даже если он одолеет пожирателя веток самостоятельно, эта охота не будет полноценной. При распределении молодых самок перед началом охоты вождь обошел вниманием Куэнкэй-Ну. Слившись с его рассказом, Содоруй-Да пришел к выводу, что своими неост орожными действиями он вспугнул новую пищу, обнаруженную им при разведке несколько дней назад. И теперь статус Куэнкэй-Ну на некоторое время, пока вождь не снимет наказание, был приравнен к статусу безголосых.[13]

Позорный, низкий статус, его имеют или слишком молодые куарай, еще не способные начать охоту, потому что их хвостовое жало еще не умеет вырабатывать яд, или слишком старые куарай, уже навсегда закончившие свой сезон Охоты, чьи ядовитые железы уже усохли, умерли раньше хозяина. Да и старики такие долго уже не живут. Еще в племени имелись увечные – взрослые куарай, умелые охотники, не способные к оплодотворению. Были и такие, чье потомство ввиду врожденного уродства было нежелательным для племени. Таких было мало, и тем позорнее было наказание для Куэнкэй-Ну. Он, молодой, полный сил охотник, был приравнен вождем именно к ним. К неполноценным. К безголосым. К тем, кто по закону племени не имеет никаких прав. И под угрозой немедленной смерти обязан слепо и беспрекословно выполнять приказания полноценных. Все это так же означало, что охотиться ему разрешено, это его обязанность, но его добыча достанется самкам других, полноценных охотников. Ему не позволено продолжение рода до особого разрешения Содоруй-Да. Пока тот не решит, что Куэнкэй-Ну этого достоин.

Злость требовала выхода. Наказание было несправедливым. Незаслуженным. Он ведь старался. Никто бы не смог поймать ту пищу, даже сам вождь, чей возраст уже вступил в стадию бесполезного увядания и яд его должен был высохнуть к следующему сезону Охоты…

Злость требовала выхода, но у охотника не было времени останавливаться, он гнал себя вперед. Он в прыжке полоснул когтями передней лапы по ближайшему дереву, кора полетела клочьями, а Куэнкэй-Ну помчался дальше.

Чтобы заслужить прощение вождя, для племени нужно добыть хорошую, крупную пищу. И он ее уже чуял. Но пища собиралась удрать на чужую территорию. Ничего. Он успеет, он уже близко, Куэнкэй-Ну несся с такой быстротой, что обступавшие его деверья и кусты сливались в размытые серо-зеленые полосы…

Занятый погоней, он сузил зону своего внутреннего чутья в узкий коготь,[14] и не слышал больше ничего, кроме биения жизненного пульса добычи… Чем больше сокращалось расстояние до жертвы, тем быстрее его злость вытеснялась диким восторгом и пьянящим предвкушением битвы…

Стайка древоптиц вспорхнула из-под лап так неожиданно, порскнув в разные стороны, что Куэнкэй-Ну, оступившись в конце длинного пологого прыжка, кувыркнулся через голову. Падение вышло жестким, он сумел правильно сгруппироваться в кувырке, но не успел увернуться от старого семенного дерева с мощным, кряжистым стволом, влетел в него головой. Отчаянным вывертом всего тела он все же уклонился, и удар пришелся лишь вскользь, ознаменовавшись звонким стуком костяного гребня о старый окаменевший ствол…

Поднявшись с мягкого мха, Куэнкэй-Ну ошеломленно потряс головой, собираясь с мыслями. Кажется, он ничего себе не повредил… но его чутье, собранное усилием воли в коготь, расселось мутным облаком, потеряв нужное направление…

Именно остановка и позволила ему учуять чужака.

Все глаза Куэнкэй-Ну – конусовидные углубления, опоясывающие череп, словно провалы после удара костяным жалом, осторожно ощупали видневшиеся впереди холмы, изучая тепловой рисунок, а его мозг словно накрыл их невидимой паутиной. И почти сразу он увидел картину битвы – в глубоком овраге сцепились охотник из чужого племени и пожиратель веток, тот самый, которого Куэнкэй-Ну уже считал своей добычей, пищей для своего племени.

Первым желанием Куэнкэй-Ну было броситься на чужого охотника и убить, вонзить в его жесткую плоть пучки костяных пальцев обеих передних лап, вырвать из его тела ванару и таким образом утолить вновь вспыхнувшую злобу. Но он сумел сдержаться, умерить свой гневный порыв. Дрожа от внутреннего напряжения, Куэнкэй-Ну бесшумно взобрался на холм и замер среди кустов. Тот, кто ищет внутренним чутьем, раскинув незримую паутину, сам уязвим для обнаружения такими же охотниками. Поэтому Куэнкэй-Ну, затаившись и предусмотрительно снова свернув чутье до предела, в кулак, занялся безмолвным наблюдением. В таком состоянии его можно было обнаружить только прямым взглядом, но чужой охотник был слишком занят борьбой, а пожирателю веток тем более было не до него, так что Куэнкэй-Ну был невидим для сражающихся.

