увлечений одно, а в школе давят так, будто в тринадцать нужно выбрать профессию на всю оставшуюся жизнь; что переживаю, что никто из одноклассников в меня не влюбится, в то время как у других одноклассниц есть, если не поклонники, то хотя бы друзья-мальчики. Мне же страшно разговаривать с людьми мужского пола, и я дружу только с девочками, потому что они меня никогда не обижали. Жалуюсь психиатру на головные боли, постоянную усталость и отсутствие желания что-либо делать, а он мне, странно улыбаясь: «Ну что, диагноз
депрессия пишем?» Врач обесценил все мои переживания одной лишь фразой, добавив, что возраст просто такой, и выписав антидепрессанты.
Мне четырнадцать. Родители детей в танцевальном ансамбле не стесняются вслух произносить рядом со мной: «Почему эта черненькая стоит в первой линии?»
Каждый урок географии для меня – пытка. Учительница постоянно обвиняет в том, что списываю я, а не одноклассники у меня. Однажды она доводит меня до слез, пока я стою у доски и читаю, как все, доклад с электронного планшета, а не бумаги. Ко мне были особые требования, и я даже не буду цитировать ее, иначе вы умрете от насыщенности национализма в ее словах, когда я спросила напрямую, за что она меня ненавидит.
Мне пятнадцать. В девятом классе случились мои первые отношения. Они продлились две недели: меня провожали до дома после школы, мы держались за руки и редко целовались в щечку, а затем меня бросили. Все переживу, все прощу и забуду, но эти слова бывшего парня, кажется, никогда не выйдут из головы: «Когда я сказал родителям, что мы вместе, они не поняли мой выбор. Спросили: Милена? Она же нерусская. Почему не Анечка или Алена?»
Я, честно, не знаю, соврал ли тогда парень, чтобы от меня отвязаться, или это была правда. Даже не знаю, что хуже: национализм от взрослых людей или от человека, который в тебя влюблен, но не может быть с тобой из-за национальности и прикрывается родителями.
В третьей по счету школе учительница по русскому языку однажды сказала: «Я в курсе, что ты знаешь русский язык лучше всех в классе, но я не могу поставить тебе пять. Ну, не повезло тебе родиться не Ивановой». Эта учительница занижала мне оценки за любые самостоятельные, задавала больше вопросов, чем остальным, и постоянно ругалась на мои сочинения, потому что они были неформатными, не по шаблону. Я пишу, сколько себя помню, и в девятом классе был пик моего творчества: каждый день я писала прозу или стихи.
Бывали дни, когда в день я могла написать два длинных текста, выложить один в блог и мучительно ждать следующего дня, чтобы поскорее выложить второй текст. В этот год я искала свой голос и стиль, у меня появлялось собственное мнение на разные ситуации, и жизненные драмы добавляли мне мудрости и материала для письма. Мне хотелось им делиться, делиться чувствами и впечатлениями по поводу темы, заданной в сочинении. Иногда мои мысли шли вразрез с правилами, с тем, как «надо» думать.
Учительница перечеркивала мои сочинения и стихи, все для нее было не-пра-виль-но. Моя подруга стала ее любимицей, и за сочинения, в отличие от меня, всегда имела пятерки. В ее сочинениях, которые отправлялись на конкурсы, не было ни грамма души, лишь шаблоны, шаблоны, шаблоны.
Мне шестнадцать. Я бью кулаками зеркала в доме, одно настольное разбиваю. Я сама отношусь к себе как националист и смотрю на себя из позиции обидчиков, а не своей собственной. Я ненавижу себя, я ненавижу отражение в зеркале. Смотрю в него и говорю: «Как же ты уродлива, чурка. В тебе уродливо все, и ты никому никогда не понравишься» Депрессия процветает. Это приводит к ежедневным ссорам и скандалам с родителями, к побегам из дома.
Одна моя подруга рассказывает, что нашла хорошего психолога. Я понимаю, что помощь специалиста сейчас нужна как никогда, и без малейшего страха решаюсь записаться на сессию. Психолог помогла с другой стороны посмотреть на те качества, которые меня всегда отличали от окружающих: высокий рост и любовь к пиджакам и другой официальной одежде она назвала статностью, мою худобу – стройностью, перевела внимание с носа на мои красивые, большие, темные глаза. Я без сомнения много лет говорю, что эта женщина, которую я встретила в шестнадцать, спасла мне жизнь. Помимо принятия себя мы много обсуждали родительско-детские отношения, мои невзаимные влюбленности и другое. Я научилась смотреть на себя в зеркало хотя бы с принятием. Агрессия и ссоры с родителями сократились.
Мне семнадцать. Я принимаю себя хотя бы пять дней из семи на неделе, но от родителей на мой вопрос «я красивая?» постоянно слышу: «Ну вот нос чуть поправим операцией, и будешь вообще супер».
К одиннадцатому классу у меня побелела кожа. Я уже несколько лет не отбеливала кожу кремами, не делала ничего, а кожа стала такого же цвета, как у одноклассниц. Я все равно всем казалась «смугленькой» из-за темного цвета волос, но, когда прикладывала свою руку к руке одноклассницы, мы замечали, что разница совсем небольшая. Я до сих пор не понимаю, произошло ли какое-то изменение с гормонами или содержанием меланина в организме, или мои молитвы, которые я посылала в космос с тринадцати лет, были услышаны. Это до сих пор загадка для меня и моей семьи.
После ЕГЭ и поступления в вуз, к восемнадцати годам я делаю ринопластику. Когда ты – одиннадцатиклассник и твоя единственная забота – поступить в Москву на бюджет, чтобы как можно скорее вырваться из родного города, о назначенной операции ты заботишься в последнюю очередь. Особенно, когда ты не чувствуешь запахов, почти не дышишь и у тебя серьезные проблемы со здоровьем, потому что добраться до мозга для кислорода целый челлендж. Я до сих пор не считаю, что решение сделать ринопластику было принято из нелюбви к себе или потому что я хотела кому-то понравиться. Меня правда мучило мое дыхание (скорее, его отсутствие) и все, чего я хотела, – снова почувствовать аромат свежих булочек. К моменту операции у меня побелела кожа, за моими плечами был опыт психотерапии и парочка взаимных влюбленностей. Я медленно и мучительно перестала бояться парней, научилась их даже очаровывать. В какой-то момент свыклась: «Ну ничего, красотой не возьму, зато душа моя настолько огромна, что в ней можно утонуть».
В восемнадцать я переезжаю в Москву и в первую же неделю учебы пребываю в шоке от количества комплиментов. В Москве комплименты делают как просто моей внешности, так