Читать интересную книгу Тайны - Эрнст Гофман

Штрелиц, 22 мая 1821 Теодор Барон фон С."

Гф. очень обрадовался письму дядюшки и от души смеялся над письмом племянника. Он решил ответить и на то, и на другое, после того, как познакомится со Шнюспельпольдом и его прекрасной подопечной.

Как только пробило девять часов, Гф. отправился на Фридрихштрассе. Сердце его сильно билось в предвкушении того необычайного, что должно было произойти, когда он позвонил у дома, номер которого был назван Шнюспельпольдом.

На вопрос, живёт ли здесь ассистент канцелярии Шнюспельпольд, девушка, которая открыла дверь, ответила: "Конечно" и приветливо проводила его, освещая путь по лестнице.

– Войдите! – крикнул знакомый голос, когда Гф. тихонько постучал. Но войдя он почувствовал, что сердце остановилось и кровь застыла в жилах, он едва устоял на ногах! Не тот Шнюспельпольд, хорошо ему знакомый по виду, а мужчина в широком варшавском шлафроке с красной шапочкой на голове и длинной турецкой трубкой, из которой клубами струился дым, лицом и позой – ну, в общем полный его двойник – вышел навстречу и вежливо спросил, с кем он имеет честь в столь поздний час. Гф., изо всех сил стараясь держать себя в руках, с трудом пробормотал вопрос, действительно ли он имеет удовольствие видеть господина Шнюспельпольда.

– Конечно, – ответил двойник, смеясь и выколачивая трубку, которую затем поставил в угол, – конечно, это я, и либо я очень ошибаюсь, либо Вы тот самый человек, визита которого я ожидаю сегодня. Не правда ли, сударь, ведь Вы… – он назвал имя Гф. и описал его характер.

– Боже! – воскликнул Гф., сотрясаясь, как в ознобе. – Великий Боже! До сего момента я всегда считал себя именно тем, кого Вы только что изволили назвать, да и сейчас предполагаю, что я действительно он и есть! Но, почтеннейших господин Шнюспельпольд, это такая ненадёжная вещь – сознание того, что ты существуешь на свете. Вот Вы, дорогой господин Шнюспельпольд, Вы действительно до глубины души убеждены, что Вы это Вы – господин Шнюспельпольд, а не кто-нибудь другой? Ну, например…

– Ха! – вскричал двойник. – Я понимаю, Вы предполагали, что увидите другой облик. Однако ваши сомнения пробуждают и мои, потому что простое предположение я не могу считать определённостью и не могу считать вас тем, кого здесь ожидали, пока Вы не подтвердите своей личности, правильно ответив на простой вопрос. Действительно ли вы, мой уважаемый гость, верите в гармонию психических сил при условии повышенной деятельности церебральной системы, независимую от животного характера физического существования?

Гф. совершенно оторопел от этого вопроса, смысл которого был ему непонятен, и подгоняемый одним только страхом, от всей души воскликнул: "Да!"

– О! – Обрадовался двойник, – о, сударь, теперь вы доказали, что имеете законное право принять от меня завещание дорогого мне лица, и я вручу вам его немедля.

Тут двойник извлёк маленький небесно-голубой бумажник с золотым замочком, в котором был и ключик.

Гф. Почувствовал, что сердце его замирает, когда увидел тот самый роковой небесно-голубой бумажник, который барон Теодор фон. С нашёл и снова потерял. С надлежащей вежливостью он взял сокровище из рук своего двойника и хотел его любезно поблагодарить, но тут в атмосфере возникло нечто пугающее и таинственное, острый сверкающий взгляд двойника вдруг настолько выбил его из колеи, что он уже совсем не понимал, что делал.

Резкий звонок рассеял оцепенение. Это он сам позвонил в колокольчик у дома № 97. И, полностью приходя в себя, заговорил в восторге: "Что за великолепный природный инстинкт, доходящий до самых глубин! В тот момент, когда я и физически, и психически ощущаю какую-то неуверенность, он ведёт меня к моему дорогому другу доктору Г. М., который быстро поможет мне встать на ноги, как это уже бывало". Гф. подробно рассказал доктору М. обо всём невероятном и ужасном, что с ним произошло двумя домами дальше вперёд или назад, и жалостным голосом попросил поскорее прописать ему средство, которое разгонит страхи и все тяжёлые последствия. Доктор М., обычно очень серьёзно говоривший с пациентами, рассмеялся прямо в лицо ошарашенному Гф. и сказал, что против такого приступа болезни, который случился с Гф. и ещё продолжается, нет иного лекарства, кроме некоего шипучего напитка, который пока герметически закупорен в бутылках, но если начнёт пениться, то может подарить ещё и не таких прекрасных духов – куда интереснее двойников, Шнюспельпольдов и прочей запутанной чепухи. Но сначала пациенту надлежит как следует поесть. Тут доктор взял под руку своего друга Гф. и повёл его в комнату, где было много весёлых людей, они как раз кончили партию в вист и вместе с доктором и его другом уселись за прекрасно сервированный стол. Вскоре появился и медицинский напиток, который должен был помочь излечению Гф. Все заявили, что тоже выпьют, чтобы подбодрить бедного Гф. Но он глотал лекарство с такой быстротой и легкостью, без всяких признаков муки и отвращения, стоически и героически заверяя, что питьё имеет вполне приличный вкус, что все присутствующие очень удивлялись и предсказывали заметно приободрившемуся Гф. долгую жизнь.

