Келвиль. Вы совершенно правы, леди Кэролайн.
Леди Кэролайн. Думаю, что я всегда права.
Миссис Оллонби. Отвратительное слово «здоровье».
Лорд Иллингворт. Самое глупое слово в нашем языке, а ведь хорошо известно, что такое распространенное в публике представление о здоровье. Английский помещик, во весь опор скачущий за лисицей, — бесшабашный в погоне за несъедобной.
Келвиль. Разрешите спросить, лорд Иллингворт, считаете ли вы Палату лордов более совершенным учреждением, чем Палату общин?
Лорд Иллингворт. Разумеется. В Палате лордов мы никогда не сталкиваемся с общественным мнением. Это и делает нас культурным учреждением.
Келвиль. Вы серьезно высказываете такой взгляд?
Лорд Иллингворт. Совершенно серьезно, мистер Келвиль. (К миссис Оллонби.) Вульгарная привычка завелась теперь у людей: спрашивать, после того как вы поделились с ними мыслью, — серьезно вы говорили или нет. Ничто не серьезно, кроме страсти. Интеллект и сейчас не серьезен, да и никогда не был серьезным. Это инструмент, на котором играешь, вот и все. Единственно серьезная форма интеллекта, как мне известно, — это британский интеллект. А на британском интеллекте невежды играют как на барабане.
Леди Xанстентон. Что это вы говорите про барабан, лорд Иллингворт?
Лорд Иллингворт. Я просто пересказывал миссис Оллонби передовые статьи из лондонских газет.
Леди Ханстентон. А разве вы верите всему, что пишут в газетах?
Лорд Иллингворт. Верю. Нынче только то и случается, чему невозможно поверить. (Встает вместе с миссис Оллонби.)
Леди Ханстентон. Вы уходите, миссис Оллонби?
Миссис Оллонби. Не так далеко — в оранжерею. Лорд Иллингворт сказал мне, что там есть орхидея, прекрасная, как семь смертных грехов.
Леди Ханстентон. Дорогая моя, надеюсь, там нет ничего подобного. Придется мне поговорить с садовником.
Миссис Оллонби и лорд Иллингворт уходят.
Леди Кэролайн. Интересный тип эта миссис Оллонби.
Леди Ханстентон. Она иногда уж слишком дает волю своему острому язычку.
Леди Кэролайн. Разве миссис Оллонби только в этом одном дает себе волю?
Леди Ханстентон. Ну конечно, Кэролайн, надеюсь, что так.
Входит лорд Альфред.
Дорогой лорд Альфред, присоединяйтесь к нам.
Лорд Альфред садится рядом с леди Статфилд.
Леди Кэролайн. Вы всему хорошему готовы верить, Джейн. А это большая ошибка.
Леди Статфилд. Вы в самом деле думаете, леди Кэролайн, что нельзя верить ничему-ничему хорошему?
Леди Кэролайн. Я думаю, что так гораздо безопаснее, леди Статфилд. Пока, разумеется, не узнаешь, что человек действительно хорош. А это в наше время не так-то легко узнать.
Леди Статфилд. Но в нашей жизни столько злословия.
Леди Кэролайн. Вчера за обедом лорд Иллингворт говорил, что в основе каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.
Келвиль. Лорд Иллингворт, конечно, весьма выдающаяся личность, но, мне кажется, ему недостает этой прекрасной веры в чистоту и благородство жизни, что так много значит в наш век.
Леди Статфилд. Да, очень, очень много значит, не правда ли?
Келвиль. У меня создалось впечатление, что он неспособен оценить всю прелесть английской семейной жизни. Я бы сказал, что он заражен чужеземными взглядами на этот счет.
Леди Статфилд. Нет ничего лучше семейной жизни, ведь правда, правда?
Келвиль. На ней зиждется английская мораль, леди Статфилд. Без нее мы уподобились бы нашим соседям.
Леди Статфилд. А это было бы очень печально, не правда ли?
Келвиль. Боюсь, кроме того, что лорд Иллингворт видит в женщине просто игрушку. Ну, а я лично никогда не смотрел на женщину как на игрушку. Женщина — это мыслящая подруга мужчины, его помощница, как в общественной, так и в частной жизни. Без нее мы забыли бы истинные идеалы. (Садится рядом с леди Статфилд.)
Леди Статфилд. Я очень, очень рада слышать это от вас.
Леди Кэролайн. Вы женаты, мистер Кеттль?
Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль.
Келвиль. Я женат, леди Кэролайн.
Леди Кэролайн. И дети есть?
Келвяль. Да.
Леди Кэролайн. Сколько?
Келвиль. Восьмеро.
Леди Статфилд переносит свое внимание на лорда Альфреда.
Леди Кэролайн. Вероятно, миссис Кеттль с детьми отдыхает на взморье?
Сэр Джон пожимает плечами.
Келвиль. Моя жена сейчас на взморье вместе с детьми, леди Кэролайн.
Леди Кэролайн. Вы, конечно, поедете к ним несколько позже?
Келвиль. Если позволят мои общественные обязанности.
Леди Кэролайн. Ваша общественная деятельность, должно быть, доставляет много радости миссис Кеттль?
Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль.
Леди Статфилд (лорду Альфреду). Какая прелесть эти ваши папиросы с золотым ободком, лорд Альфред; это очень, очень мило.
Лорд Альфред. Они ужасно дороги. Я курю их только тогда, когда я по уши в долгу.
Леди Статфилд. Наверно, это очень, очень печально — быть в долгу?
Лорд Альфред. По нынешним временам надо иметь какое-нибудь занятие. А если б у меня не было долгов, то мне решительно не о чем было бы думать. Решительно все, кого я только знаю, все мои приятели, тоже в долгу.
Леди Статфилд. Но ведь те люди, которым вы должны, верно, доставляют вам очень, очень много беспокойства?
Входит лакей.
Лорд Альфред. О нет, ведь это они пишут, а не я.
Леди Статфилд. Это очень, очень странно.
Леди Ханстентон. А, вот и письмо, Кэролайн, от нашей милой миссис Арбетнот. Она не будет к обеду. Очень жаль. Зато она придет вечером. Я, право, очень рада. Это такая милая Женщина. И почерк у нее прекрасный, такой крупный, такой твердый. (Передает письмо леди Кэролайн).
Леди Кэролайн (глядя на письмо). Немножко не хватает женственности, Джейн. Женственность — это качество, которым я больше всего восхищаюсь в женщинах.
Леди Ханстентон (берет у нее письмо и кладет его на стол). Ах, она очень женственная, Кэролайн, и такая добрая к тому же. Послушали бы вы, что о ней говорит архидиакон. Он считает ее своей правой рукой в приходе.
Лакей что-то говорит ей.
В желтой гостиной. Не пора ли нам? Леди Статфилд, не хотите ли вы чаю?
Леди Статфилд. С удовольствием, леди Ханстентон.
Встают, собираясь уходить. Сэр Джон берет накидку леди Статфилд.
Леди Кэролайн. Джон! Если б ты передал своему племяннику плащ леди Статфилд, то мог бы взять у меня рабочую корзинку.
Входят лорд Иллингворт и миссис Оллонби.
Сэр Джон. Конечно, дорогая.
Уходят.
Миссис Оллонби. Любопытно, что некрасивые женщины всегда ревнуют своих мужей, а красивые — никогда.
Лорд Иллингворт. Красивым женщинам некогда. Они всегда так заняты ревнуют чужих мужей.
Миссис Оллонби. Казалось бы, за столько лет леди Кэролайн должны были надоесть супружеские тревоги. Ведь сэр Джон у нее четвертый!
Лорд Иллингворт. Конечно, не следовало бы так часто выходить замуж. Двадцать лет любви делают из женщины развалину; зато двадцать лет брака превращают ее в нечто подобное общественному зданию.
Миссис Оллонби. Двадцать лет любви! Разве это возможно?
Лорд Иллингворт. Только не в наше время. Женщины стали слишком остроумны. Ничто так не вредит роману, как чувство юмора в женщине.
Миссис Оллонби. Или недостаток его в мужчине.
Лорд Иллингворт. Вы совершенно правы. В храме все должны быть серьезны, кроме того, кому поклоняются.
Миссис Оллонби. И это должен быть мужчина?
Лорд Иллингворт. Женщины преклоняют колена так грациозно, а мужчины -нет.
Миссис Оллонби. Вы имеете в виду леди Статфилд?
Лорд Иллингворт. Уверяю вас, я вот уже четверть часа не думаю о леди Статфилд.
Миссис Оллонби. Разве она такая загадка?
Лорд Иллингворт. Больше чем загадка — она настроение.
Миссис Оллонби. Настроения длятся недолго.