Читать интересную книгу Чужой портрет - Олег Сергеев

– Жить на что собираетесь? Мои картины худо-бедно, но все же продаются, мне заказывают портреты, я даю уроки. На шею мне не сядете?

– О, ну что Вы! – воскликнул Джеймс и покраснел. – У меня есть кое-какие сбережения… И потом… я могу помогать Вам с заказами, вместе мы сделаем гораздо больше…

– Для начала я должен увидеть твои картины, – резко перешел на «ты» Пол.

– Да, да, конечно, – с готовностью закивал юноша и подозвал Боба. – Боб, мистер Вербер хочет видеть мои картины.

Боб расплылся в счастливой улыбке и, достав из засаленного передника ключ, протянул его Джеймсу:

Покажи ему, сынок.

Квартирка Боба располагалась по соседству с кабаком – на этот раз он сумел разжиться куда более просторным и светлым жильем. Джеймсу была отведена лучшая комната с окнами на улицу, а не в темный двор, там же стояли и его картины. Войдя в свое жилище, юноша зажег лампу и поднес к неоконченным холстам у стены, и Пол принялся придирчиво осматривать работы. Крупные грубые мазки и в целом манера напомнили ему что-то отдаленное и неуловимое, увиденное когда-то в далеком прошлом, но где и когда – вспомнить он не мог. В картинах преобладали синие и коричневые цвета, но вместе с тем и был какой-то свой дух – чувствовалось большое мастерство их автора.

Пол поднес лампу ближе и удовлетворенно хмыкнул:

– Пожалуй, мы сработаемся. Ты готов посмотреть студию?

Джеймс робко кивнул, и уже через пять минут оба они шагали по направлению к Сен-Жермен.

На Париж медленно опускалась ночь. Снег едва-едва прекратился, но неизменная сырость проникала под одежду и вонзала в кожу свои жадные когти. Художники почти бежали, спеша разделаться с этой условностью просмотра жилья и поскорее разбрестись по домам, а Пол мечтал о чашке горячего чая из рук голубоглазой Синтии. Хозяйка студии уже собиралась отойти ко сну, когда они пришли.

– Вот, мадам Люазо, как и обещал – Джеймс Ретфорд, мой сосед.

Женщина окинула юношу придирчивым взглядом, сдернула с него шарф и попросила расстегнуть пальто.

– Он здоров у тебя? – с сомнением спросила она. – Чего дохлый такой?

– Подросток пока, – пожал плечами Пол. – Тебе сколько?

– Скоро семнадцать, – промямлил Джеймс и снова покраснел.

– Деньги-то у тебя есть? – нахмурилась хозяйка. – И как только родители отпустили…

– Это они меня и отправили сюда – в колледж поступать. Поэтому денег хватит на все! – с жаром начал Джеймс.

– Ладно, довольно. Завтра с утра жду оплату за месяц вперед и милости прошу, а сейчас мне пора на покой, – и она заразительно зевнула.

На улице Пол и Джеймс попрощались, договорившись наутро в десять встретиться у студии с вещами и деньгами. Джеймс поспешил назад к Бобу сушить промокшую обувь, а Пол пошагал к площади, надеясь отыскать дорогу к дому своей новой знакомой, и уже ровно в десять, как и обещал, стоял у ее двери, с досадой осознавая, что ничего не принес к планируемому чаепитию.

За дверью раздались шаги, и на пороге возникла грузная женщина средних лет.

– Миссис Пратчетт? – прищурился Пол, вспоминая фамилию Синтии.

– Вы к Пратчеттам? – пробасила женщина и, приглашая его следовать за ней, тяжелой поступью зашагала по темному коридору.

У покосившейся двери с облупившейся краской она остановилась и со всей мочи заколотила в нее кулаком.

– Синтия! Открывай! К вам пришли!

За стеной послышался шорох и вслед за ним легкие семенящие шаги. Дверь отворилась с жутким леденящим душу скрипом, и Синтия в темном шерстяном платье, подслеповато озираясь, вышла в коридор. Пол шагнул ей навстречу, делая знак провожавшей его женщине, что более не нуждается в ее услугах, и та, равнодушно пожав плечами, промаршировала к себе в комнату чуть дальше по коридору.

Глаза Синтии радостно засверкали, как только она увидела Пола:

– А мы ждали Вас! Проходите скорей. Маман уже полчаса про Вас спрашивает, когда же придете…

– Простите меня, Синтия, я так к вам спешил, что совершенно забыл заскочить в кондитерскую – показывал своему новому соседу квартиру, в которую мы оба завтра переезжаем. У вас здесь есть какая-нибудь булочная по соседству? Завтра же обещаю принести кулек круасанов!

– Ах, ну что Вы, – и краска залила ее юное личико, – не стоит, право же… Впрочем кондитерскую я Вам покажу, а сейчас проходите же скорее.

– Синтия! – из глубины комнаты раздался низкий женский голос. – Кто там? Это мистер Вербер?

