Читать интересную книгу Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Должна же она была хоть во что-то хорошее и светлое в этой жизни верить!..

Где-то же есть высшая, последняя, справедливость! К кому взывать, когда, кажется, нет уже ни сил, ни терпения, ни…

И вот теперь что-то не так.

Может, это расплата? Может, всё-таки, надо было посещать храмы и молиться там вместе с другими? Но ей всегда казалось… кощунственным, что ли, проявлять или выставлять напоказ те глубочайшие и только личные переживания, те неуловимые и необъяснимые мгновения, когда человек не лжёт (или, хотя бы старается!) самому себе – в людном, публичном месте. И молилась она только в одиночестве.

Может, стоит попытаться что-нибудь изменить? Но где? В себе, или… вокруг?

Попробовать помолиться?

Она прочла про себя молитву.

В ощущениях ничего не изменилось.

Напротив, всё больше уверенности возникало в том, что на её дух (дух ли?!) продолжаются какие-то сугубо материальные воздействия.

Ну, ладно, в некотором даже раздражении подумала она, если всё застыло, и не собирается изменяться в этой темноте, может, стоит попробовать пошевелиться самой? Чтоб хотя бы как-то избавиться от этой занозы в копчике…

Эта мысль показалась ей не совсем лишённой смысла. Ведь должно же быть хоть какое-то вместилище у Души и на ТОМ (для неё – уже на этом) свете?..

В конце-то концов, что она теряет, попробовав?

Медленно-медленно она пошевелила руками.

Двигаются. С большим трудом, но двигаются. Это её руки… О, как интересно… Возникло ощущение чего-то шероховатого, влажно-холодного под ладонями.

Что это? Явно что-то из ТОГО, старо-привычного, мира, мира предметов! Отстранённость и раздражение уступили место… любопытству и какому-то беспокойству. Сознание стало ярче, конкретней. А подсознание вообще забилось, затрепетало, оглушая какими-то несбыточными мечтами, надеждами…

Спокойней. Подумаем. Вот, у неё есть руки. Но зачем Душе одни руки? Где же всё остальное? Логичней попробовать узнать про…

Однако попытка пошевелить ногами окончилась гораздо хуже – ноги не ощущались и не двигались. Это довольно странно… А может, так и должно быть ЗДЕСЬ? Только Душа и руки.

Хм. Ну уж нет.

Человек должен быть весь, целиком… Ведь он же – образ и подобие Божье. Для того его и создавали, чтобы он боролся. Боролся за Жизнь!

Надо открыть глаза!

О! Они шевелятся! Она действительно их почувствовала – веки поднимаются и опускаются, зрачки ходят туда-сюда!

Но почему-то ничего всё равно не видно. Хотя – нет. Видно. ВИДНО?!!!

Маленькая, узкая полоска тусклого света, что проходит у самого пола. У пола.

У пола! Она лежит на полу!

Она лежит на полу на спине. Лежит в тёмном помещении. Тёмном, сыром, вонючем и очень холодном помещении. Гнёт замкнутого пространства резко ощутим.

Она очень замёрзла, и всё её тело затекло от неподвижности.

Вот это да! Она всё же существует в комплекте с телом! Но сколько же она тут… ле– жит? И почему?

Да, ноги, наверное, совсем окоченели от холода пола, и оттока крови, поэтому и не слушаются и не ощущаются. Но она видит! И может двигаться… У неё есть тело!

И, что важней, она в каком-то конкретном, вполне материальном, месте! И она видит это. Ну, или чувствует…

А если попробовать встать, осмотреться?

Ох, с этим тяжелее. Руки слушаются, а вот ноги и спина действительно сильно занемели. И что-то ужасно жёсткое впивается в копчик. Плохо.

Ладно, попробуем хотя бы перевернуться на бок. Может, в другом положении будет получше, и приток крови вернёт подвижность ногам…

Это удалось, хотя и со скрипом занемевших суставов, и вернувшейся болью…

Вот, нахлынула та самая «полнота ощущений»! Резкая боль – в боку. Тупая – в голове и спине. Локоть упёрся во что-то острое, соскользнул. Вот блин. Или ругаться нельзя даже про себя?

Ну, тогда извините. Вырвалось… Ох, уж эти рефлексы…

Всё её тело свело от долгого, судя по всему, лежания на жёстком голом камне – да, пол под ней холодный, шероховатый, с острыми, неровными гранями, и отвратительным запахом нечистот и плесени. Липкий, омерзительно склизкий мокрый камень. Пол.

О, Господи! Началось… Что за боль! Это вместе с кровью заструилась по телу, по всей нижней половине, жизнь, со всеми своими проявлениями! О-о-о!..

Как хорошо, что она терпелива, и может, закусив губы, дождаться конца этой пытки. Холодный пот выступает на лбу. Силы терпеть без крика, кажется, больше нет… Ну уж дудки! Она вытерпит!.. Она и не такое…

Ну вот, боль и отступает. Да, стало намного легче. Вот, нормально. Ф-ф-у-у!..

Да, она вновь чувствует своё тело. ВСЁ своё тело. Оно при ней, и, вроде, здоровое.

Кажется. Пожалуй, теперь и правда, ничего не болит. Только холодно и жёстко.

Но что всё это значит? Интересный вопрос.

А есть ещё более интересный: Где она? На больницу это мало похоже. Разве что она в морге. А почему на полу? Скатилась? Тогда – откуда? Ух, сколько мыслей, вопросов, сразу побежало, зароилось в голове. Кстати, что это с ней? В смысле, с головой.

Что это за зуд, или чесотка? И странная тяжесть и скованность?

Поднеся руки к голове, она обнаружила там огромную копну волос. Пусть спутанных, грязных, липких, но несомненно – её! Это не парик… они не снимаются. Точно – её.

Сколько же минуло времени, что они так отросли?! Если судить по длине, прошло не меньше… года (?!), прежде, чем она… Ожила?

Она – ожила! Пожалуй, сомневаться не приходилось – она ожила!

Поудобней усевшись на полу, она снова и снова ощупывала себя, не зная, радоваться, или плакать: тело точно было при ней. С руками, шеей, грудью, талией, бёдрами… всем-всем!

И не было той страшной худобы, что в последние предсмертные дни особенно расстраивала её, и всех, кто сидел с ней в эти страшные дни, или приходил… попрощаться.

Нет, никакой худобы. Напротив, тело прекрасно – оно было стройно, упруго, и приятно отзывалось под ладонями, когда она придирчиво ощупывала себя всю.

Правда, эти приятные ощущения несколько искажались материей одежды, что оказалась на ней одета – какая-то довольно мягкая и ворсистая ткань… И само платье немыслимого фасона…

Фу, как глупо! Обтягивающий жёсткий лиф с глубоким вырезом, а пониже тонкой (Ага, тонкой! Её!) талии – сплошные пышные когда-то, а сейчас слипшиеся, и ломкие от затвердевшей грязи, складки длинной широкой юбки, полностью закрывавшей все ноги.

А туфли? Туфель она не ощущала. А если потрогать? И посмотреть?

Насколько удалось разглядеть в слабом, едва пробивающемся сквозь темноту мерцаю– щем луче, на ней всё же имелись – не туфли, а, скорее, тапочки. Мягкие тапочки, к тому же совсем изодранные, и протёртые на подошвах до дыр. Вот это да!

Что же, нельзя было что ли, дать ей к выздоровевшему телу нормальную одежду и обувь?..