понюхала говно. – Пресса.
Мэрилин после своего кризиса отказывалась участвовать в пресс-конференциях или давать кому-либо эксклюзивные интервью, что вызывало ярость у всех американских репортеров, а потом она вышла замуж за члена супербогатой и политически активной республиканской семьи, так что ей с годами стало доставаться сильнее всех, но это чувство знакомо всем нам. Телефон не перестает звонить, пока ты наконец не сдаешься; репортер, которого ты никогда не видела и который называет тебя по имени, настолько убедительно делает вид, что учился с тобой в школе, что ты сама начинаешь ему верить; дальняя родственница, которая появляется в больнице страшно озабоченная с включенным магнитофоном в сумке после проверочного звонка из «Нэшнл Инквайрер».
– Я не считаю, что мы вправе обсуждать ситуацию Адриенн с кем бы то было, кроме Адриенн, – говорит доктор Кэрол. – Я уверена, мы поговорим об этом, когда она придет сюда. А пока: что вы думаете о тревогах Хизер?
Наступает напряженный момент, мы все ждем – заглотит ли кто-либо эту наживку. Нет, никого не находится. Мы последние девушки. Мы умеем обходить ловушки.
– Я только хочу сказать, – говорит Хизер, прерывая напряженное молчание, – что у меня есть определенные потребности, а поскольку у меня нет преимуществ, которые есть у всех вас, то я бы очень хотела, чтобы мы выпили немного кофе, съели по булочке или что-нибудь другое, потому что эта большая пустая комната действует угнетающе.
Она явно не собирается спустить это на тормозах, что, впрочем, не удивляет меня. Мы из тех женщин, которые отвечали ударом на удар, как бы это ни было больно, которые выпрыгивали из окон здания на третьем этаже, которые тащили себя на эту крышу, когда наши тела криком кричали, требуя, чтобы мы перевернулись и умерли. Если мы что-то предпринимаем, то остановиться нам трудно.
– Меня не волнует, что там приносит Хизер, – говорит Мэрилин. Ее браслеты пританцовывают, когда она делает движение рукой со старбаксовским стаканчиком, на кромке которого осталась полоска ее темно-красной помады. – Принесите пиццу. И, бога ради, можем мы уже сменить тему?
– Это интересно, – говорит доктор Кэрол, хотя, кроме нее, никто так не считает. – Кто-нибудь еще чувствует то же, что Мэрилин?
После того как ты шестнадцать лет провела в одной комнате с шестью другими людьми, ты знаешь, что они сейчас сделают, еще до того, как они начали это делать. Это похоже на химическую реакцию, когда при соблюдении определенных условий получают определенные результаты. И, словно по сигналу, в этот момент начинает говорить Джулия.
– Я считаю, что, когда люди едят и пьют в группе, это называется неким отклонением от нормы, – говорит Джулия, потому что она не может упустить шанса возразить Мэрилин. – И стаканчик из «Старбакса» с надписью «Большой глоток» в руке Мэрилин – это реквизит, с помощью которого она показывает нам, что дистанцируется от группы.
– Я протестую, – говорит на свой техасский тягучий манер с напускным удивлением Мэрилин. – Откуда ты взяла эти глупости?
– Две сессии назад ты сетовала, что мы застряли в прошлом, – говорит Джулия.
Мэрилин оглядывает нас всех по очереди.
– Кто-нибудь еще думает, что все это так же необходимо, как прежде? – спрашивает она. – Глядя, как мы прицеливаемся и клюем, я чувствую, что нам всем не помешали бы каникулы. Не состоит ли смысл терапии в том, что в один прекрасный день она становится тебе ненужной?
Я чувствую, как сжимаются мои легкие, и считаю количество вздохов – семь вдохов, семь выдохов, медленно, ровно. Она не это имеет в виду. Группа – это центр для всех нас, даже для доктора Кэрол. Ее империя самопомощи построена на работе, которую она проделала с нами еще в девяностые, но причина, почему мы сейчас в этом церковном подвале, а не в одной из ее шикарных, готовых для телесъемок клиник, состоит в том, что это наша общая тайна, наше единственное безопасное место, где нет навязчивых поклонников и суперфанов, репортеров и очеркистов. И как только у Мэрилин язык поворачивается так свысока говорить о том, чтобы все бросить?
– Некоторые из нас не могут позволить себе каникулы, – парирует Джулия. – Не все вышли замуж ради денег.
– Дай бог тебе здоровья, – говорит Мэрилин. – Разве твой бывший не тем же самым занимался?
Это подло. Даже со стороны Мэрилин. Джулия все еще училась привыкать к своему новому существованию в кресле-каталке, когда вышла замуж за своего психотерапевта. Я прекрасно понимаю ее поступок. Приходит человек, который говорит, что спасет тебя, и ты бросаешься в его объятия и позволяешь ему принимать за тебя все решения. Тебе остается только надеяться, что к тому времени, когда ты очухаешься, этот человек не нанесет тебе непоправимого ущерба. В случае с Джулией нанесенный ей ущерб не был непоправимым. В случае с Джулией, когда она проснулась, он продал ее права на франшизу, очистил ее банковские счета и оставил ее ни с чем.
– Неужели группа станет теперь такой? – взывает к нам Джулия. – Сыпать оскорбления? Ковырять в старых ранах? У нас нет никаких причин, чтобы вести себя так низко. Мы сильные, мужественные женщины. Дани изобретательная и самодостаточная, у Мэрилин денег больше, чем у всех нас, вместе взятых, Адриенн – практически кандидат на Нобелевскую премию…
– А ты на какую награду претендуешь, Мерил Стрип? – спрашивает Хизер. – Потому что мне грозит серьезное обострение, если ты снова начнешь пересказывать свою биографию.
– Я и не собиралась говорить о себе ничего такого, – обиженно отвечает Джулия.
– Ты к этому вела, – говорит Хизер.
– Подумай, чего ты хочешь, – говорит Джулия, она складывает руки на груди и откидывается на спинку своего кресла-каталки.
Хизер сгибается пополам, ее грудь ложится на колени, одну руку она поднимает, словно клянется на Библии.
– Я дам тебе двадцать долларов, если ты сможешь, глядя мне в глаза, поклясться, что ты не собиралась начать перечисление всех своих ученых степеней.
– Вот это меня и огорчает, – говорит Джулия, обращаясь к доктору Кэрол. – Вместо того чтобы продуктивно использовать нашу энергию, мы стараемся уколоть друг друга. Личные конфликты – вот что уничтожает нашу группу сегодня. Это контрпродуктивно.
– Двадцать долларов, – повторяет Хизер.
– У тебя нет двадцати долларов, – отвечает Джулия.
– Я возьму взаймы у Мэрилин, – говорит Хизер.
– Касательно того, что ты делаешь, я бы не применяла слова «взять взаймы», – говорит Мэрилин.
– Не смей относиться ко мне свысока! – взрывается Хизер. – Я справлялась с такими вещами, какие тебе и не снились! Я имела дело с такой астральной херней высшего уровня, от которой ты бы в свои атласные трусики наложила.
– Остынь, Хизер, – говорит