Читать интересную книгу Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова

Дядя Ваня улыбнулся:

– Наш новый арсенал. Вчера приобрели. Свой-то узнаешь?

Девушка аккуратно взяла свой наган и спрятала в карман плаща.

– Не бойся. Тебя не ищут. Мы все обставили так, словно на постоялом дворе произошла пьяная драка. Трое свидетелей будут клясться, что видели ссору мужчин и убийцу – заезжего цыгана. Оружие я забрал. Тебя никто не найдет. Мы умеем заниматься конспирацией. Прикроем, как положено.

– Мы – это кто?

– Мы. Теперь ты тоже с нами. Со вчерашней ночи. Вижу, ты умеешь обращаться с оружием… Стрелять.

– Меня отец учил… в детстве. Он хотел иметь сына. А родилась я.

– И он не сумел скрыть своего разочарования?

Девушка кивнула, нахмурившись. Было видно, что он разбередил старую рану.

– Если ты станешь одной из нас, никто больше не посмеет тебя обижать. Ты всегда сможешь постоять за себя так, как сделала вчера. Тебя станут бояться, – сказал дядя Ваня.

– Я не понимаю. Вы кто?

– Анархисты. Союз революционеров-анархистов. Черные дьяволы. Нас называют так. Неужели ты никогда не слышала? Откуда ты родом?

– Отсюда, из Александровска. Родители… Они и сейчас живут тут, – и она неожиданно для себя добавила: – Они никогда меня не любили…

– Как тебя зовут?

Девушка промолчала. Ее новый знакомый рассмеялся.

– Да нечего тебе бояться! Разве ты еще не поняла, что я на твоей стороне? Мы прикроем тебя и от каторги, и от полиции, и всегда за тебя постоим. Тебе есть куда идти? Ты можешь уходить, если мне не доверяешь. Твое место – с нами. Я понял это вчера. Ты создана быть борцом, а не бессловесной игрушкой для тех, кто вытирает о тебя ноги.

– Маруся. Мария Никифорова. – Девушка твердо взглянула ему в глаза.

– Будешь теперь Дьяволицей Марусей. Так называют нас. Ты ведь не из простых? – Похоже, дядя Ваня знал ответ.

– Нет. Отец – штабс-капитан. Он герой русско-турецкой войны и кавалер множества боевых наград. А еще он тяжелый, жестокий человек, который так никогда и не смирился с тем, что у него родился не мальчик. Он прогнал меня из дома. Совсем прогнал.

– За что?

– Я… Ну… Я убежала с этим… А он… Ему нужно было, чтобы отец дал за мной приданое. А когда узнал, что я сбежала тайком от родителей, без ничего, прогнал прочь. Я вернулась домой. А отец… Он сказал, что я больше не дочь ему, и выгнал на улицу. Только и успела, что стащить наган. Я сначала не хотела убивать! – Было видно, что Маруся говорит правду. – Я совсем не такая! Но когда он начал говорить… то, что он говорил, рука сама потянулась, и… Я рада, что его убила. Я даже не представляла, что так легко убивать, – закончила она с какой-то жестокой улыбкой.

– Да, убить легко. – Ее новый знакомец уставился на нее тяжелым взглядом. – Особенно за дело. Особенно тех, кто тебя оскорбил. Мы убиваем тех, кто нас оскорбил. Чтобы восстановить справедливость.

– Справедливость? Это как? – не поняла Маруся.

– Общество, основанное на частной собственности, должно быть разрушено, – заговорил четко дядя Ваня. Государство, как инструмент насилия, не имеет права на существование. Ты имеешь право выстрелить в любого, кто тебя оскорбит. Ты имеешь право убивать без мотива – потому, что это твое право. Все эти чиновники, политики, зажиточные люди, буржуа, представители средних слоев населения, интеллигенция и даже рабочие – это основная сила, помогающая капиталистам зарабатывать деньги. А значит, делать наш мир несправедливым. Мы боремся против них. И ты вполне достойна присоединиться к этой борьбе – против тех, кто всегда унижал тебя и оскорблял, – торжественно закончил он.

Маруся встала с кровати и в задумчивости сделала несколько шагов по комнате. Затем обернулась:

– Гвозди – для бомбы?

Ее новый знакомый кивнул.

Маруся улыбнулась:

– Я помогу вам ее делать. Сама сделаю, своими руками. И брошу тоже сама.

