Я остановился, коснувшись носками ботинок воды. Море впереди вдруг зашумело, его поверхность вскипела. Послышался нарастающий низкий грохот, перешедший в свист. Там, где кончался желоб и начинался подводный туннель, примерно в двухстах метрах от берега, блеснуло. Вылетела длинная приплюснутая сигара, прежде чем я успел повернуть голову, пронеслась неподалеку от меня и рухнула в воду, оставляя за собой кипящие волны, тут же прибитые работающими на полную мощность волноломами. В последний момент сквозь прозрачные стенки сигары я разглядел ряд разноцветных автомашин. Прага-Рейкьявик, через Копенгаген и Осло. Один из тех морелетов, на которых с удовольствием путешествуешь даже без особой нужды и которые многим заменяют ракеты и всевозможные воздушные лайнеры. В памяти всплыли луга в заповедниках Исландии. Мы бывали там...
Морелета уже не было видно. Миниатюрные взрывы воздушных пузырьков выровняли буруны, превратив их в розовые, сходящиеся вдали линии. Я любил эту картину.
То есть мы любили...
Я резко попятился, развернулся и, неестественно выпрямившись, направился в город. Свело скулы. Только тут я понял, что изо всех сил стискиваю челюсти.
- Родители живы?
В кабинете было темно. Голос техника тонул в путанице проводов, кабелей, световодов, соединявших неисчислимые приставки информатуры. Я лежал на высоком жестком диванчике, засунув голову в ажурное полушарие, - регистрировалось каждое мое слово. Я вдруг представил себе, как они исчезают в кассетах записывающего устройства. Мне начинало надоедать.
- Живы, - проворчал я. - С рождения.
- Родственники?
Техник твердо знал, что от него так просто не отделаться. Прошло полтора часа с той минуты, как он записал мой стереотип. Система кровообращения, нервы, реакции. Мне нечего было стыдиться. Результаты почти точно укладывались в схему, типичную для людей, которые пребывали вне Земли пять лет - период, принятый во всех службах. Отклонения в пределах нормы. Потом я перешел в соседнее помещение, где у меня взяли кровь, и просидел там минут десять в экранированном сундуке, стены которого то разгорались, то становились совсем прозрачными. Это было что-то новое. Но настоящая потеха началась только здесь, когда техник уложил меня на диван, надел на голову нечто такое, что я видел впервые в жизни, и приступил к "беседе", до чертиков напоминавшей киноследствие. После вопросов о родителях, перенесенных болезнях, людях, с которыми я был знаком или просто встречался, разговор пошел об идеологии. Его интересовало, что я думаю о том или ином периоде в истории Земли, традициях, воспитании, психической стимуляции и сотне таких вещей, значение которых обнаруживается обычно задним числом. Жонглируя историческими фактами, он как бы мимоходом проверил мою память, а также представления о формировании научных прогнозов в прошлом и теперь. Прежде чем задать вопрос, он ударял по клавише записывающей приставки, а получив ответ, отработанным механическим движением стирал запись, пересылая ее в сумматор. Вопросы брал с лежавших перед ним листков. Иначе я давно бы послал его к дьяволу вместе с его кривой Эйредоуна, коррекцией саморегулирующихся систем и Хиросимой. Сейчас же я не мог даже пикнуть, потому что он просто делал свое дело. Я подумал, сколько субъектов вроде меня прошло через этот кабинет за последние недели и месяцы... Когда они, собственно, начали? Впрочем, бог с ними...
Неожиданно техник замолчал и поднял голову. Послышался шорох раскрываемых дверей.
- Кончаете? - прозвучал мягкий голос, показавшийся мне знакомым.
- Чего ради? - сказал я. - Никогда в жизни мне так мило не беседовалось...
Раздался глуховатый смешок. Я узнал бы его на солнцах Центавра. Руководитель экспертной группы при Комплексе - Норин. Человек, который все может понять и все высмеять.
- Загляни ко мне, когда кончите... беседовать, - сказал он.
Я буркнул что-то, что при желании можно было принять за согласие.
- Впрочем, нет. Я буду занят. Лучше приходи во второй половине дня. В пять. У меня есть кое-что для тебя.
Это прозвучало серьезно. Двери закрылись. Техник уставился на листки. С его почти неподвижных губ слетел очередной вопрос. "Еще неделя, - подумал я, - и он выучит свою шпаргалку наизусть".
Минуло двенадцать. Диванчик подо мной пропитался потом. Короткие секунды молчания заполнял шум крови в висках.
Голос вдруг утих. Секунду, может, две ничего не происходило.
- Расскажи о своей девушке...
Я попытался вскочить, ударился лбом в обрез охватывающего голову полушария и упал навзничь.
- На сегодня довольно, - сказал я спокойно. - Если не снимешь с меня свой чепчик - усну. Можешь оставаться здесь, можешь выйти - мне это до лампочки. В любом случае больше ты не услышишь ни слова...
2 В доме было тихо, как в склепе. Я прошел через всегда открытую террасу и остановился посреди холла. Кресла, цветы, разбросанные клочки пленки. Все по-старому. Стены, увешанные все той же разукрашенной аппаратурой, которой я играл еще пятилетним мальчонкой. Взгляд задержался на любимом кресле отца, стоявшем боком к камину. Подушка слегка примята, словно кто-то сидел там всего несколько секунд назад. Именно в этот момент я окончательно понял, что вернулся домой. Но ощущение было не из тех, которые приносят успокоение.
По крутой лесенке я поднялся на антресоли и попал в небольшой коридорчик с раздвижными стеклянными стенами, за которыми виднелась желто-серая в эту пору года трава.
Я любил приходить сюда. Остальные домочадцы делали это редко. Мама - никогда. Отец занимался конструированием световодов. Догадаться, что и каким голосом заговорит в его комнате, было невозможно.
Я почувствовал усталость, прислонился спиной к дверному косяку и прикрыл глаза. Вошел отец.
- Привет, папа, - сказал я, не двинувшись с места. Он улыбнулся, вздохнул, потер пальцами виски, потом быстро, словно вспомнил что-то, подошел и положил мне руки на плечи. Мы обнялись.
- Ты утомлен, - сказал он.
Я внимательно посмотрел на него. Морщинистое лицо, темные тени под глазами. Небось, снова всю ночь просидел над своими даторами. А вообще-то держался молодцом. Выглядел, пожалуй, даже моложе, чем в тот день, когда мы простились на космодроме.
- Есть что-нибудь новенькое? - спросил я, указывая на раскрытую дверь в кабинет.
- Ничего особенного... - ответил он пренебрежительно, старательно прикрыл дверь и, засунув руки в карманы халата и не глядя под ноги, спустился в холл. Я последовал за ним, сел в кресло и откинул голову на спинку. Глаза слипались.
- Скажи что-нибудь, - попросил я, - а то усну.
Он сделал вид, будто не расслышал. Несколько секунд стоял, глядя на меня в упор, потом, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});