– О, да, мамочка, это он! Я же говорила, что он непременно придет! – и Синтия помогла Полу раздеться и повела его в дальний угол к столу, за которым в единственном в этой комнатушке кресле полулежа располагалась еще красивая, но очень худая женщина.

– Это миссис Ли Пратчетт, моя мама, – улыбаясь кивнула Синтия в сторону женщины и подвинула стул для Пола. Пол подошел к миссис Пратчет, едва коснулся губами ее тонкой и бледной руки и присел к столу, на котором уже дымились три чашки ароматного чая.

– Мммм, – пробормотал Пол, прикрывая глаза, – какой аромат!

– Это Син сама придумала добавлять в чай сушеные апельсиновые корочки и засохшие цветочные лепестки… Правда, у нас в доме не так часто бывают цветы, поэтому и чай этот мы бережем исключительно для гостей, – и миссис Пратчетт зарделась от удовольствия.

Пол внезапно ощутил новую волну стыда за то, что пришел с пустыми руками, и опустил голову. Он твердо решил назавтра прислать им круассаны и свежие цветы.

– Ну, рассказывайте, мистер Вербер, как Вы оказались во Франции?

Пол отпил глоток обжигающего чая и пробормотал:

– Здесь гораздо проще продавать картины, да и выбор студий куда обширнее… Впрочем я и в целом очень люблю эту страну, я чувствую себя здесь дома, в Англии такого никогда прежде не случалось, хотя я провел там всю свою сознательную жизнь…

Син села у ног матери на крошечную деревянную скамеечку и подперла щеку кулаком, внимательно вслушиваясь в рассказ Пола.

– Я хотел бы здесь осесть и со временем остаться навсегда.

Миссис Пратчетт поправила свою нехитрую прическу и чуть подалась вперед, внимательно осматривая Пола:

– Вы удивительно красивый молодой человек. Правда, Син? Такой красоты я прежде не встречала, хотя, благодаря де Преверам, повидала немало элиты… Непременно напишите свой автопортрет ну или позируйте для другого портретиста – Ваше лицо просто необходимо запечатлеть на холсте…

Син быстро закивала, подтверждая слова матери, а Пол смутился и, взяв со стола небольшое круглое зеркальце, всмотрелся в собственные черты, на которые прежде никогда не обращал никакого особого внимания. И в этот раз он не заметил ничего такого, что могло бы поразить воображение художника или молоденькой женщины: волосы как волосы – обычные, черные, но брюнетов сейчас и без него предостаточно; нос слишком маленький и точеный для мужского профиля; глаза вот и вправду хороши – большие, карие – почти как у оленя, но только такие глаза, право, подойдут лишь барышне, мужчине они совершенно ни к чему. И Пол с недоумением отложил зеркало в сторону и тут же поймал на себе восхищенный взгляд Син:

– Как чай?

– Очень вкусный!

Через сорок минут Пол раскланялся с обеими милыми дамами и, пообещав непременно зайти на следующий день, отправился в свою комнатушку в гостинице собирать вещи для предстоящего переезда.

У Пола уже очень давно не было женщины. В свои двадцать семь он не мог похвастаться богатым опытом общения с дамами: дома терпимости он с юности обходил стороной после того, как потеря невинности обернулась для него долгим и неприятным лечением, а обычные девушки никогда не вызывали никакой сердечной муки. Он был бы непрочь влюбиться, но всегда выходило так, что женщины либо вешались ему на шею, либо отвечали холодным отказом, и ему так и не удалось испытать ничего настоящего к моменту встречи с Син. Неприятный скандал, разразившийся в Лондоне прямо перед его отъездом во Францию, лишний раз утвердил его в мысли, что с женщинами он вряд ли научится находить общий язык. Уж, по крайней мере, с их родителями – так точно нет. Но, к его вящему удивлению, семья Пратчеттов по-домашнему согрела его сердце, и он вприпрыжку полетел в гостиницу, посвистывая на ходу.

За ночь в Париже выпал снег, укутав улицы и дома сплошной белой пеленой. Снежные зимы редки в этой части Европы, а Полу – коренному жителю туманного Альбиона – и вовсе впервые довелось увидеть по-настоящему солнечное, морозное и снежное утро. Он был портретистом, изредка баловался натюрмортами, но теперь в нем резкой волной поднялось желание выехать за город и попробовать написать едва ли не первый в жизни пейзаж: редкие деревья в белых пушистых покрывалах искрились в лучах взошедшего солнца, свет его отражался от белоснежных треугольников крыш и слепил безликие толпы прохожих, спешащих куда-то в этот неурочный час. Раздавались восторженные крики детей, скользящих по хрустящему, играющему на солнце мириадами цветов, снегу, оставляя после себя широкие и глубокие, словно вспаханные, борозды, во все стороны летели снежки, задевая случайно пробегавших мимо людей и оставляя на их спинах и боках холодные белые отметины. Воздух дрожал и звенел тонким хрусталем, готовым разбиться от малейшего неосторожного прикосновения. Солнце плясало, высвечивая самые красивые затаенные черточки обыкновенно грязного и мрачного Парижа, погружая его в волнующие бездны радости, света и искрящегося детского веселья.