Читать интересную книгу Щит Компорена - Росс Томас

Култер сам спроектировал музей, который назвал своим именем, и теперь он расположился на авеню Независимости, на участке в несколько акров, на котором ранее стояли «временные» дома, спешно построенные в годы первой мировой войны: в некоторых из них люди жили и пятьдесят лет спустя. Землю эту выделили под музей специальным постановлением конгресса в 1965 году, и за последующие годы музей Култера приобрел репутацию одного из лучших в Америке, а может, и во всем мире.

Даже в Вашингтоне, городе, славящемся величественными зданиями, музей Култера производил впечатление. Высотой в пять этажей, отделанный итальянским мрамором и цветным бетоном, он занимал целый квартал, но каким-то неведомым образом создавал атмосферу родного дома, а не муниципальной тюрьмы, приглашая всех желающих заглянуть за его двери. Я отдал музею должное, сидя в кабине такси, а в холле охранник уведомил меня, что кабинет миссис Уинго на пятом этаже и я могу воспользоваться одним из лифтов. На пятом этаже скромный указатель подсказал мне, как пройти к кабинету директора. В приемной миловидная негритянка оторвалась от пишущей машинки на звук открывающейся двери, улыбнулась и пожелала узнать, не я ли мистер Сент-Ив. Получив утвердительный ответ, она добавила, что миссис Уинго уже ждет меня.

Миссис Фрэнсис Уинго, директор музея Култера, не поднялась мне навстречу из-за стола, формой похожего на бумеранг. На нем стояли две страшноватые африканские статуэтки высотой в девять дюймов и телефонный модуль как минимум с тремя дюжинами кнопок. Из окна за ее спиной открывался вид на Капитолий, который выглядел не более реальным, чем в сотнях фильмов с вашингтонскими сценами, в которых Капитолий виден из каждого окна, даже если человек работает в подвале Пентагона в Виргинии. Размерами такой кабинет мог бы подойти заместителю министра или одному из лидеров палаты представителей. Не забыли даже про камин, около которого сгруппировались несколько кожаных кресел и диван. Среди картин, развешанных по стенам, я узнал принадлежащую кисти Клее[5] и искренне пожалел о том, что рядовые посетители музея лишены возможности увидеть ее.

— Я меняю картины каждую неделю, мистер Сент-Ив. — Фрэнсис Уинго, должно быть, читала мысли. — Наши посетители видят все, что у нас есть. Пожалуйста, присядьте.

Я опустился в удобное кожаное кресло. Пепельницы не нашел, но Фрэнсис Уинго выдвинула ящик стола, достала и поставила передо мной синее керамическое блюдце. Я, однако, решил воздержаться от сигареты. Передо мной сидела женщина лет тридцати, плюс-минус два или три года, высокого, должно быть, роста, если только не подкладывала под себя подушки. В коричневом шерстяном платье, с чуть настороженным выражением лица, свойственным чиновникам женского пола, достигшим верхней ступени иерархической лестницы в относительно юном возрасте. После тридцати пяти лет их лица каменели в непреклонной решимости. Черные волосы она стригла коротко, даже чрезмерно коротко, и на мгновение я подумал, а не активная ли она лесбиянка, но ее глаза, большие ласковые карие глаза, подсказали, что это не так. Носик чуть загибался кверху, и она не делала попыток скрыть веснушки, рассыпанные по переносице. Не портил картины и широкий рот. Фрэнсис Уинго, подвел я итог, далеко не красавица, но лицо у нее интересное и на него приятно смотреть не только после коктейля, но и за завтраком.

— У вас прекрасные рекомендации, — сообщила мне миссис Уинго.

— И кто же отрекомендовал меня?

— Ваш мистер Грин и те, кто украл щит.

— Как я понял, они лишь попросили обратиться ко мне.

— Не просто попросили. Настаивали.

— Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

Она выдвинула другой ящик, достала неоточенный карандаш и начала постукивать ластиком по гладкой поверхности стола.

— Сенатор Кихоул из нашего исполнительного комитета также весьма лестно отозвался о вас.

— Потому что я писал о нем весьма лестные статьи, — пояснил я. — Давным-давно.

— Четыре года назад, — уточнила миссис Уинго, все еще постукивая карандашом по столу. — Перед тем как закрылась ваша газета. Я удивлена, что вы забросили журналистику. Ваши материалы отличались своеобразием.

— Число газет ограничено. Особенно в Нью-Йорке.

— А за его пределами?

— За его пределами посчитали, что мои гонорары слишком высоки.

Она глянула на часы, которые носила на правом запястье.

