Читать интересную книгу Рай обреченных - Чингиз Абдуллаев

— Он денег хочет. Говорит, без денег не даст.

— Каких денег? — разозлился майор. — Скажи, Шаболдаев здесь. Я ему башку отверну и киоск закрою. Пусть две бутылки даст.

Лейтенант снова отошел от машины.

На этот раз он вернулся не один, а в сопровождении толстомордого хозяина киоска.

— Прости, дорогой, — услужливо улыбался он Шаболдаеву, — не знал, что ты сам приехал. Я думал, это опять офицеры из спецкомендатуры. Вечно у меня водку клянчат. Извини, дорогой.

— Наглый ты стал, Гасан, — строго заметил Шаболдаев, — уже ни с кем не считаешься. Водку принес?

— Да, две бутылки. «Столичная», самая чистая. Я и конфеты вам принес, вдруг понадобятся, — он подал кулечек с конфетами.

— Знаю я твою чистую. На складе сами закрываете, — махнул рукой майор, пока лейтенант влезал в машину. — Ладно, поехали.

Когда машина отъехала, хозяин киоска презрительно сплюнул на землю, провожая удалявшийся автомобиль неслышным ругательством. Это была своеобразная форма рэкета. Обычная форма вымогательства административных работников, применительно к местным условиям.

В республиках Закавказья и в Средней Азии почти не сталкивались с таким понятием, как рэкет. Его придумали итальянские мафиозные кланы или американские бандиты в тех странах, где полиция и правоохранительные органы еще имели некоторое представление о чести и собственном долге. В южных республиках бывшей империи такого не было никогда. В некоторых республиках административная система была абсолютно коррумпирована. То есть, в данном случае, не просто на девяносто или девяносто пять процентов, а почти абсолютно, когда из тысячи работников прокуратуры, суда и милиции нельзя было найти ни одного (!) честного человека. Или найти одного ненормального, не составлявшего в итоге и одну десятую процента. Брали и давали все без исключения. И конечно, в таких условиях рэкетиров просто никто не боялся. Давать деньги нужно было всем — секретарю райкома, председателю исполкома, прокурору, начальнику милиции, старшему судье, руководителю местной службы КГБ.

Это был официальный, узаконенный рэкет административных органов. Об этом знали все без исключения, и каждый принимал эти правила игры. В таких условиях появившимся рэкетирам просто не дали бы ни копейки. Им не разрешили бы зарабатывать на своей «территории» те же прокуроры, офицеры милиции и КГБ, секретари райкомов и председатели исполкомов. Понятия рэкета во многих местах Кавказа просто не существовало. Его вполне заменяла почти официальная выплата руководителям района и сотрудникам административных органов.

Вся система правоохранительных органов при коммунистическом правлении была поражена коррупцией. Она была даже не больна коррупцией. Она просто не смогла бы без нее существовать, развалившись без составляющего его начала. При этом система лицемерно выплачивала работникам административных органов очень большую зарплату, особенно в последние годы перед распадом, словно пытаясь задобрить этим своих собственных чиновников.

Однако пик лицемерия пришелся на будущие годы, когда республики провозгласили себя суверенными и независимыми. Бояться чиновников из Москвы уже не следовало. Взятки стали не просто нормой. Они стали зарплатой руководителей административных органов. Вымогательство стало нормой поведения, а регулярные платежи — обычным явлением. После обретения независимости в Грузии зарплата прокуроров, судей и офицеров Министерства внутренних дел составляла — два-три, иногда пять-шесть долларов. После обретения независимости подобная зарплата этой же категории лиц в Азербайджане составляла двадцать — двадцать пять долларов в месяц. При этом многие из получающих подобную зарплату любили отдыхать за рубежом и одеваться гораздо лучше своих французских или американских коллег.

Шаболдаев знал правила игры и никогда не посмел бы взять деньги у руководителей райсмешторга или отдела общественного питания. Те платили напрямую начальнику милиции и прокурору. Был еще и невообразимо богатый начальник отдела рабочего снабжения, который платил министрам и чиновникам в центре, а иногда и приезжал лично с большим портфелем к самому Якову Александровичу Тоболину. В районе все знали, в какие именно дни начальник ОРСа делает эти выплаты Тоболину, и считали это обычным порядком вещей.

