Читать интересную книгу Свидание с небесным покровителем - Ольга Володарская

И главное, с возрастом порок все чаще давал о себе знать. Обычно Базиль проявлял любопытство по отношению к сыну. Когда тот еще не был женат, старший Голушко то и дело подслушивал под дверью и просматривал личные вещи Мити, в надежде отыскать хоть одно доказательство того, что у «мальчика» существует личная жизнь (как оказалось, зря тешил себя этим – Митрофан жил одной работой). Когда сын женился, Василь Дмитрич несколько поубавил свой пыл, но все равно постоянно лез с расспросами то к нему, то к снохе, а если его любопытство не удовлетворялось, обижался. Базиль понимал, это старческий заскок, как-никак ему уже семьдесят, ругал себя, пытался измениться, но все впустую.

«Что, старый дурень? – говорил он себе постоянно. Вот и сейчас его монолог не отличался оригинальностью. – Забыл про Варвару, которой нос на базаре оторвали? Опять лезешь куда не следует? – И тут же себе возразил: – А с другой стороны, есть мнение, что любопытство – не порок, а раз так…»

Базиль, решительно тряхнув седым чубом, забрался на борт катера.

– Есть кто живой? – зычно крикнул он, заглянув на лестницу, ведущую вниз, туда, где располагалась каюта. – Ау!

Ему никто не ответил, и Базилю ничего не оставалось, как спуститься.

В каюте никого не было, но следы недавнего пребывания человека присутствовали: объедки, пустые бутылки из-под пива, кроссовки с вложенными в них ношеными носками. Базиль бегло осмотрел помещение и шагнул к полуоткрытой двери в санузел. Едва он туда заглянул, как увидел покойника. В том, что лежавший в ванне мужчина мертв, не было сомнений. Поэтому Базиль сразу же выудил из кармана сотовый телефон и набрал номер сына.

Сообщив о трупе, старший Голушко изучил место преступления (именно преступления, а не самоубийства) и самого покойника, еще раз уверился в своей правоте относительно насильственной смерти и вышел из санузла. Он собрался покинуть катер и дождаться приезда милиции на свежем воздухе, но все то же любопытство заставило его задержаться в каюте. Базиль еще раз, уже более пристально, осмотрел ее, и тут внимание его привлек вырванный из блокнота тетрадный лист. Он лежал на кровати, и Голушко в первый раз не заметил его только потому, что не заострял внимания на таких мелочах, как валяющиеся бумажки (а их было немало: обертки от чипсов, чеки, рекламные буклеты и просто скомканные листы). Судя по всему, покойный особой аккуратностью не отличался. Либо просто привык, что за ним убирают, и не замечал такой ерунды, как разбросанные вещи или мусор. Базиля же беспорядок раздражал, поэтому он насилу поборол в себе желание навести чистоту и нагнулся над кроватью, чтобы прочесть, что написано на листке.

«Устал! Нет больше сил. Все как-то разом навалилось… Поэтому лучше уйти… Чтобы никого не мучить, в том числе и себя. В общем, в моей смерти прошу никого не винить. Эту долю я выбрал себе сам…»

Пробежав глазами по тексту еще пару раз, Базиль нахмурился. Если выяснится, что почерк принадлежит покойнику, то у милиции не будет никаких сомнений в том, что тот сам лишил себя жизни. Записка была написана неторопливо, это видно сразу: буквы ровные, строчки не скачут, все знаки препинания расставлены, да еще многоточия эти… Разве будет человек, взявшийся писать предсмертную записку под давлением, как сейчас принято говорить, заморачиваться?

«Вот то-то и оно, – вздохнул Базиль. – Но я-то точно знаю, что на катере был еще один человек, который покинул борт где-то в районе пяти часов утра… Так что если эксперт скажет, что смерть наступила до этого времени, выйдет, что человек в плаще вполне может быть убийцей… Если же позже, то… – Базиль, привыкший доверять своему нюху на преступления, упрямо добавил: – То тогда парня довели до самоубийства! А это, между прочим, тоже статья!»

Сделав этот вывод, Голушко шагнул на лестницу, забрался по ней наверх, вышел на палубу, а затем спрыгнул на берег. Он решил развести костер и согреть воды для чая. Когда Митя с коллегами приедет, не до этого будет, а поесть надо обязательно. Базиль был твердо уверен, что энергия на весь день берется от плотного завтрака. Он всегда употреблял по утрам либо яичницу, либо гору бутербродов. Когда же не было ни яиц, ни колбасы, ни сыра, ни любимого сала, которое Базиль обожал вкушать с бородинским хлебушком, он мог и вчерашнего супчика навернуть. Не то что сын! Митя выпивал чашку пустого чая и бежал на работу, прихватив с собой ломтик мерзкого бри и десяток постных крекеров. Уж как его Базиль ругал, как заставлял по-человечески поесть, а все без толку. И, главное, сноха в этом вопросе встала не на его сторону. Сказала: «Отстань от него, пусть питается так, как ему нравится». Предательница!

