Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты?
— У меня пока нет профессии — так, подрабатываю официанткой в пиццерии. Но осенью пойду в университет. Буду изучать литературу.
— Ясно.
— Сколько тебе лет?
Он снова открыл глаза.
— Что за идиотский допрос?
— Ну сколько?
— Полных лет — тридцать. Место рождения — город Котка. Опасных заболеваний не обнаружено. Мать — зубной врач, отец — инженер. Учился хорошо. Будущий поэт. А который час?
Он схватил меня за запястье.
— Не знаю.
На кухне кто-то гремел посудой.
— И что же за стихи ты пишешь? — спросила я. Моя скованность все не проходила.
— Ну, японские пятистишия, к примеру, — ответил Йоуни. — Хочешь, прочитаю тебе свою лучшую танку? «Всю ночь» называется.
— Давай.
Всю ночь ел крабов,Ел и ел всю ночь, и ты,Ты тоже ела.Всю ночь ты ела крабов.Какая крабовая ночь.
Йоуни замер, задумчиво уставившись в стену. Потом вдруг громко расхохотался.
Он смеялся почти целую минуту, потом отпустил мое запястье и вытер выступившие на глазах слезы.
— Я хочу кофе, — сказал он.
У меня не было ни малейшего желания вести его вниз на кухню, чтобы там все таращились на него, как на восьмое чудо света, но Йоуни быстро вскочил и в одних боксерках заскакал вниз по лестнице. Я натянула на себя футболку и направилась за ним.
— Доброе утро, — пожелала я всем, кто был на кухне, и попыталась расчистить нам место за столом.
— Доброе утро, — ответили все в один голос, словно первоклашки, пялясь на нас как идиоты.
Ирена достала нам кружки.
— Твой любовник будет чай или кофе? — спросила она громко.
Йоуни улыбнулся:
— Кофе.
Ирена пристально посмотрела на него. Потом на меня.
— Не такие уж и мелкие у него зубы…
— Может, оставишь свои комментарии при себе? — попросила я.
Тут Йоуни засмеялся, и все уставились на его зубы.
Я собрала с пола постельное белье и повернулась к Йоуни, придав своему лицу как можно более беззаботное выражение:
— Ну, чем собираешься сегодня заняться?
— Тем же, чем и ты, — ответил Йоуни так, словно это было нечто само собой разумеющееся. — Что ты обычно делаешь по субботам?
— Ничего, — сказала я, пытаясь скрыть свою радость.
— Замечательно. Значит, будем ничего не делать.
— Обычно я валяюсь весь день на кровати и читаю.
— Будем валяться и читать. Причем одну книгу на двоих.
— Почти все мои книги дома, — обронила я, как бы невзначай. Наконец-то удалось это вставить к месту.
— Может, на выставку сходим? Говорят, в художественном музее Пюникки хорошая выставка современного искусства.
— Здорово, — сказала я.
Мы стояли перед здоровенной акварелью, на которой невозможно было что-либо разобрать, кроме раздробленной головы лошади, — все остальное было покрыто пятнами краски и водяными разводами. Впечатляет, ничего не скажешь.
— Довольно необычно, — сказал Йоуни.
— Угу, — промычала я, стараясь изобразить воодушевление.
Однажды я была на экскурсии в художественном музее Прадо, и когда осмотр подошел к концу, я выбежала на лестницу и разрыдалась. Я так ждала, что эти картины «произведут на меня впечатление», но, как я ни старалась, ни одна из них меня не тронула.
Взять хотя бы того же Боттичелли — народ на него так и ломился. И ведь было бы на что смотреть: пухлые ангелочки, мерзкие перекормленные детишки с крылышками. Мне аж дурно стало. А когда я представила себе, какой вокруг этих младенцев стоит запашок, меня вообще чуть не вырвало. Сложно представить себе что-нибудь более отвратительное, чем такой вот жирный херувимчик.
Йоуни поводил пальцем по моей шее.
— Давай потом зайдем куда-нибудь, купим хорошего вина, — предложил он.
Мы взяли три бутылки белого вина, а потом пошли на рынок и накупили всякой вкуснятины. Затем зашли в библиотеку, набрали там целый пакет книжек и газет и отправились к Йоуни.
Все было на удивление легко и просто.
Выпив полторы бутылки вина, мы валялись на матрасе. Йоуни пытался заплести мои волосы в косу.
— Какое у тебя было детство? — спросила я.
— Ну вот, опять ты со своими вопросами… — заныл Йоуни. — Детство… Такое избитое слово. Ладно, допустим, у меня было не самое счастливое детство. И давай закончим на этом.
Он продолжал теребить мои волосы.
— И в чем это выражалось? — не отставала я.