Но и те, с кого брали деньги, тоже знали правила игры. Хозяин киоска, обязанный платить Шаболдаеву натурой и деньгами, не имел права лично давать деньги прокурору или секретарю райкома. Да у него никто бы их и не принял. Вместе с тем он не обязан был платить и другим офицерам милиции из спецкомендатур и колоний, у которых были свои постоянные источники доходов. Эти офицеры хорошо наживались на заключенных и не имели права обирать местное население. В свою очередь, и местное руководство района не вмешивалось в деятельность расположенных на ее территории колоний и спецкомендатур, понимая, что руководство этих подразделений обязано обеспечивать бесперебойное поступление денег в свое Управление и свое Министерство.

Когда машина уже подъезжала к Умбаки, Шаболдаев достал с заднего сиденья водку и, открыв бутылку, сделал несколько глотков. Поморщился и, развернув одну конфету, стал яростно ее жевать. Протянул бутылку лейтенанту.

— Выпей. Это для дезинфекции нужно. Там все прокаженные будут.

Лейтенант послушно сделал несколько глотков. Но не стал закусывать конфетой, лишь с шумом втянул в себя воздух.

— А ты не выходи из машины, — строго приказал сидевшему за рулем сержанту майор Шаболдаев, — и смотри, чтобы никто не трогал автомобиль. Никто чтобы к нему не прикасался.

Машина въехала в поселок. Как обычно, было тихо и спокойно. Шаболдаев однажды приезжал сюда три года назад, во время выборов, когда местные жители и больные должны были проголосовать. В советские времена явка голосующих должна была быть почти абсолютной. И потому урну привезли в Умбаки, все осторожно опустили бюллетени в урну, и ее снова увезли из поселка. Впрочем, на Востоке существуют свои традиции. И быть избранным против воли местного падишаха нельзя ни в коммунистические времена, ни в демократические.

У административного здания больницы машина остановилась. Лейтенант, никогда ранее сюда не приезжавший, невольно вздрогнул, увидев проходившего мимо человека с перевязанным лицом. Видны были только глаза, наблюдавшие за приехавшими. Шаболдаев вылез из машины, оглядываясь вокруг. Он не сомневался, что сейчас десятки пар любопытных глаз наблюдают за ними отовсюду. Но больные проказой были лишены главного человеческого качества — уверенности в себе. И потому не рисковали появляться перед внезапно приехавшими в поселок незнакомцами.

Дверь открылась, и лейтенант снова вздрогнул.

Но на этот раз это был главный врач лепрозория, краснощекий, пышуший здоровьем человек. Он подошел к приехавшим и, предусмотрительно не протягивая руки, представился:

— Доктор Лаидов.

За ним вышла высокая худощавая женщина в белом халате. Она строго смотрела на приехавших, не скрывая своего недовольства. Посетителей тут явно не любили.

— Мой заместитель — старшая медсестра Бармина, — показал на женщину главный врач. — Она и нашла сегодня утром труп.

— Майор Шаболдаев, из райотдела милиции, — представился приехавший. — Я у вас был, доктор, во время выборов.

— Да, я вас помню, — кивнул врач, — может, зайдемте ко мне? — предложил он, наверняка зная, что услышит отказ.

— Нет, — отклонил его любезное предложение майор, — пойдем посмотрим ваш труп. Почему вы решили, что его убили?

— Вы сейчас все сами увидите, — сказал главный врач, приглашая идти за ним.

Но сначала майор пропустил Бармину, а уже затем вместе с лейтенантом пошел за врачами, предусмотрительно не подходя к ним слишком близко.

Они направились в сторону небольшого фруктового сада, расположенного сразу за соседним домом. Майор обратил внимание на расположенный справа от дома колодец.

— Он еще работает? — спросил, показывая в ту сторону.

— Да, — кивнул главный врач, — мы уже пришли. Я распорядился накрыть его брезентом, чтобы не пугать больных.

Он прошел к одному из ближайших деревьев и, наклонившись, стащил брезент.

Майор подошел ближе. Посмотрел на лежавшее тело. Наклонился над ним. Сел на корточки. Достал из кармана носовой платок, вытер лоб.

Труп лежал здесь, очевидно, уже давно. Кровь на рубашке была спекшаяся, буро-коричневого цвета. «Неужели его и убили прямо здесь», — с отвращением подумал майор.

Потом поднял голову и, глядя на застывших врачей, строго спросил:

— Вы его не знаете?

— Нет, — убежденно ответил Лаидов, — первый раз видим. Он не наш, это совершенно точно. Чужой. Своих я всех знаю.

Шаболдаев посмотрел еще раз и, вздохнув, поднялся. Настроение у него резко испортилось. Перед ним лежал мертвый человек с размозженной головой. Не нужно было даже его переворачивать, чтобы понять, как именно погиб неизвестный. И рядом не было ничего такого, откуда он мог свалиться. Не с фруктового же дерева упал этот тип.