Читать интересную книгу Господа офицеры - Сергей Зверев

«Да пусть думают о нас все что угодно в своей гнилой Европе! Лишь бы прорвать русский фронт, и супергаубица может очень этому поспособствовать. Но уверенности в том, что немец прав, у меня нет, — подумал генерал Махмуд. — Велика важность — пленные! Меня бы такие соображения не остановили, что за сентиментальность? Я бы бомбил, несмотря ни на что, на то и война».

— А если русские все-таки будут бомбить по своим? Кого им особо жалеть, серьезных фигур среди пленных нет, — сказал он. — Нижние чины, унтера, прапорщики, поручики, штабс-капитан тоже невысокого полета птица. Вот если бы поместить в лагерь какого-нибудь…

— Пленного генерала? — закончил фразу фон Гюзе. — А Верховного Главнокомандующего Николая Николаевича не хотите? Или сразу его тезку, императора Всероссийского?

— Было бы неплохо, — усмехнулся в прокуренные усы Киамиль-паша.

3

Вечером в последнюю среду апреля в гостиной особняка, принадлежавшего графу Александру Николаевичу Нащокину, проходил традиционный прием гостей. «Нащокинские среды» славились в аристократических кругах Санкт-Петербурга, ныне переименованного в Петроград. Хозяин, веселый толстяк средних лет, граф и камергер, отличался хлебосольством и добродушием, его жена, очаровательная Мария Петровна, заслуженно слыла покровительницей искусств, сама прекрасно играла на рояле. Поэтому на приемах, проводившихся дважды в месяц, всегда можно было встретить интересных людей. Бывали у Нащокиных модные писатели, музыканты, художники. Обычно приглашался кто-то один из служителей муз, потому что публика эта ревнивая и неуживчивая, чуть окажутся двое рядом, так сразу начнут выяснять, кто из них талантливее. И в выражениях не стесняются!

Скучающие аристократы из высшего света и их жены, — а они составляли большинство приглашенных, — всегда относились к таким гостям графа с повышенным, порой даже болезненным интересом.

Вот, не далее как месяц тому назад читал на «среде» свои новые «эгопоэзы» поэт Лотарев, пишущий под псевдонимом Игорь Северянин. Все были очарованы!..

Изюминкой этого вечера была молодая, но уже необыкновенно популярная актриса, «королева» недавно народившегося русского синематографа, Вера Холодная. Эта женщина стремительно прославилась благодаря своему таланту, живописно яркой внешности и образу жизни. О ней много и главным образом восторженно говорили.

Мужская половина гостей смотрела на актрису с восхищенным любопытством: мало того, что Вера отличалась редкостной красотой, она к тому же представляла новый и непривычный еще в России тип — «роковая женщина, снедаемая страстями». Кстати сказать, в своих ролях Вера Холодная тоже держалась этого амплуа, она творила, как жила. Было в ней что-то неотразимо привлекательное, в самом прямом значении этого слова. Именно такие привлекают мужчин, к ним тянет, как магнитом, и, как правило, они сами прекрасно об этом знают, что только прибавляет силы их сокрушительному обаянию. Это своего рода божий дар: либо он есть, либо его нету!

Комплименты так и сыпались на молодую актрису, но Вера, против обыкновения, почти не реагировала на них. Сегодня она выглядела вялой, подавленной и печальной.

Может быть, творческие неудачи? Тем, кто дерзнет вступить на новую неизведанную дорогу, легко не живется! Авангарду всегда плохо приходится, это и к искусству относится в полной мере. А Вера Холодная недаром слыла новатором в своей профессии, к которой относилась очень серьезно и ответственно.

Или сердечные неурядицы? Молва приписывала «королеве» изрядную влюбчивость…

Рядом с Верой, практически не отходя от нее, держался темноволосый молодой мужчина с подбритыми в ниточку усиками. Он кружился вокруг актрисы, точно Луна вокруг Земли, время от времени заговаривал с ней, и тогда досада на лице Веры проступала еще отчетливее.

Никто из гостей Нащокина не знал этого типа. Его лицо с выступающей нижней челюстью выглядело несвежим, помятым, однако читалось на нем чуть презрительное выражение полной и непоколебимой уверенности в своих достоинствах и в своем превосходстве над окружающими.

Гостиная, в которой проходил прием, была обставлена богато и со вкусом. На фигурном паркете располагались ломберные столики и кресла в стиле ампир — прямые линии ножек и спинок, проложенные узкими лентами полированной бронзы, врезанной в мореный дуб. В углу гостиной стоял громадный концертный рояль красного дерева, гордость хозяйки, графини Марии Петровны.

