Читать интересную книгу Золотая корифена - Юрий Иванов

Но вот трал за бортом. И так каждый день, траление за тралением. С утра и до позднего вечера на раскаленной палубе. А иногда и ночью тралим: наш трудовой день не нормирован, И поэтому матросы очень бережно относятся к каждой свободной минуте. Вот как сейчас: отдали трал и разбежались кто-куда. На ботдек, под шлюпки. Там можно растянуться в черной, густой тени и отдохнуть минут сорок-пятьдесят. Чуть вздремнуть, прикрыть уставшие, слезящиеся от солнечных искр глаза. Пока не рыкнет судовая трансляция, собирая всех к выборке трала.

А я иду в лабораторию. Она в полубаке: железный ящик, „духовка“, как мы ее называем. Несколько столов и полок с инструментами. Да, тут тесновато. Жарко и душно. И еще здесь очень качает: чуть поднимается небольшое волнение, как мы начинаем то взлетать вверх, то обрушиваться вниз. Неприятная штука. Но что поделаешь, судно наше небольшое, везде тесно, И в лаборатории тоже.

Венька потеет над бинокуляром: рассматривает рыбью икру, определяет степень ее зрелости. Прохоров у капитана, а Стась Корин устроился на небольшом диване, втиснутом между рабочим столом и переборкой. И конечно, как всегда жует. Ест что-то такое уложенное горкой на кусок хлеба с маслом. Аппетит у него прекрасный — в любое время суток способен есть. Крупный он, высокий мужчина, Стась. И поэтому теми порциями, которых нам вполне хватает, насытиться не может. Вечно требует добавки. А в лаборатории нашей часто пахнет не химикалиями, а вареными раками, крабами, жареной рыбой. Это Корин подкрепляет свой организм дарами моря.

— Хочешь креветочку?.. — говорит он мне и протягивает усатого, с черными бусинками глаз рачка, — Только сегодня креветки сырые. Хотел сварить, но наш ученый муж что-то не в духе, отнял колбу и расшумелся. Мол, здесь не харчевня, лаборатория! Прямо на глазах портится Огнев, Ешь. Ну что морщишься? Представь, что ты не Колька Леднев, а Тур Хейердал. Или Бомбар…

— Дай соли… — Как и Стась, я очень уважаю Хейердала и Бомбара. Книжки их, зачитанные до дыр, мы возим с собой из рейса в рейс. И чего греха таить, мы завидуем им: отчаянные парни! Вот нам бы так! В лодке бы, по океану… Чтобы по-настоящему познакомиться с его обитателями, а потом высадиться на какой-нибудь необитаемый островок…

Креветка пахнет тиной и еще чем-то неприятным. Со скучающим видом — ведь и Бомбар, и Тур с его друзьями запросто питались сырой рыбой, планктоном — я жую упругое сладковатое мясо. Корин, перестав двигать челюстями, заглядывает мне в лицо. Сделав над собой небольшое усилие, я проглатываю бутерброд с креветкой, и Стась одобрительно кивает головой.

— Блеск, правда? Я уже и планктон пробовал. Есть можно…

Я торопливо выхожу из лаборатории и с минуту, стиснув челюсти, стою, свесившись с планшира, над водой: креветка решительно рвется из желудка в родную стихию. Внутри так противно, что даже бальзовый плот Хейердала как-то меркнет, стушевывается… Фу, даже пот прошиб. А если еще пить сок, выдавленный из рыб?..

— Выбирать трал!..

Солнце в самом зените. Жжет. Кожа с шей, плеч, спин сходила уже по нескольку раз. А солнце вновь и вновь поджаривает, высушивает кожу, и она прозрачными, легкими лоскутами сползает с рук, лица… Жара. От нее ломит в висках, влага на глазах испаряется, и кажется, что под веки насыпан песок. Пойти под душ? Струя туго хлещет рядом с лабораторией. Но это забортная вода. Она теплая и так насыщена солью, что кажется густой. Вода нисколько не освежает. Стоит выйти из-под душа, как на теле выпаривается соль. Она легким едким налетом лежит на лбу, бровях, у ноздрей, во всех складках кожи. Наши тени, такие большие и солидные утром, совсем исчезли. Спрятались под ногами. Затаились… Уф, душно! А ведь сейчас тут зима. Зима!.. Это слово звучит как глупая, неуместная шутка: ничего себе зима.

Трал опять пуст. Лишь несколько медуз запутались в нем и теперь тают, расплываются голубоватым киселем. Снова течения, эхолот в рубке рисует на движущейся ленте жирную, зубчатую полосу — это под нами спешат куда-то косяки сардины. А трал пуст: течения скрутили его в тяжелый бесформенный ком.

Промысловики торопят, требуют, ждут от нас рекомендаций, ждут, когда мы предложим им новые районы лова. Ждут. А мы никак не можем приладиться к течениям; рыба есть, а взять не можем.

…Вечером собираемся в своей Лаборатории. Вечером здесь хорошо. Даже уютно. Может оттого, что не пахнет соляркой и камбузом, как в жилых помещениях судна. Может, из-за приемника, вымурлыкивающего джазовые мелодии, от настольных ламп, которые обычно стоят на тумбочках возле кроватей и невесть каким образом очутились на „Марлине“, в нашей лаборатории.

Курим, молчим. Огнев рассматривает через лупу годовые кольца на чешуе сардины, я потрошу солнечника, чтобы потом сделать из него чучело, а Валентин рисует скалозуба. Рыбу такую. У нее очень сильные, крепкие зубы. Рыбка интересна тем, что у нее ядовитое мясо. Валя уже третий рейс выискивает в уловах ядовитых рыб. И рисует их. Делает определитель ядовитых и опасных рыб тропической части Атлантики. У него это здорово получается, рыбы на рисунках как живые. Только Стась ничего не делает. Валяется на диване, пускает колеблющиеся, кривые колечки дыма и, щуря глаза, рассматривает фотографии девушек, прикрепленные кнопками над его рабочим столом. Это все его знакомые: Вера, Инна, Муза и еще кто-то. Станислав любит поговорить о них. И о других. С которыми дружил, встречался. Он, Корин, заметный парень. Высокий, симпатичный. Таких женщины любят. А вот мы его недолюбливаем. Уж очень он самоуверен, очень любит похвастаться своими подругами, их качествами и особенностями. И eщe он нам все уши прожужжал про своего „папку“, крупного работника одного из министерств. „Папка все может“, „если папка захочет“, „папка обещал…“ „Папка“ обещал, что заберет Станислава к себе в министерство и будет посылать его по разным командировкам: в Лондон, Париж, Рим. И Стась нам не раз живописал, как будет там ходить по ресторанам и варьете. Уже третий год мы слышим про эти „папкины“ обещания, но пока Корин плавает на судне инженером-гидрохимиком. И то мерзнет у ледяных берегов Гренландии, то парится в тропиках. Как видно, „папка“ не особенно торопится исполнить свои обещания…

— Ну как там дела с „Золотой корифеной?“ А? — хрустнув суставами, Корин поднимается, устраивается за столом. Пододвигает к себе мензурки, колбу с морской водой. — Это я к вам, Валентин Петрович…

Корифена — рыба. Красивейшая рыба тропиков, словно из куска золота откованная и обрызганная голубыми пятнышками. Но сейчас Стаська имеет в виду не рыбу. „Золотая корифена“ — условное название суточной станции по измерению подводных течений в Гвинейском заливе. „Суточная станция“ — серо, скучно. И Корин придумал; „Золотая корифена“. Стась всегда что-нибудь придумывает.