Картина, представшая его зрительным органам чувств, была живописной и волнующей. Ноздревые впадины охотника возбужденно раздулись, втягивая запах пищи, хвост встал торчком, костяное жало на его конце мелко завибрировало…

Мантулис, сражавшийся на дне грязевого оврага, тоже был «ну» – из помета прошлого сезона Охоты, как и сам Куэнкэй-Ну, а пожиратель попался старый, заматеревший, неизвестно как забредший в охотничьи угодья племени. Могучий многолапый зверь угрожающе щелкал всеми рядами челюстей, расположенными между бедренных сочленений на боках длинного тела, и хлестал вокруг себя по земле выступающими из хребта многочисленными хватательными отростками. Когда пожиратель пасся, эти хваталы пригибали ко многим ртам лакомые ветки, а теперь он вынужден был ими обороняться. В овраге ему было тесновато, но и охотнику-мантулис было непросто подобраться к нему вплотную, чтобы вонзить жало в уязвимое место. Гибкий, поджарый, стремительный охотник отчаянными прыжками скакал вокруг упрямой пищи, выделывая в воздухе такие изощренные кульбиты, что Куэнкэй-Ну поневоле восхитился его отвагой и ловкостью. Мантулис все никак не мог выбрать удобный момент, и изо всех сил старался не попасть под сокрушительный удар хватал пожирателя, вполне способных переломить ему хребет. Ведь зверь был во много раз больше самого охотника. Но отступать мантулис явно не собирался, его отваге можно было только позавидовать.

Теперь Куэнкэй-Ну понял, почему инстинкт заставил его сдержаться – пожиратель веток был стар, безобразен, упоительно огромен и… невероятно опасен. Обездвижить его внутренним ударом – жоэстэ,[15] как древоптицу, невозможно. Пожиратель веток умел сопротивляться чужому вторжению в свое сознание. Такая пища приносит добывшему ее охотнику славу, и уж точно принесет Куэнкэй-Ну прощение вождя… Но не раз бывало, когда охотники его племени лишались ванару в таких схватках, и их самки доставались более удачливым соперникам. А этот пожиратель веток мог пережить не одного охотника. Его хитиновые бока, черные, как перемешанная толстыми лапами грязь на дне оврага, были исполосованы серыми вздутиями боевых шрамов – метками неудачников. Пожиратель веток предпочитает растительную пищу и недаром носит свое имя. Но если представлялся случай закусить поверженным врагом – зверь его не упускал.

Зачем вступать в схватку сейчас, подумал Куэнкэй-Ну, когда оба врага живы и полны сил? Пусть останется один. Если победит пожиратель, то соперник погибнет, а сама пища будет ослаблена сражением. Если одержит верх мантулис, то пожиратель будет парализован, а мантулис, опять же, измотанный боем, станет для Куэнкэй-Ну легкой добычей. Такая мысль была для него, юного куарай, новой, но уже многообещающей.

При любом исходе поединка Куэнкэй-Ну получит максимальную выгоду.

Схватка между тем разгоралась, от отчаянной борьбы у обоих разгоряченных соперников тела посветлели от выделяемого тепла. Хватательные конечности пожирателя мельтешили в воздухе, словно травяной ковер, прикрывая спину от нападения сверху, а боковые рты непрерывно щелкали, издавая угрожающее гудение. В какой-то момент зверь оказался близко от мертвого, не пережившего сезона Сна семенного дерева, и мантулис наконец нашел лазейку, брешь в обороне врага-жертвы. Взлетев на дерево, охотник вцепился костяными пальцами в верхние ветки, и предельно вытянув тело в дрожащую струну, ударил хвостом. Поднырнув под хваталы, костяное жало влетело прямо в один из боковых ртов пожирателя и впилось в мягкие внутренние ткани. Тут же, не медля, мантулис попытался оттолкнуться от дерева и спрыгнуть вниз, подальше от пожирателя… но на этот раз ловкость ему изменила. Хваталы пожирателя успели обвиться вокруг его тела, всего две из очень многих, но этого оказалось достаточно. Сильнейший рывок, и мантулис с размаху впечатался в дно оврага всем телом. Пожиратель тут же надвинулся на него массивной тушей, безжалостно втаптывая в грязь дергающегося врага множеством коротких мощных лап, послышался треск костей.