Пока Голушко разводил костер, прошло минут десять. Базиль взгромоздил котелок на огонь и принялся готовить себе нехитрые бутерброды с ливерной колбасой и паштетом. Соорудив пяток, он решил сварганить еще столько же, на случай, если Митя не успел позавтракать и его нужно будет покормить. Но не успел Базиль сделать и пары, как ожил его сотовый. Звонил сын, Голушко быстро вытер руки о штаны и взял телефон в руку.

– Пап, твоя помощь нужна! – услышал он сразу после того, как нажал на кнопку зеленой трубки. – Мы стоим на берегу, не знаем, как переправиться к тебе на остров. Лодку обещали дать, но неизвестно когда…

Базиль встал во весь рост и, приложив ладонь ко лбу, посмотрел на противоположный берег. Там действительно стояли люди, четверо, кажется. А чуть позади – автомобиль «УАЗ».

– Это вы там? – решил уточнить Базиль. – Возле «козла»?

– Мы, – ответил Митрофан и помахал рукой. – Приплывешь за нами?

– Ну что с вами поделаешь… Приплыву!

– Лодка выдержит?

– Сразу четверых пассажиров нет… Буду по двое возить… Сначала тебя с Лехой, потом остальных… Кстати, кто там с тобой?

– Ротшильд и Зарубин, – ответил Митя, имея в виду судмедэксперта и фотографа. – Ну, все, пап, ждем, – бросил он напоследок и отсоединился.

Базиль убрал телефон, встал. С сожалением посмотрев на закипевшую воду и горку бутербродов, вздохнул и отправился к лодке. Спустив ее на воду, Базиль погреб к берегу. В свои семьдесят Голушко находился в отличной физической форме, не прилагая к этому никаких усилий. Базиль всю жизнь пил, курил, ел только то, что Митрофан называл «холестериновым ударом по здоровью», а спортом не занимался совсем. Правда, был очень активным. Постоянно выбирался то на рыбалку, то за грибами, то просто погулять по лесу. То и дело что-нибудь чинил, мастерил. А еще защищал женщин от хулиганов, снимал котят с деревьев, отбивал собак у живодеров и носил сломавших каблук девушек на руках. Поэтому перебраться через реку на веслах для Базиля не составляло труда. Быстро преодолев расстояние до берега, Голушко махнул Митрофану рукой.

– Забирайся давай! – скомандовал он. – И ты, Леха, прыгай!

– Я потом, – буркнул Смирнов. – Во второй заход… – И так красноречиво посмотрел на Ротшильда, что Базилю сразу стало ясно, что склочный судмедэксперт возжелал переправляться в авангарде. – Хотя не знаю уж, как ваша, Василь Дмитрич, лодка выдержит такую массу…

– А она и не выдержит, – сказал тот, смерив оценивающим взором сначала высоченного Митрофана, затем такого же крупного, широкозадого Ротшильда и прикинув их суммарный вес. – Так что, Леха, ты запрыгивай, иначе ко дну пойдем.

Смирнов с довольной миной забрался в лодку. Митрофан последовал за ним. Неуклюже шагнув через резиновый борт, он плюхнулся на лавочку. Хоть сын в последнее время и стал гораздо стройнее, грациозности в его движениях не прибавилось. Как был неповоротливым, так и остался. И, похоже, все так же боится воды – вон как опасливо за борт смотрит.

– Не перевернемся, не боись, – успокоил его Базиль. – А пока плывем, я вам расскажу, что ночью видел… – И он стал вводить ребят в курс дела.

Уложился Базиль в две минуты. И ровно столько же времени потребовалось на переправу. Высадив Митю и Леху, он вернулся за Ротшильдом и Зарубиным. Последний, немолодой, кудлатый, похожий на старого сенбернара, сразу стал расспрашивать Голушко о том, что произошло, и тот с энтузиазмом исполнил на бис историю о человеке в плаще, брошенном катере и трупе в ванне. Фотограф выслушал ее с огромным интересом, тогда как медэксперт делал вид, что его больше занимают покачивающиеся на воде кувшинки.

Когда Голушко догреб до острова, первым из лодки выбрался Зарубин. А вот Ротшильд не двинулся с места, пока Базиль не подтолкнул ее к самому берегу. Базиль вслед ему осуждающе покачал головой. Он терпеть не мог людей, подобных судмедэксперту: высокомерных, склочных, неуживчивых, – и удивлялся, как Митя умудряется его терпеть столько лет. Сам он давно бы ему «рога пообломал», но что с него, бывшего зэка, взять?

– Папа, – послышалось с палубы, – можно тебя на минутку?

Базиль торопливо втащил лодку на берег и взобрался на катер. Он решил, что сын хочет вместе с ним осмотреть место преступления, а возможно, спросить его совета, но, оказалось, он жестоко ошибся. Митя звал его не за этим.