— Так вот, — сказал Чавес, — я футболист, и как вы знаете, футболист очень высокого класса. Я играю центральным нападающим в одной из лучших команд мира, моя манера игры изучается в футбольных школах, я самый высокооплачиваемый игрок, получаю столько же, сколько Жан Поль Бельмондо или Альберто Сорди. Мои ноги, каждая в отдельности, застрахованы на огромную сумму. Неправда ли, все это так?
Слушатели согласно закивали головами.
— Я все это читал в газетах, — сказал капитан.
— Хорошо, — сказал футболист. — А теперь я вам должен сказать, что в этом нет никакой моей заслуги. Понимаете — никакой! И если хотите знать, я, Санто ди Чавес, не намного больше футболист, чем вы, — он кивнул на капитана, — или вы, — на болезненного молодого человека.
— Скромность в такой буйволиной дозе… — пробормотал покерист.
— Все понятно, — сказал капитан. — Вы хотите сказать, что у вас замечательный тренер и вы во многом обязаны ему.
— Нет, — возразил спортсмен. — Мой тренер здесь ни при чем. Если я кому-нибудь обязан, то только крысам.
— Ага, — удовлетворенно сказал покерист, не обращая внимания на оторопевших капитана и его соседа. — Вот и добрались до крыс.
— Должен вас предупредить, — продолжал спортсмен, — что вы первые люди, которые узнают об этой истории. И я не советую вам рассказывать ее кому-нибудь, если хотите сохранить репутацию правдивых людей.
— Интересно, как это удастся вам, — пробормотал покерист.
— Я уверен что вы ни в чем не усомнитесь, — улыбнулся спортсмен. — Впрочем, судите сами. Наверное, у каждого из вас есть какие-то воспоминания, связанные с детством. У меня таким воспоминанием был футбол. Первое, что я помню ясно, — это огромный, застывший в напряжении стадион, потом словно взрыв поднимает с мест беснующихся людей — забили гол… и так изо дня в день. На стадион меня водил отец — он работал в тотализаторе. Кроме отца у меня никого не было, потом он умер, оставив мне в наследство крепкое здоровье и неистребимую любовь к футболу. Футболистом я стал с четырнадцати лет. Отец следил за моим физическим воспитанием — с четырех лет я занимался плаванием, а с девяти — баскетболом и греблей.
Отец говорил, что это меня подготовит к футболу. Старик очень хотел, чтобы я стал настоящим футболистом. Он добился, у него были какие-то связи в спортивном мире, чтобы я тренировался у лучшего нашего тренера Гвидо Солеквани.
Впрочем, наверное, Гвидо взял бы меня и без всякой протекции: в свои восемнадцать лет я был идеальным спортсменом.
При росте в метр восемьдесят я весил восемьдесят шесть килограммов и порвал резиновую прокладку на двух спирометрах, прежде чем удалось выяснить, что объем легких у меня больше восьми тысяч. Я пробегал стометровку за десять и четыре и умудрялся выжимать штангу весом в 100 килограммов.
Тогда, как впрочем и сейчас, я не пил, не курил и не знал толком, что такое женщина. У меня была мгновенная реакция и лошадиная выносливость. Словом, я был идеальным сырьем для изготовления футболиста.
Гвидо Солекванн сразу поверил в мое будущее. Он после общей тренировки с командой еще подолгу занимался со мной отдельно. Он сделал все, чтобы я стал настоящим футболистом. Гвидо Солеквани замечательный тренер, и он создал команду, равной которой не было на континенте. Это Гвидо придумал способ отдыха между таймами, когда уставшие, разгоряченные игроки прямо с поля, раздеваясь на ходу, с разбегу плюхались в бассейн с горячей водой. Бассейн был разборный, и Гвидо повсюду возил его с собой.
Через пять минут горячая вода сливалась и заменялась теплой, почти прохладной. Это продолжалось еще пять минут, потом три минуты массажа — и команда снова выбегала на поле такой бодрой, что второй тайм казался разминкой перед настоящей игрой. Этот способ отдыха и еще многое другое Гвидо придумал сам, и команда, которую он тренировал, была лучшей из всех, что мне довелось повидать. Я еще раз повторяю, Гвидо очень в меня верил. Я легко усваивал все, что он мне показывал, никто лучше меня не мог ударом с двадцати метров вогнать мяч в любой верхний угол ворот, никто не умел так финтить, как я, и никто не мог пронести мяч на голове от своих ворот до ворот противника, как это делал я. И, умея делать все это, я не был футболистом. Я не умел играть. Я портил игру всей команде, когда дурацки топтался на поле, не зная, кому отпасовать мяч, я некстати путался в ногах игрока, который вел верный голевой мяч к воротам, я не мог правильно выбрать себе место на поле.
И каждый матч сопровождался улюлюканьем и свистом, а я отправлялся на скамью запасных.
Постепенно эта скамья стала моим постоянным местом, я видел, что Гвидо во мне разочаровывается. Однажды он мне сказал:
— Посмотри на вот этого полудохлого парня, который сейчас обрабатывает мяч. Скелет, и только, смотреть противно, а играет, как бог. Знаешь, футбол — это как пение, одним удается, другому не запеть, хоть старайся изо всех сил. Тебе так не кажется?
Нет, мне так не казалось. Я только не понимаю, почему Гвидо не выгнал тогда меня из команды. Может быть, в память покойного отца. Тот при жизни оказывал Гвидо кое-какие услуги на тотализаторе.
Я старался как мог, я лез из кожи, чтобы стать игроком, но ничего не получалось.
Весь ужас моего положения заключался в том, что я ничего не умел, я не получил никакого образования, не имел профессии. А футбол… как обстояли дела с футболом, вы знаете. Я ждал со дня на день, что наступит конец терпению Гвидо, он меня выгонит. Что я буду делать? Этот вопрос мучил меня днем и ночью. Вот тогда-то, в самое подходящее для этого время, я влюбился. Я полюбил в первый раз, и, кажется, второго не будет.
К столу подошел стюард.
— Что-нибудь угодно?
— Один коньяк, — сказал капитан.
Болезненный молодой человек попросил имбирного пива, а покерист неразбавленного виски.
— Стакан холодного молока, — сказал футболист. Он отпил из запотевшего стакана и продолжал: — Я встретил ее на пляже. Ее зовут Ева и она самая красивая женщина на свете. Тогда я этого не знал. Не знал, разумеется, как ее зовут. А остальное заметно сразу, стоит только ее увидеть. Как сегодня помню этот день. Стояла адская жара. Ветра не было, волны лениво облизывали берег, и было слышно, как шипит на песке пена. Я лежал под навесом и с отвращением думал, что через два часа нужно идти на тренировку.
И тут я увидел ее. Она стояла бледная, мокрые волосы спадали ей на плечи. Ее окружили трое, знаете, из тех молодчиков, что все время околачиваются на пляже, иногда словно невзначай напрягая накачанные гантелями мышцы. Один из них положил ей руку на бедро, и она резким ударом отбросила ее. До меня доносились гнусности, которые они ей говорили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});