— Остальные, должно быть, уже собрались в столовой. Все вопросы вы зададите после ленча. Идет?

— Как вам будет угодно.

Мы встали, и я отметил, что она действительно высокая, пять футов плюс восемь или девять дюймов[6]. Свободный покрой платья не скрывал достоинств ее фигуры. Я последовал за ней к двери, не преминув восхититься покачиванием ее бедер и плавностью походки. Да и затянутые в нейлон ноги могли бы выдержать конкуренцию на конкурсе красоты.

Фрэнсис Уинго остановилась у двери, повернулась ко мне, и во взгляде ее мелькнула искорка интереса, словно она увидела неординарную акварель и подумала, а почему бы не приобрести ее.

— Позвольте задать вам один вопрос, мистер Сент-Ив.

— Если смогу, обязательно отвечу.

— Заполняя декларацию о полученных доходах для налогового управления, что вы пишете в графе «профессия»?

— Посредник.

— Это ваше основное занятие?

— Да. Именно этим я и занимаюсь.

* * *

Все началось совершенно случайно четыре года назад, как раз перед тем, как закрылась газета, в которой я работал. Причинами тому послужила длительная забастовка, неудачное изменение названия и некомпетентное руководство. Я вел колонку, появляющуюся в газете пять раз в неделю, в которой писал о ньюйоркцах, богатых, среднего достатка и бедняках, чем-либо привлекших мое внимание. В силу каких-то особенностей моего характера людям нравилось говорить со мной, а умение выслушать и застенографировать их слова вкупе привели к тому, что моя колонка пользовалась немалым успехом. Благодаря ей мне довелось познакомиться со многими странными личностями, а одно время ее даже собирались перепечатывать в провинциальных газетах. Дальше разговоров, правда, дело не пошло.

Моя карьера на новом поприще началась после того, как у одного клиента Майрона Грина украли драгоценностей на сумму 196 тысяч долларов (по оценке страховой компании, готовой удавиться за каждый лишний цент). Вор, однако, дал знать, что мог бы вернуть украденное за сорок тысяч, при условии, что посредником буду я.

— Я читаю его колонку, — пояснил вор Майрону Грину по телефону. — Этому парню на все наплевать.

Майрон Грин и представитель страховой компании заглянули ко мне, и я согласился стать посредником, при условии, что смогу обо всем написать в своей колонке после завершения переговоров. Страховой агент долго возражал, потому что его учреждение не нуждалось в подобной рекламе, но в конце концов согласился, ибо другого выхода у него не было, кроме как заплатить всего 196 тысяч потерпевшему.

В день обмена денег на драгоценности я обошел девять телефонов-автоматов, в каждом получая новые инструкции от вора. В итоге мы встретились в три часа ночи в поезде подземки, следующем на Кони-Айленд. Вор получил деньги, я — драгоценности. Все события я изложил в двух номерах, а потом о моих статьях упомянул «Ньюсуик». Я уже подумывал над тем, чтобы попросить прибавку к жалованью, когда на доске объявлений появилось сообщение о закрытии газеты.

Вора, его звали Альберт Фонтейн, поймали три недели спустя в Майами-Бич. Он тратил слишком много денег да еще не в той компании. Я навестил его в тюрьме, потому что особых дел после закрытия газеты у меня не было. Он пожелал узнать, напишу ли я о нем в своей колонке.

— Газета обанкротилась, Эл.

— Какой позор! — воскликнул он и добавил, потому что хотел сказать мне что-нибудь приятное: — Знаешь, по-моему, ты писал отлично.

Потом ему дали шесть лет.

Вскоре, после очередной ссоры с женой, а любой компьютер наверняка подтвердил бы, что мы абсолютно не подходим друг другу, я ушел из дому. Компенсация по безработице подходила к концу, и тут вновь позвонил Майрон Грин, адвокат. Он хотел, чтобы я опять стал посредником.

— Что-то не везет вашим клиентам, — ответил я.

— Видите ли, это не мой клиент, а моего друга, который помнит, как блистательно вы справились с прошлым заданием.

— Что на этот раз? Тоже драгоценности?

— Не совсем. Дело более серьезное.

— Насколько более?

— Ну, речь идет о похищении.

— Нет, благодарю.

Майрон Грин тяжело задышал в трубку.

— Да... конечно... возможен определенный риск.

— Поэтому я и отказываюсь.

— Клиент моего друга, разумеется, готов заплатить вам соответствующую компенсацию.

— И как же он оценивает этот определенный риск?

— Скажем, в десять тысяч долларов?

— Раз платятся такие деньги, значит, риск ой как велик.