Пусть тот, кто хочет получить истинное впечатление о жителях Южной Африки, не задерживается в Кейптауне надолго. Там сейчас слишком много изношенных фальшивок.
Только в Доме Правительства я нашел Человека без Иллюзий (лорда Милнера), озабоченного, но неутомимого проконсула, понимавшего и недостатки, и добродетели обеих сторон, измерявшего соотношение хорошего и плохого, полного решимости использовать свои знания и свою власть для укрепления Империи.
Обаяние тех великих событий, которым предстояло свершиться в Свободной Республике, стало захватывать меня еще до того, как я отправился в Блумфонтейн. Единственный пассажирский поезд делал остановку в Бетани. Я сошел. Если бы я поехал дальше, то оказался бы в Блумфонтейне в полночь. Лучше было поспать здесь и продолжить путешествие на рассвете.
Я спросил:
— «Здесь много войск?»
— «Вся третья дивизия».
— «Кто командует?»
— «Гатакр».
Это все решило. Я немного знал генерала, мы познакомились на Ниле в приятной обстановке, ибо никому не позволялось оставаться на его обеде жаждущим или [461] голодным. Мне очень хотелось увидеть его и услышать все о Стормберге и о тяжелых боях вдоль восточной линии железной дороги. Я нашел его в жестяном домике рядом со станцией. Он ласково принял меня, и у нас состоялась долгая беседа.
Мне показалось, что он сильно изменился и стал мало похож на того дерзкого энергичного человека, которого я знал на Ниле, о котором слышал на границе или в охваченном эпидемией Бомбее. Четыре месяца забот и унижений оставили на нем свой след. Ему приходилось действовать в тяжелых условиях, при нехватке ресурсов, перед лицом ловкого и сильного врага, в стране, где все преимущества были на стороне буров, и эта нагрузка согнула его железный каркас и исчерпала ту странную энергию, которая делала его столь примечательным среди солдат. Но когда он думал о будущем, его лицо просветлялось. Темные дни миновали. Теперь, наконец, у него была вся его дивизия и более того — надежда в ближайшее время поучаствовать в деле. Я оставил его, потому, что уже темнело. Рано утром он был отстранен от командования и получил приказ возвращаться в Англию, сломанный, опустошенный и униженный.
Я не собираюсь оспаривать правильность решения об его отставке. В штормовую погоду надо доверять человеку у руля, и если это такой человек, как лорд Робертс, то довериться ему нетрудно. Но поскольку генерала Гатакра жестоко преследовали в Англии люди, не имевшие никакого представления о трудностях войны в этой стране, пожалуй, будет уместно написать об этом несколько слов в ином ключе.
Гатакр был человеком, который добился своего места в армии не благодаря чьему-то покровительству, но исключительно тяжким трудом и хорошей службой. Где бы он ни служил, он оставлял по себе хорошую память. На индийской границе он завоевал доверие такого отличного солдата, как Сэр Биндон Блад, и его дальнейшее продвижение во многом определялось той отличной репутацией, какую он заслужил во время читральской экспедиции. В 1897 году ему было поручено бороться в Бомбее с чумой, тогда впервые зажавшей город в своих смертоносных пальцах.
Об участии Гатакра в суданской экспедиции подробно написано в другом месте. Его храбрость никогда не подвергалась [462] сомнению, поскольку его дикие критики не хотели портить дело очевидными нелепостями. Если мы начнем обсуждать его тактику в войне с бурами, то скоро окажемся в области, в которую я запретил себе влезать. Достаточно заметить, что Гатакр пользовался доверием и расположением солдат в самых неблагоприятных обстоятельствах. Когда измотанные рядовые добрались до лагеря после катастрофы при Стормберге, все они были согласны в одном: «Никто не смог бы вытащить нас оттуда, кроме него». За два дня до того, как его уволили в отставку, через Бетани проходили Камеронские горцы. Эти люди узнали страстного вождя атаки при Атбаре. Зная, что для него наступили черные дни, они приветствовали его с благородством простых людей. Несчастный генерал был очень тронут этим стихийным приветствием.
Но генерал Гатакр уходит со сцены, и я слышу то там, то здесь триумфальные ноты. Но среди них я позволю себе одну ноту предупреждения. Если военное министерство слишком часто станет увольнять генералов не за отсутствие способностей, а за отсутствие успехов, оно не найдет людей, которые будут сражаться за них в бригадах и дивизионных командах. Всякий, кто знаком с переменчивым счастьем войны, чувствует себя неуверенно. Инициатива, которую жесткая дисциплина уже убила или почти убила в младших офицерах, угаснет и умрет и в их начальниках. Генералы по-прежнему будут, но они не будут охотно рисковать плодами долгих лет службы в разных проклятых странах среди всяких опасностей. Они будут смотреть на вражеские позиции. Они будут стараться разделить ответственность. Они будут требовать приказов и инструкций. Но сражаться они не будут, пока останется такая возможность, а если и будут, то только в согласии с принципом ограниченной ответственности, что означает большое кровопролитие безо всякого результата.
Блумфонтейн, 16 апреля 1900 г.
После небольшого перерыва занавес поднимается для следующего акта. Сцена и большинство персонажей другие, но это та же самая пьеса. Город, город из кирпича и кровельного железа, стоит на краю широкой равнины, покрытой жухлой травой, [463] от негостеприимного вида которой он старается отвернуться, прижимаясь в поисках защиты к покрытым кустарником холмам на севере. В толпе одноэтажных жилых домов выделяются более внушительные постройки — административные и коммерческие здания, которые возвышаются над прочими — привлекают внимание и наводят на мысль о преимуществах более высокой цивилизации. Темные холмы — их неровные контуры в одном месте разорваны симметричным силуэтом форта — служат фоном этой картины: Блумфонтейн, апрель 1900 года.
Пять часов вечера. Рыночная площадь заполнена офицерами и солдатами, которые слушают оркестр «Буйволов». Каждый полк, каждая колония Империи представлены здесь; все в униформе цвета хаки, но различаются невероятным количеством разнообразных значков.
Местные жители, бородатые бюргеры, которые заключили мир, горожане, которые никогда не хотели лезть в драку, стоят вокруг и почтительно смотрят. В конце концов, есть гораздо худшие вещи, чем быть побежденным. Спрос большой, армия богата, цены высоки. Торговля быстро последовала за флагом, который развивается на каждом здании; и будь то промышленные товары или сельскохозяйственная продукция, все сейчас пользуется спросом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});