Весьма примечательно было то, что Гф. спокойно спал и не видел во сне ничего из тех странных событий, которые случились накануне. Он объяснял это целебным действием вкусного лекарства, прописанного доктором. Только в момент пробуждения его, как молния, пронзила мысль о таинственном бумажнике. Он вскочил и сунул руку в нагрудный карман фрака, который был на нём вчера, и действительно нашёл там чудесно-голубую драгоценность. Можно себе представить, какие чувства охватили Гф., когда он открывал бумажник. Он надеялся, что окажется более ловким, чем барон Теодор фон С. и ему удастся проникнуть в тайны содержимого. Однако это содержимое оказалось совсем иным, чем тогда, когда барон Теодор фон С. нашёл бумажник на скамейке в Тиргартене вблизи статуи Аполлона. Ни хирургического ножичка, ни светложёлтой ленты, ни экзотического цветка, ни флакончика с розовым маслом – ничего этого не было, только очень маленькие тоненькие листки, покрытые едва заметным шрифтом, лежали в бумажнике, который Гф. осмотрел с величайшей тщательностью.

На первом листке изящным женским почерком были написаны итальянские стихи, которые по-немецки звучали примерно так:

Магические нити жизни вьются,Стремясь связать, что кажется раздельным;Тщеславный демон их порвать стремится.Деянья высших сил открыты взоруВ лучах поэзии зеркал волшебных,Всё в мире обретает цвет и форму.Маг не боится недоступной тайны,Надеждой служит внутренняя сила,В духовный мир войдёт он не случайно.Не ты ль тот маг, кто смог меня увидеть?Не твой ли дух мне устремился вслед?Да, это ты, ты в сладких снах воспет,Ты угадал мою любовь и гордость,Вдвоём с тобой, в твой взгляд я погрузилась.Возникла связь, её порвать нет средства,Страданья, мой восторг тебе открылись,Теперь ты облечёшь в слова всех чувств соседство.Возможно ли, чтоб ты вдруг стал безумным?Чтоб дух твой был опутан колдовством?Чтоб ты стал жертвой шарлатанов шумных?Нет, то, что дух познал внутри, в глубинах,Должно взметнуться ввысь и выйти в жизнь.Маг не колеблется в своих волшебных силах.Отсюда прочь в возлюбленные сферыВлечёт меня надежда и стремленье.Звезда счастливая восходит с блеском в небе,Тропой (самим намеченной тобою)Иди вперёд и отгони сомненья,Тот, кто страданьем был, моею страстью,Здесь станет только беглой зарисовкой,Фантазия пусть не жалеет красок,Рисуй, что видел, смело, со сноровкой.

Гф. несколько раз внимательно прочёл стихи, и ему показалось, что сочинил их не кто иной, как подопечная Шнюспельпольда, гречанка, и адресованы они не кому иному, как ему самому. Если бы только она не забыла поставить город, дату и подпись, если бы она писала простой и ясной классической прозой вместо этих запутанных, туманных мистических стихов, то всё стало бы куда понятнее, и я бы точно знал, на чём стою, а так… Но как это часто бывает, когда мысль, пришедшая в голову, становится всё более убедительной по мере того, как входит в сознание, так и для Гф. вскоре стало непостижимо, что хоть одно мгновенье он мог сомневаться в том, что именно о нём идёт речь в этих приятных стихах и что они есть поэтическая рекомендация, посредством которой ему передаётся небесно-голубая драгоценность. Было совершенно ясно, что незнакомка получила весть о том духовном общении, в котором Гф. находился с ней, когда писал "фрагмент из жизни одного фантазёра", будь то косвенным путём или непосредственно благодаря собственному мистическому проникновению или скорее психическим связям, о которых говорил двойник. Как иначе можно было истолковать эти стихи, кроме того, что духовное общение с автором показалось незнакомке достаточно привлекательным, чтобы возобновить его без страха и оглядки, и что небесно-голубой бумажник вместе с содержимым должен послужить знаком объединения.