Михаил понял: тут ничего не докажешь. А дела на Южном фронте стали совсем дрянь. Прорыв. Прорыв, осуществленный немцами на огромном протяжении...
Город Шахты лихорадило. Ходила ходуном разбитая мостовая под колесами транспорта, вилась взмученная сапогами черная пыль, храпели обозные кони, бре-ли лениво быки. Там и сям виднелись развалины. На окраине среди низкорослых домишек войска встречала и провожала ребятня с выгоревшими на солнце вихрами, да метались лохматые псы. На северо-западе глухо бухали орудия. В небе - самолетная канитель. Авиаразведка засекла немецкую переправу через Северский Донец возле Каменска. Штурмовой дивизии приказ: раздавить немедленно! Штаб дивизии дублирует приказ в авиаполки. Майор Барабоев рвет и мечет, костит всех, кто под руку попадет. "Уничтожить переправу!" А чем? И на самом деле голова пойдет кругом: исправных самолетов три, уцелевших летчиков два.
- А где этот... как его, штурмовик аэроклубовский?
- Ворожбиев? На стоянке.
- Гони его бегом на капэ!
Когда трое летчиков - Михаил в их числе - в застиранных комбинезонах спустились в землянку командного пункта, майор приказал развернуть карты и нанести вражескую переправу; затем красным карандашом жирно перекрестил ее.
- Чтобы вот так было в натуре! - поднял он палец.Уничтожить переправу нужно с малой высоты, на средних к мосту не прорваться, посбивают.
К самолетам подносили стокилограммовые фугаски с взрывателями замедленного действия. Пошли. Ворожбиев - левый ведомый, над целью он станет замыкающим. Не успели взлететь, правый ведомый завопил по радио: мотор перегрелся, радиатор кипит, как тульский самовар. Черт его знает: может, взлетал с закрытыми шторками, вот и кипит - как проверишь? Ушел третий на посадку, остались ведущий да Михаил. Воюй, братва! Курс нуль градусов. Под крылом земля - рукой подать. Она как бы опрокидывается, набегают, перекрещиваются извилины дорог, перемежаясь с полями, мелкими перелесками.
На аэродроме договорились: к переправе напрямую не лететь, сделать ложную атаку по другим объектам, отвлечь внимание зенитчиков, а дальше будет видно. Оказалось - ничего не видно. Вражеские зенитки, что называется, взбесились, "илы" барахтались, точно в густом вареве. При таком повороте событий мог меняться план удара, но само задание оставалось неизменным. Смертей кругом видимо-невидимо, сигналят белесыми вспышками взрывов, дугами эрликоновских трасс. Когда "илы", якобы опорожнившись над городом, сделали крутой разворот и ринулись на "брее" к понтонному мосту, Михаил, ослепший в зенитном огне, удивился: почему он еще живой и целый?
Несмотря ни на что, я верю в везение.
Как удалось расчленить переправу в огневой буче, остается загадкой и по сей день. В те секунды было не до анализа элементов жаркого дела: бронебойный осколок прошил кабину и, потеряв силу, рассек Михаилу губу и вышиб зуб. Однако это пустяк, куда больше беспокоила и тревожила его зверская тряска двигателя. Ощущение - будто тянут за ноги по ступенькам лестницы. От двигателя валит дым, проникает в кабину. Тяги почти нет. Хочешь не хочешь - приземляйся. А куда? До своих на задохнувшемся моторе не дотянешь. А надо... Сколько раз опытный аэроклубовский инструктор внушал курсантам: за спасение экипажа и матчасти борись до последнего! Вот и покажи теперь, рядовой военной авиации, покажи, как это делать!
Михаил откинул фонарь кабины и выпустил шасси. На всякий случай. Не понадобится - уберет в любой момент. Места внизу незнакомые. Сориентироваться, сличить с полетной картой невозможно. Где линия фронта? Сколько до нее? Самолет все больше теряет скорость, вот-вот начнет падать. Высоты уже нет. Под крыло набегает пустошь, мелькает деревушка. Михаил охватывает ее взглядом всю целиком. Немцев вроде нет, можно приземляться. Сел на выгоне, где пасли скот. Выметнулся из кабины и почувствовал: что-то его жжет. Ощупал себя - тлеет ком-бинезон. Стал кататься по земле, пытаясь погасить. Подбежали женщины, что пасли скот, засуетились вокруг: "Наш это, наш, русский..." Михаил встал, отер кровь с лица.
- Немцев нет?
- Нет.
- Самолет не пролетал?
Женщины не видели. "Сбили, похоже, ведущего. Охох-ох... Мудрено остаться живым в такой мясорубке".
Обошел вокруг самолета. В броне кабины глубокая вмятина, от нее - косая трещина, фюзеляж зияет пробоинами, точно его таранили железным столбом, на посеченных элеронах трепыхаются клочья перкаля, кусок лопасти винта отбит.
Вот от чего умопомрачительная тряска, сообразил Михаил и сдернул с головы шлемофон, как перед лежащим на смертном одре мучеником. Затем взобрался в кабину, снял бортовые часы, сунул за пояс ракетницу, парашют - на плечо, сказал женщинам, что скоро вернется, и попросил последить, чтоб ребята не озоровали, а то подожгут самолет. Женщины глядели скорбно, подперев щеки ладонью. В глазах их не было веры. Мысли о грядущей опасности, неопределенность завтрашнего дня делали их жалкими. Из деревни не уйдешь, и сознавать это еще большая душевная мука, чем идти куда глаза глядят. А этот, израненный, издерганный летчик, упавший на их толоке, уверяет, что скоро вернется...
По дороге пылила батарея. Михаил поднял руку, артиллеристы остановились. Он присел боком на зарядный ящик и так доехал до Шахт. В местной больнице его перевязали, всадили укол против столбняка и - опять на дорогу, голосовать попутке. Скоро попались проезжие настолько сознательные, что даже в кабину посадили.
Вот и летное поле показалось вдали. Вдруг по крыше кабины кабины громко заботали, в кузове крики, шум. Шофер едва затормозил, как все из кузова сига-нули на землю и - в степь. Михаил покрутил головой: зря взбулгачились, дел-то-тьфу! Несколько "мессеров" штурмовали пустой аэродром. Михаил присмотрелся, подумал с презрительным интересом: "Штурмовать нечего, а штурмуют... Ну, пройды... Совсем опсовели. А что? Так воевать не накладно - по ним не стреляют".
Когда налет закончился, полуторка поехала дальше, а Михаил свернул на аэродром, направился к землянке КП. Управленцы полка толпились у входа и осоловело смотрели куда-то сквозь Ворожбиева, словно он из стекла. Даже не спроси-ли, что с ним. Видно, после испытанной штурмовки к разговорам не были расположены. Лишь один проворчал глухо:
- Ишь, совсем потеряли совесть, бросают самолеты, где попало, а ты езди, собирай да свози утиль-обломки...
Михаил понял, что это не только о нем. Как было слышать такое о летчиках, которых в полку раз, два - и обчелся? Следовало бы осадить наглеца, но появился майор Барабоев. Михаил доложил об ударе по переправе, о подбитом самолете и показал на карте деревню, где совершена вынужденная посадка. Барабоев тут же велел старшему инженеру выслать на место приземления аварийную команду. У Михаила отлегло от сердца, когда узнал, что ведущий благополучно вернулся с переправы и уже улетел на новое задание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});