Гости прохаживались по залу, некоторые сидели в креслах, вели оживленные беседы или просто болтали о последних петербургских новостях. Как ни странно, но тема великой войны, которую в составе Антанты вела Россия, в разговорах не затрагивалась, точно по молчаливому уговору.

— …у графа Васильчикова. Они что, друзья?

— Бога побойтесь! У Васильчикова — и друзья?!

— …милая моя! Пусть ваша тетушка обратится к обер-прокурору кассационного департамента Сената. Это мой дальний родственник, деликатный такой, добродушный старичок. Но превосходный юрист с громадным опытом. Я телефонирую ему. Надеюсь, он поможет вашей тетушке. Ведь Аделаида Венедиктовна статс-дама, я не ошибаюсь?

— …как же, третьего дня встретил я графа Андрея в Благородном собрании. Ну, что сказать? Выглядит он неважно, лицо серое, под глазами мешки. Запойное пьянство никого еще до добра не доводило. Э-э, батенька, мало ли что сухой закон военного времени!.. Чтобы граф Андрей да выпивки не нашел?! Он за рюмку горькой до Москвы пешком дойдет.

— …Савушкин купил за сто шестьдесят целковых годовалого жеребца, ахалтекинца. А жеребец возьми да околей! Кто ж его знает от чего, ветеринар только руками разводил. Эх, и ругался же корнет, слушать страшно было!

Два почтенных сановника, сидящие vis-a-vis за ломберным столиком, обсуждали свои планы на приближающееся лето.

— О! Я познакомился с неким помещиком, Ганецкий его фамилия. Отставной майор. И нанял я на лето в его усадьбе под Гатчиной верхний этаж большого каменного дома. Что за прелесть, Алексей Николаевич, если б вы знали! Комнаты громадные, парк дивный, с такими аллеями, каких я никогда не видывал, река, пруд, церковка старинная на пригорке… Алексей Николаевич, голубчик, да неужели вы все лето будете жить в городе? Ай-ай-ай, это даже жутко!

— Дела, князь, дела! Рад бы в дачный рай, так грехи не пускают. Я ведь вот уж как полгода избран в члены попечительского совета Общества взаимного кредита. Это, скажу вам, князь, анафемская работа! Удивительно, сколько в этом Обществе прохвостов и жуликов! Редкостная шайка пройдох, право слово!

— Пустое! Дела делами, а о здоровье тоже не грех подумать, мы с вами, голубчик, уже не юноши.

В гостиную вошел чуть запоздавший к началу приема гость, молодой мужчина, высокий шатен с мускулистой, изящной фигурой. Серые большие глаза выделялись на лице с правильными, благородными чертами. Это был князь Сергей Михайлович Голицын, поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.

Левая рука поручика висела на черной перевязи, на груди виднелся крест ордена Святого Георгия 4-й степени и медаль «За храбрость». И та и другая награды считались в русской армии очень почетными: их удостаивали лишь за лично совершенный подвиг. Никто не сомневался, что поручик свои награды заслужил не в штабной палатке сидя, а в седле.

Боевой офицер, прибывший на побывку после ранения и вскоре возвращающийся в действующую армию, привлек к себе всеобщее внимание. В его одежде, манерах, выражении лица, во всем внешнем виде чувствовалась спокойная сила и уверенность в себе, сдержанная мужественная энергия. На какое-то время Сергей Голицын затмил даже звезду сегодняшнего вечера, Веру Холодную.

Спустя четверть часа к поручику подошел хозяин дома, граф Александр Николаевич. Нащокины доводились Голицыным отдаленной родней.

— Я слышал, князь, вас на турецкий фронт командируют? — поинтересовался Нащокин.

— Да, я подал рапорт, — вежливо кивнул Сергей.

Александр Николаевич, стараясь не привлекать к их разговору внимания, отвел Голицына чуть в сторону, к роялю:

— С вами побеседовать хотят, князь… Конфиденциально. Если не возражаете — в моем кабинете. Поднимемся на второй этаж…

Кабинет графа поражал воображение своим размером и убранством. Темно-коричневый, отлично натертый дубовый паркет. Высокий потолок со старинной лепниной: не то нимфы, убегающие от сатиров, не то какие другие мифологические персонажи… В центре потолка закреплена небольшая люстра из полированной бронзы. По стенам, обшитым деревянными панелями, — книжные шкафы, в недрах которых золотятся корешки книг. Широкие стрельчатые окна с огромными фрамугами завешены с двух сторон шелковыми портьерами.

— Присаживайтесь и подождите минутку, князь, — Нащокин указал Сергею на столик, на котором были сервированы два кофейных прибора, стояла бутылка «Шартреза» и коробка с сигарами. Затем граф Александр Николаевич вышел из кабинета.