Читать интересную книгу Казачьи сказки - Коллектив Авторов

– В совесть, – отвечает Дарья твердо.

– Дочка-дочка, не накормить коня сухопарого, не наделить человека бесчастного.

– Я наделю, – говорит Дарья. Атаман в гнев вошел.

– Значит, правду про вас в станице несут. Ну, погоди. Уйдешь самовольно, я с тебя и крест сниму.

Так и умелась сваха ни с чем.

Мать Кузю утешает как может. Отказ, мол, жениху не бесчестье. Жених, мол, как нищий, в один дом пришел – не удалось, пошел в другой…

Кузя ее утешения не слушает. У него думы о другом. Совсем парень в отчаянье вошел. Взял незаметно веревку и на зады пошел, там где дерево росло. Привязал он веревку к суку, встал на пенек, надел петлю на шею, простился с белым светом и с пенька сиганул. А сук возьми и обломись. Вроде как толстый сук. И дерево не гнилое. А обломился – и все тут.

– Эх ты, лютая смерть, неупросливая, неподатливая, – загоревал Кузя. – Значит, рубашка для меня еще не сшита.

Если не время умирать, то как жить, что делать? Не знает Кузя.

Поплелся Кузя к дому атамана. Вот идет он, а кубыть кто-то его в сторону уводит. Дошел, наконец, присел около ворот. Вдруг вышел сам атаман, отец Дарьин. Увидел Кузю, запенился аж, кипельный сделался. Спрашивает с ехидцей:

– Вы сюда по делу или для легкого воздуха?

– По делу, – промямлил Кузя.

– Вы, что ж, свой антирец имеете?

– Имею, – отвечает Кузя, – с Дарьей свидеться хочу.

– Нельзя!

– Отчего ж нельзя? Я к ней со всей душой.

Атаман мясами дюже одержимый был. Лапища такая, что, увидев, страх берет. Послал он благим матом Кузю по ухабистой дорожке.

– Не был бы такой квелый, – кричит, – навалил бы я тебе вот этим батиком. Баранья твоя башка, иди отседа от греха.

Встал Кузя, всей душой горем задетый. И диву дивится: ноги его сами несут от Дарьиного дома подалее.

Через какое время приходит ему весточка от Дарьюшки. Передала ее верная подружка. Мол, ждет она своего милого дружка Кузю в полночь у дуба, и если не придет, то не увидит Дарьюшки никогда, приходили-де сваты, и отец согласье дал.

Дождался полночи Кузя и пошел на околицу к дубу одинокому, чтобы встретиться с милой Дарьюшкой. Кругом темень, хоть глаз коли, ничего не видать. Шел-шел, шел-шел. Вроде как из станицы вышел, собачьего бреха не слыхать, а дуба все нет и нет. Назад повернул.

Сбился с дороги Кузя, зашел в какие-то кущи непролазные. Знать, так рок судил, так суждено. И пошел Кузя свою смертыньку искать, чтоб прибрала она его поскорее.

А Дарья к полночи поближе с постели встала, из хаты вышла, ни едина половица не скрипнула. Дверь затворила тихонечко. На конюшню зашла, своего любимого Воронка оседлала, тряпками копыта обмотала. Задами коня вывела. И к одинокому дубу направилась.

На обусловленном месте ждет-пождет милого дружка. Ан-нет Кузи. Уж звезды блекнуть стали, а Кузи все нет. Радость у Дарьи на убыль пошла. Думки всякие одолели. Не может быть такого, чтоб Кузя от нее отказался. Видать, от горя попал в беду.

«Домой мне все одно возврату нету, поеду-ка я Кузю искать, из беды его, родного, выручать», – решила Дарья, И поехала куда глаза глядят.

В полдень видит Дарья в мареве, каменная девка чикиляет. «Може, – думает, – она что про Кузю знает». Догнала Дарья каменную девку, о Кузе спрашивает. Приподняла каменная девка каменные веки: храбра казачка, не убоялась ее и говорит:

– Окажи услугу. Надои у меня каменного молока, тогда скажу.

Удивилась Дарья: вот так задача. У девки! Да еще каменной! Надоить каменного молока! Где это слыхано?

Слезла Дарья с коня. Обошла каменную девку вокруг: не знает как к ней подступиться. А потом была не была! Ухватилась за каменные титьки и давай туды-сюды тягать. Не поддаются титьки, словом, каменные они. Ободрала Дарья руки в кровь. Вдруг видит: чудо! Брызнула струйка серая из одной титьки, упала на землю и превратилась в камень. Брызнула струйка из другой титьки, тож в камень превратилась. И пошло дело.

Каменная девка только успевает поворачиваться. Всю землю вокруг каменьями засыпала.

– Ну, будя с тебя, – говорит каменная девка, – видать, ты под счастливой планидой родилась.

А Дарья в ответ:

– Услуга за услугу.

– Кузя твой в обратной стороне, – говорит каменная девка. – Вяжет его Горе-Злосчастие по рукам и ногам и подале от тебя уводит.

– Какое Горе-Злосчастие? – забеспокоилась Дарья. – Я ни разу его не видала.

– Ну, это не мудрено: довольно взглянуть на Кузю через правое ухо твоего коня.

