Причины
Былые вечера и поколенья.Начала не имеющие дни.Глоток воды, коснувшийся гортаниАдама. Безмятежный райский строй.Зрачок, пронизывающий потемки.Клубленье волчьей свадьбы на заре.Слова. Гекзаметры. Зеркальный отсвет.Высокомерье Вавилонской башни.Любимая халдеями Луна.Неисчислимые песчинки Ганга.Сон мотылька о яви Чжуанцзы.Заветный сад на острове блаженных.Загадочный бродячий лабиринт.Бессрочная тканина Пенелопы.Зенонов круг сомкнувшихся времен.Монета, вложенная в рот умершим.Геройский меч на роковых весах.Любая капля греческой клепсидры.Штандарты. Летописи. Легионы.Палатка Цезаря фарсальским утром.Тень трех крестов на меркнущем холме.Восток, отчизна алгебры и шахмат.Следы бесчисленных переселений.Державы, покоренные клинком.Бессменный компас. Грозная стихия.Часы, отстукивающие память.Король под занесенным топором.Несчетный прах давно погибших воинств.Трель соловья над датскою землей.Самоубийца в зеркале. КолодаКрапленая. Несытый блеск монет.Преображенья облака над степью.Причудливый узор калейдоскопа.Любая мука. Каждая слезинка.
…Как все с необходимостью сошлось,Чтоб в этот миг скрестились наши руки.
АДАМОВ ПРАХ
Клинок не долговечнее соцветья.Скала крепка не более стекла.Все создано из будущего пепла.Сталь — это ржавь, а голос — отголосок.Твой праотец Адам — твой смертный прах.Последний сад вовек пребудет первым.Песнь соловья и Пиндара — одно.Рассвет — лишь повторение заката.Микенец — позолоченная маска.Форт — жалкое скопление камней.Уркиса — удостоенный пощады.Отображенье в зеркале не знаетБылого и состарилось сегодня.Невидимое время лепит нас.
Какое счастье быть неуязвимойВодою Гераклитова потокаИ вьющимся огнем, но в этот день,Который длится и не иссякает,Я чувствую, как вечен и недолог
Послесловие
Каждая мелочь — замечание, разлука, встреча, любой из занятных узоров, которые выводит случай, — способна вызвать эстетическое чувство. Дело поэта — воплотить подобное чувство (всегда личное) в движении сюжета или стиха. Средство у него только одно, язык, а это, по уверению Стивенсона, материя на редкость неподходящая. Что можно сделать с помощью заношенных слов — бэконовских idola fori[5] — и всех риторических приспособлений, которые рекомендует учебник? Казалось бы, ничего или бесконечно мало. Тем не менее, одной страницы того же Стивенсона или одной строки Сенеки достаточно, чтобы убедиться: задача не безнадежна. Во избежание разногласий я выбрал примеры из прошлого; у читателя есть неограниченная возможность подыскать другие, может быть, совсем недавние удачи.
Книга стихов это сборник магических опытов. Скромный маг использует имеющиеся у него скромные средства по мере отпущенных возможностей. Один счастливый намек, один неудачный акцент, единственный оттенок способны разрушить волшебство. Уайтхед говорил о наваждении идеального словаря, когда исходят из того, что для каждого предмета есть свое, единственное слово. На самом деле, мы работаем ощупью. Мир переменчив и текуч, язык неподатлив.
Из всех моих книг эта самая личная. В ней много отсылок к литературе; их много и у Монтеня, который изобрел личность. То же можно сказать о Роберте Бертоне, чья "Anatomy of Melancholy"[6], одна из самых личных книг в литературе, — своего рода центов, непостижимый без объемистого книжного шкафа. Вместе с некоторыми городами, вместе с несколькими людьми, самый щедрый дар моей судьбы составили книги. Рискну ли я еще раз повторить, что главным в моей жизни была отцовская библиотека? Правда в том, что я из нее никогда не выходил, как не вышел из своей и Алонсо Кихано.
Х.Л.Б.
Буэнос-Айрес, 7 октября 1977 г.
Примечания
1
В украшении шлемов (англосакс.).
2
Все, что могло быть
3
"Песнь о Роланде" (франц.).
4
То, что я есть
5
Идолы площади (лат.).
6
"Анатомия меланхолии" (англ.).