— Меня домогались сразу оба родителя. Отец заставлял трахать его в уши, когда мы ходили в сауну, а мама по воскресеньям просила засунуть палец ей в задницу. И когда я выходил на улицу, все дети кричали: «Смотрите, мазер-факер идет!»
— Ха-ха-ха, — засмеялась я.
— Ну а у тебя оно какое было?
— Да обычное.
— Ага. Воскресная школа, значит, все дела?
— Нет. Я была политически грамотным ребенком. Отец записал меня в молодежный союз центристов «Молодые побеги». Это был просто кошмар. Мы день и ночь репетировали какой-то идиотский танец к очередному юбилею партии. Идея заключалась в том, чтобы мы вместе с «молодыми побегами» всей Финляндии выстроились на стадионе в Хельсинки в виде огромного четырехлистника клевера. Вот мы и маршировали ночи напролет в маленькой комнатушке нашего клуба, выстраивая этот хренов четырехлистник. За две недели до праздника я не выдержала и сбежала. Подвела своих товарищей. Все мосты были сожжены. О возращении не могло быть и речи.
Йоуни улыбался и медленно расплетал мою косу.
— Почему у тебя полгода никого не было? — спросила я.
Он хмыкнул.
— Мой так называемый брак распался полгода тому назад. Я жил пару лет с одной девушкой. Мы с ней постоянно ругались, практически все время, разве что на сон перерыв делали. Но почему-то надеялись, что из этого еще может что-то выйти. Однажды она пришла домой и заявила, что у нее уже полгода есть любовник. А я ничего не замечал, и она сказала, что это на меня похоже, потому что я, видите ли, вообще никогда ничего в ее жизни не замечаю. А мне на это и ответить было нечего.
Он снова хмыкнул.
— А потом я вдруг почувствовал, что нас больше ничего не связывает. Знаешь, это так ужасно, когда вы два года прожили вместе, а потом вдруг раз — и ничего. Позже она уверяла, что все еще любит меня и что сама не знает, что на нее нашло, а я сказал, что со всеми бывает. Она вынесла из квартиры всю мебель, и я никак не могу купить себе новую. Впрочем, мне хватает рояля. Всегда мечтал о комнате, где стоял бы один только черный рояль.
Я промолчала. Йоуни тяжело вздохнул.
— После всего этого мне как-то не очень хотелось снова впутываться в новые отношения с женщинами.
Я понимающе кивнула головой. Он еще и не подозревал, что скоро ему придется отыскивать во мне женщину.
День клонился к вечеру.
Круглые фонари в парке за окном наполнились оранжевым светом. Они стали похожи на огромные апельсины. Я сидела с бокалом вина на подоконнике и смотрела на улицу.
Йоуни лежал на матрасе, заложив руки за голову, и смотрел на меня.
— Ты очень красивая, — сказал он.
— Ты тоже, — ответила я.
— Мужчинам этого не говорят.
— Почему?
Он подошел ко мне и обнял меня так нежно, как еще никто никогда не обнимал. Даже слезы навернулись на глаза. Он поднял меня на руки, и я обвила его ногами, повиснув на нем, как медвежонок-коала.
Он отнес меня в кухню и усадил на стол. Потом поднял со стула шерстяной свитер и подложил его под меня.
Никто еще не делал этого со мной на столе. Я только в книгах о таком читала. Я попыталась расслабиться и закрыла глаза. «Вот что значит люди без комплексов, — думала я. — Круто! Интересно, как это выглядит со стороны. Видела бы меня сейчас моя мама…»
Я представила себе, как задрожало бы ее круглое лицо, как вылезают из орбит глубоко посаженные глаза, а рот искажается в беззвучном крике.
Взглянув на Йоуни, я постаралась выкинуть из головы возникшую картинку. Стол под нами скрипел. Я ухватилась за край обеими руками.
Наконец Йоуни остановился и, тяжело дыша, сказал:
— Я не могу кончить. Прости. Никак не получается.
— Ничего страшного, — прошептала я. — Кто сказал, что ты непременно должен кончить?
Он немного помолчал, потом коснулся губами моей шеи.
— Не должен, но я хотел, чтобы тебе тоже было хорошо… Никак не могу расслабиться. Можем продолжить позже, или, хочешь, я что-нибудь другое придумаю…
— О, Йоуни…
Я гладила его по затылку, волосы там были совсем короткие.
— Не нужно ничего придумывать.
— Я просто хочу доставить тебе удовольствие.
— Но мне и так хорошо!
— Все-таки сложно угодить человеку, которого совсем не знаешь…
— Да уж.
Этажом ниже раздавались возбужденные крики, но слов было не разобрать. Свет уличных фонарей наполнял комнату.