Обрадовалась Дарьюшка, хотела каменную девку приобнять, да та опять зачикиляла по своим делам.

Теперь у Дарьюшки задача: Кузю-горемычного отыскать. Поворотила она коня на обратный путь.

Долго ли, коротко ли, нагоняет Дарьюшка Кузю. Идет он пешки, спотыкаясь, горемилый ее. Слезла Дарья с коня и посмотрела в его правое ухо. Батюшки мои! Свят-свят! Что она там увидела.

Горе-Злосчастие тонешенько, чернешенько, голова у него малым-малешенька, с наперсточек будет, туловище не спознать с соломиной, лычком связанное, подпоясанное, мочалами ноги изопуталися.

Бежит оно впереди Кузи и чертит что-то на дороге: судьбу его изменяет. То кругами вокруг него ходит: темнеет от этого у Кузи в глазах; то камень ему под ноги катнет – спотыкается Кузя; то на него запрыгнет, сядет на шею – согнется Кузя в три погибели; то к самому сердцу припадет – застонет Кузя, закручинится… Хочет назад поворотить, а Горе-Злосчастие ему не дает.

Захолонуло сердце у Дарьюшки, на такое глядючи. «Ну, – думает, – погодь, мерзавка ты, эдакая, расправлюсь я с тобой».

И поехала за ними вслед, чтоб только из виду не потерять.

На перекрестке дорог, у бел-горюч камня остановился Кузя, прилег под кустиком и вроде бы приснул.

Глянула Дарья через правое ухо коня на своего бедоношу милого. И видит: забралось Горе-Злосчастие ему на грудь да чтой-то нашептывает. Вздрагивает Кузя во сне, душа его криком кричит, стонет, мечется.

Призадумалась Дарьюшка, как ей Кузю от Горя-Злосчастия освободить. И хлоп – придумала! Подошла она поближе к Кузе, расстелила тряпочку, приготовила нитку с иголкой. И говорит:

– Горе-Злосчастие, покажись-объявись.

А то молчок, затаилось. Трусливое, видать, это самое Горе-Злосчастие.

Замечает Дарья: успокоился Кузя, заснул глубоким сном.

Что делать? Чем бы Горе-Злосчастие замануть? Выплела Дарьюшка из косы ленту, такую красивую. И говорит:

– Хошь, ленту подарю?

И положила ее на траву около себя. Глядь, исчезла лента.

– Ну покажись-объявись, – просит Дарья. А Горе-Злосчастие – ни гу-гу. Сняла Дарья колечко.

– Хошь, перстенек подарю, тока объявись.

Раз! И Горе-Злосчастие из рук перстенек вырвало.

И хихикает, злорадствует.

Расстроилась Дарья, дарить больше нечего. Схватилась за голову. Ба! Еще платок остался. Сняла платок, расстелила на траве, а сама за один край крепко его ухватила.

– Хочешь, говорит, – платок подарю, не простой, узорнотканый, тока объявись, очень тебя прошу.

Горе-Злосчастие хвать платок.

А Дарья его держит.

Горе-Злосчастие на себя его тянет.

А Дарья на себя.

– Отдай платок! – кричит Горе-Злосчастие.

– Не отдам, – говорит Дарья. – Ни за что не отдам. Порвем платок. Какая тебе польза будет.

Отпустило Горе-Злосчастие платок и спрашивает:

– Тебе каким манером показаться?

– А каким ты можешь?

– Дык, я в любом виде могу объявиться.

– Ды не сможешь.

– А вот и смогу!

– Ды не сможешь!

– Смогу!

– Завейся тогда веревочкой.

Глядь, веревочка завитая на тряпочке лежит. Схватила Дарья веревочку. Завязала в три узла. В тряпочку завернула. И зашила.

Ругается Горе-Злосчастие, грозится страшными карами.

А Дарье одна дума: куда эту треклятую тряпицу деть. Сердце заходится, в висках стучит. Неужель удалось Горе-Злосчастие провести.

Видит, бел-горюч камень у дороги лежит. Еле-еле отворотила Дарьюшка его, бросила под него тряпицу с Горем-Злосчастием. Ух! Дух бы надо перевести. Глядь, а камень покраснел, как маков цвет, и развалился пополам.

Схватила Дарья тряпицу, подбежала к дубу столетнему и кинула ее в дупло. Закачался дуб, затрещал, вот-вот упадет. Вытащила Дарья тряпицу из дупла. Побежала к Дону и бросила ее подале в воду.

– Поразмыкай Горе-Злосчастие, Дон ты наш, батюшка!

И на колени упала.

Пошло Горе-Злосчастие камнем на дно. Забурлила вода. Застился туманом Дон. Вышло тут солнышко из-за туч, подул ветерок, развеял туман. И успокоилась река. Приняла, знать, Горе-Злосчастие на себя.

Поклонилась Дарья Дону-батюшке. Полегчало ей на душе. Справилась-таки она с Горем-Злосчастием. Пошла к своему Кузе милому. А тот спит себе, разметался. Хорошо ему, видать, сладко спится.

Умаялась Дарья. В сон ее потянуло. И прилегла она рядом с Кузей.

Сквозь сон чувствует Дарьюшка, целует ее кто-то. Глаза открыла, а это Кузя ее жарко обнимает.