Читать интересную книгу Zевс - Игорь Савельев

Циглинцев, смешливый, как все болтливые люди, регулярно сползал под кресло и даже, кажется, слегка повизгивал. Оратора пародировали в голос, в зале стоял шум, но заместителю министра, кажется, того и надо было. Он переврал все фамилии, даже самые обыкновенные русские. «Леди Ди» топталась в сторонке с переносным микрофоном, раза два пыталась вклиниться в эту речь и все же нашла момент, чтобы подловить – как раз когда «не про вот эти гранты».

– Да! – вдруг гаркнула она в микрофон так, что замминистра даже качнулся. – Вы совершенно верно это отметили! Наши премии отличаются от грантов и стипендий, вручаемых российским ученым различными западными фондами – вспомните хотя бы, какую сомнительную деятельность развел фонд Сороса… Мы – российский фонд, мы патриоты нашей науки! Евгений Александрович Геновский всегда подчеркивает, что наша деятельность, прежде всего…

На лице чиновника отразился ужас. Казалось, единственный путь к спасению для него – сыграть в Брежнева до конца и умереть прямо здесь, на сцене. Казалось, он так и сделает, и даже начал слегка заваливаться… но острый ум нашел выход после секундной заминки, и мечте каждого актера – уйти из жизни прямо перед публикой – осуществиться не пришлось, по крайней мере, в этот раз.

– Да!!! – крикнул он еще громче. – Вот вы, я забыл, какое у вас отчество, вот вы очень правильно сейчас сказали… Прямо душа поет… Когда видишь столько молодых… лиц… Западные фонды! Посмотрите! Британский совет. Мы разоблачили его деятельность… Эта организация сейчас запрещена в России… Мы вовремя пресекли… Что они могут дать? Нет, ну, конечно, они могут дать… Фунты-стерлинги! Гвинеи их эти! («Гинеи!» – захлебываясь от восторга, прокричал зал.) Но что взамен? Мы-то знаем, как делается… Как это у них делается… Это все…

«Леди Ди» поскучнела. Оценив бросок противника (громить Британский совет, тогда как шеф укрылся в Лондоне), она поняла, что битва проиграна.

Дальше стало совсем неинтересно. Когда вручались дипломы, пожимались руки, чиновник, кажется, вообще уснул в сторонке. «Старик Державин» что-то заметил, лишь когда пригласили старого знакомого Кирилла: они учились вместе в аспирантуре.

– А вот это вот очень важно для нас поддержать… Этих ребят. Они готовят очень важный проект, государственный… «Суперджет», ближнемагистральный самолет нового поколения, это будет прорыв…

Вот тут уже Кирилл не мог молчать.

– Ага. Прорыв, – нарочно громко, как контуженный, сказал он Циглинцеву. – Сколько бабла уйдет через этот «прорыв»… У них же ни наработок, ни технологий, ничего…

– Узнаю патриотизм истинного туполевца! – посмеялся сосед.

– Патриотизм… Нет, ну молодцы, что я могу сказать. Всех развели, всем уши промыли с этим «Суперджетом», которого еще и на бумаге толком нет… У нас готовая 334-ка, не то что в металле, она испытания прошла, сертификат получила! – нет, у нас деньги отобрать, этим – под эти бумажки – дать. Нет, я не спорю, наши сами виноваты. Если они не умеют в Кремль без мыла влезть, то на кого ругаться-то…

– Хочешь, поставим ему подножку? – весело предложил Циглинцев. Конкурент шагал мимо них к сцене.

– Ладно, пусть живет…

После церемонии молодые ученые, как их назвали сегодня не раз и не два, выпали обратно к гранитным кубам и шарам, смеялись, дымили, но Кирилл толкался в их рядах недолго. Можно было съездить в ресторан, авиаторы позвали, но, во-первых, машина (уже не выпьешь), а во-вторых… В последнее время хотелось больше времени проводить дома. С Яной. За какой-нибудь чашкой травяного чаю. «Старею». Вот и легкие тучки потянулись откуда-то со стороны материковой Москвы.

Он поедет домой, потому что на работе сегодня не ждут, букет вручит Яне, диплом отвезет потом в Казань – пусть родителям будет приятно (они и все старое его, КВНовское, все так же держат на стенах, всю ту почетную макулатуру). Им льстило, что сын всюду первый… Ну а сам останется гол как сокол. Какое-то странное удовлетворение. А если фонд не заплатит – тем более.

Кто чего боится, то с тем и случится. Он сдавал назад осторожненько, моля бога, потому что так и не овладел животным чутьем габаритов машины; визг тормозов, бешеный удар по клаксону. С проявившимся на полуслове матом: из «бэхи» выскочил парень, тот самый, который был с тонкой сигареткой.

– Ну куда, мля, куда?! Куда ты полез на своем корыте?..

