Что говорит об англичанах этот самый популярный английский фильм? Во-первых, как гласит бессмертное речение, «не для веселья мы на земле живем». Во-вторых, как важно для них чувство долга: в то или иное время военную форму носила большая часть взрослого населения. Тревор Говард был лейтенантом Королевских войск связи, и для паблисити киностудии приписывали ему целый ряд просто-напросто выдуманных актов героизма. Селия Джонсон служила во вспомогательном корпусе полиции: оба знали все о том, как удовольствия приносятся в жертву чему-то более высокому. Самое главное: эмоции даны, чтобы их контролировать. Дело было в 1945 году. Но это вполне могло произойти и в 1955 или даже в 1965 году. Могла измениться мода, но погода оставалась сырой, а полицейские — такими же добродушными. Несмотря на послевоенную политику «государства всеобщего благосостояния», в этой стране каждый знал свое место. Люди в форме все так же привозили на тележках и ставили у дверей молоко и хлеб. Что-то было принято делать, а что-то не принято.
Кто-то может предположить, что это были благопристойные люди, и трудились они, сколько было нужно для удовлетворения сравнительно скромных амбиций. Они же привыкли представлять, что на них напал враг, что они держатся под его огнем и храбро противостоят ему. Это картина сражения при Ватерлоо, когда британские войска отражают решительную атаку французов, или купол собора Святого Павла в дыму и пламени от взрывов немецких бомб. В них было глубоко заложено понимание своих прав, но в то же время они могли с гордостью сказать, что их «не очень-то волнует» политика. Полный провал как левых, так и правых экстремистов на выборах в Парламент свидетельствует о том, с каким глубоким скептицизмом они воспринимают обещания земли обетованной. И действительно, они были сдержанны и склонны к грусти. Но ни в одном имеющем значение смысле они не были людьми религиозными, потому что англиканская церковь — изобретение политическое, и из-за этого определение «добрый малый» стало чем-то вроде канонизации. Они допускали, что веруют, в случаях, когда это было необходимо по требованиям бюрократии, могли поставить в нужной графе «С of E», то есть англиканская церковь, зная, что их не будут беспокоить требованиями посещать церковь или отдавать все, что есть, бедным.
В 1951 году газета «Пипл» («Народ») организовала опрос читателей. За три года Джеффри Горер получил более 11 000 ответов. В итоге он сделал вывод, что за последние 150 лет национальный характер изменился ненамного. Поверхностных изменений наблюдалось множество: население, жившее в беззаконии, стало блюсти закон; страна, где обожали собачьи бои, травлю медведей и публичные казни через повешение, стала человеколюбивой и щепетильной; повальное взяточничество в общественной жизни сменилось высоким уровнем честности. Однако неизменным, похоже, остались глубокое возмущение надзором или контролем, любовь к свободе; сила духа; низкий по сравнению с большинством соседних стран, интерес к сексуальной жизни; прочная вера в значение образования для формирования характера; внимание и деликатность по отношению к чувствам других и весьма крепкая приверженность к браку и институту семьи… Англичане поистине единый народ, более единый, отважусь отметить, чем в любой предшествующий период своей истории. Когда со всем тщанием прочитывал первую пачку полученных опросников, оказалось, что я постоянно делаю одни и те же заметки: сначала — «Какую же скучную жизнь, похоже, ведет большинство этих людей!», а потом — «Какие прекрасные люди!». Таких же суждений мне, похоже, стоит придерживаться и сегодня.
Причины подобного единения достаточно очевидны — страна только прошла через ужасную войну, во время которой каждому пришлось чем-то жертвовать. Населению Англии, по-прежнему сравнительно единородному, стали привычными неудобства дисциплины, и его не охватила массовая иммиграция. Они оставались островитянами, и не только в физическом смысле, но и потому, что средствам массовой информации еще только предстояло создать «всемирную деревню».
Это мир сегодняшних дедушек и бабушек. Это мир королевы Елизаветы и ее супруга, герцога Эдинбургского. Юная принцесса Елизавета вышла замуж за лейтенанта Королевского военно-морского флота Филиппа Маунтбаттена в 1947 году. В те суровые времена (по карточкам на человека давали по три фунта картофеля и по одной унции бекона в неделю) эта свадьба привнесла в однообразную атмосферу страны ощущение зрелищности и волшебства. Филипп был в военно-морской форме, а Елизавета сменила фуражку, в которой ее видели во время войны, на атласное платье, украшенное десятью тысячами мелких жемчужин. В духе Тревора Говарда и Селии Джонсон они могли полагать, что их ждет долгая совместная жизнь. И они прожили ее. Но стали последним поколением, придерживающимся этого кодекса. Как и четвертая часть семейных пар, заключивших союз в 1947 году, королевская чета праздновала в 1997 году золотую свадьбу, но к тому времени затруднительное положение, в котором оказались Селия Джонсон и Тревор Говард, стало чуть ли не антропологической редкостью: ожидалось, что такую марафонскую дистанцию пройдут менее одной десятой всех пар, сыграющих свадьбу в последующие пятьдесят лет. К тому времени женщины уже составляли более половины всего занятого населения — поразительная перемена, если принять во внимание ту безропотность, с какой пятьдесят лет тому назад большинство из них оставили места, где работали во время войны, чтобы на них могли принять демобилизовавшихся мужчин, которые требовали работы. Теперь ежегодно большинство из 200 000 браков заканчиваются разводом, причем на развод чаще всего подают женщины, которые уже больше не готовы считать, что «мы должны быть благоразумными». Ко времени празднования юбилея принца Филиппа и королевы Елизаветы трое из их четверых детей вступили в брак, и каждый из этих браков был расторгнут. Наследник престола развелся с женщиной, которую прочили в будущие королевы, и она встретила смерть в парижском подземном туннеле вместе со своим любовником-плейбоем Доди Файедом, отец которого, Мохаммед, владеет «Харродз», самым известным магазином в «стране лавочников», и завел обычай передавать деньги в коричневых бумажных конвертах членам парламента-консерваторам, заявляющим, что их партия зиждется на английских традициях неподкупности и чести. На похоронах Дианы происходили настолько «неанглийские» сцены публичного оплакивания — зажженные свечи в парке, бросание цветов на проезжающий гроб с ее телом, — что военному поколению оставалось лишь смотреть на все это как озадаченным путешественникам в своей собственной стране.