Кирилл, с внезапным ледяным спокойствием, плавно отжал сцепление, почти не глядя, сдал дальше назад, почти уперся в блестящее свиное рыло за миллион (несся мат и град слабеньких ударов ладонью по стеклу и крыше – он даже нормально кулаком впечатать не может, слабак), – переключил передачу и уверенно тронулся вперед.

И не отказал себе в удовольствии подмигнуть пропустившему его лоху «аварийкой».

Да. Вот теперь-то – да. День удался.

II

Неведомая смерть.

Понятно, что она сама по себе есть загадка, и никто не знает, что там – за чертой, и каждый думает и думает об этом, втайне даже от себя… Но как странно обновляется эта загадка, когда и факт смерти окружен бесконечными вопросами – как, кто, отчего? – если еще сам факт ставится под сомнение…

Кирилл не однажды думал об этом.

Например, он подумал об этом, когда солнечным утром, прошившим подъезд через запыленные окна насквозь, опять опаздывал на работу. С ним приключилось нечто на лестнице. Спускаясь, он поначалу не обратил особого внимания на нескольких соседей, два-три человека, да едва знакомы – и едва кивнул. Его окликнули, когда уже пошел дальше.

– Простите… Вы ничего не чувствуете?

Кирилл медленно обернулся.

Какой широкий, волнующий вопрос.

– Ну… Запах?

В таких случаях (понятно, более бытовых) он отвечал обычно со смехом, что плохо различает запахи – из-за нехватки цинка в организме. Где-то это вычитал. Бывал бесполезен Яне, если оказывался в международных аэропортах и звонил из парфюмерных отделов дьюти-фри, потея, почти в панике… Сейчас решительно ничего не понимал. Но принюхался.

– А вы можете еще раз пройти мимо этой двери? Извините… Мы тут понять не можем…

Плохо соображая, что происходит, Кирилл все-таки вернулся, поднялся на полпролета, медленно спускался, неотрывно смотря на дверь с цифрой «шесть». Совершенно невзрачную дверь. Сколько раз пробегал не глядя. Сейчас за ней вставало что-то страшное.

– Не пойму, – разглагольствовал обстоятельный и какой-то очень семейный сосед. – Вроде, немного пахнет… Стучим – не открывает. Тут ведь старушка живет, восемьдесят семь лет ей, что ли… Может, в деревню уехала, летом она вообще оттуда не приезжает, а какое-нибудь мясо оставила на столе, и вот… тухнет… А может…

Кирилл настороженно смотрел под цифру «шесть»; ему казалось (как говорят в таких случаях – кожей чувствовал), что за ним наблюдают через глазок. Может быть, наблюдает сама смерть. Играется. Пока не вызвали участкового и не выкурили ее из квартиры – искать другое временное убежище.

– Нет, не чувствую… Извините.

И Кирилл почти побежал.

Он хорошо помнил, когда впервые подумал о «неведомой смерти»: Света. Света. История Светы. Когда, с расширенными от ужаса глазами, наблюдал за феноменом смерти «ВКонтакте». Когда на твоих глазах разворачивается мрачная пляска неизвестности. Открываешь «Новости». И ничего поначалу не можешь понять. Читаешь один статус, второй, третий и с нарастающей тревогой понимаешь – что-то случилось. Но эти статусы так траурно-возвышенны и оттого – так отвратительно неконкретны, что хочется материться. Конкретнее! Четче! Что случилось?.. Смерть разливается по френд-ленте как будто играет с тобою в прятки, и ты уже мечешься в панике по страницам, пишешь сообщения, пока не натыкаешься (здесь подойдет хорошее слово: напороться) на фото, спешно зачерненное по краям… И здесь ты узнаешь – кто. Первый тайм игры в прятки выигран. Или все-таки проигран?

Ведь Она продолжает водить.

Потом этого знания, ответа на первый вопрос «кто?» становится так много, что хочется его выблевать, вместе с трауром, который богато иллюстрирует всю твою френд-ленту, адреса-пароли-явки…

Кирилл спустился под землю недлинным эскалатором. К уже захлопывавшимся дверям не побежал, а шагал с достоинством, и спешащие обтекали его. Остановился, ожидая, и огни состава, идущего в противоположном направлении, бежали будто навстречу Кириллу в кафеле, играли с колоннами: как ложное солнце, прибывал ложный поезд метро.

Второй тайм игры в прятки: ты не можешь ответить на все остальные вопросы: как, когда, почему?.. О причинах смерти говорить неприлично. Даже когда неестественность этих причин (ведь молодость!..) прямо-таки бросается в глаза. Спросить? У кого?.. У близких друзей?.. Как-то нелепо лезть с расспросами, да даже и со слишком активным сочувствием. Ведь – молодость!.. – ей всегда сопутствует странное желание играть со смертью, видимо, оттого, что она должна быть далека. Близких друзей всегда легко угадать, и они тоже будто странно играют, все как один выставляя на аватарки совместные фото с…