Глава 2

Подземелье Тюремного замка. Исчезновение самого страшного заключенного. Смерть кладбищенского сторожа. Находка в камере Призрака

Одесса, середина февраля 1917 года

Подземелье Тюремного замка было огромным. Оно тянулось под всеми корпусами, как страшный подземный червь, своими мрачными кирпичными сводами наводя ужас даже на работников тюрьмы.

В подземных лабиринтах крыльев тюрьмы содержали самых отпетых злодеев. Именно там находились одиночные камеры и несколько карцеров – эти инструменты устрашения в последние месяцы использовались достаточно часто.

Вооруженный охранник шел по подземному коридору, держа связку ключей. Он прислушивался к стонам, доносящимся из-за наглухо закрытых дверей карцера. Охранник остановился возле развилки двух подземных коридоров, освещенных тусклой керосиновой лампой, и стал ждать. Вскоре появился его напарник, он быстро шел по крайнему правому коридору с невероятно мрачным лицом.

– Нету его нигде! – Второй охранник говорил шепотом, как человек, который сообщает глубокую тайну. И действительно, при первых же его словах первый охранник приблизился почти вплотную, и видно было, что он с вниманием ловит каждое слово. Выглядел он взволнованным. А второй продолжал: – Все обошел, осмотрел. Осталось только за здеся пошарить, в карцере. – Он говорил быстро и шепотом, но, несмотря на это, его слова, отражаясь от подземных сводов, звучали отчетливо: – В этот раз его точно выкишнут! Вот – вот будет поверка начальства, аккурат перед сигналом тушить свет, и все, пролетит, как фанера над Кацапетовкой… – Он тоскливо оглянулся.

– От швицер замурзанный! Прям халабуда на тухесе… – Первый охранник выглядел также очень взволнованным. – Он же за слово фасон аж ушами прикипел!

– Нехай тебе полцугундера шнурки завязывает, халамидник задрипанный! Ты ведь знал за то, шо братец твой пьяница, за уши закладывает! А ты взял и устроил его на работу в тюрьму. А здеся такие песьи морды не прописаны. Взять хотя бы этого Призрака… – Охранник не договорил.

– Шо ты фордабычишься за картину маслом? – возмутился его напарник. – Я все хотел тебя за цей гембель… Призрак – он за кто?

– Нихто толком ничего не знает. Но слухи разные ходят. Только вот про него вообще никто не хочет говорить. Боятся, – скривился охранник.

– Тю! Боятся! Да простужаться за цей гембель – як у Ёперный театр за свиным рылом!

– Ой, шоб ты был мне здоров! – охранник снова понизил голос до шепота. – Говорят за то, шо он черт. Продал свою душу дьяволу. Когда он еще не был Призраком, а только политическим, под номером, без имени, посадили его вместе с тремя сокамерниками за Кишиневский тюремный замок. Он так тихонько зашел в камеру и за койку возле параши сел. Так вот: утром, на рассвете, когда очередной шмон перед побудкой, шухер, гембель, все такое. Открывает надзиратель двери, а в камере… В камере трое этих уголшей в ряд висят на потолочной балке. Повесились все трое, а веревки сплели из простыней. – Он нервно чиркнул спичкой и закурил. – А его в камере не было. Сбежал он. А ты за него базар… Черт – шоб мине шухер с кисточкой! – поперхнулся он папиросой.

В воздухе зазвучал протяжный мучительный стон, взвившийся вверх пронзительной нотой. Оба охранника вздрогнули, причем первый едва не выронил с перепугу ружье, а второй – папиросу. Первый охранник быстро перекрестился.

– Да не простужайся ты за цей гембель! – усмехнулся второй. – Это в карцере стонет один политический. Обрабатывали его сегодня да переусердствовали маленько – и дубинами били, и плетьми… Исходили до полусмерти. Вот и лежит теперь, стонет. К утру, похоже, душу Богу отдаст. – Охранник пожал плечами и снова попытался раскурить папиросу.

Но стон прозвучал вновь – громкий, тоскливый, полный нечеловеческой боли, резко взвившийся вверх тонкой нотой и почти сразу глухо потонувший под каменными сводами тюрьмы.

– Начальство зверствует, – вздохнул второй охранник, – бьют их страсть как… А они все молчат… Либо молчат, либо ругаются, как проклятые… Выродки, не люди. А потом помирают, не выдерживают. А мы зарывай их – день за днем. Как помрет, мы под покровом ночи в мешок заворачиваем, выносим и в яму бросаем. Когда яма заполнится, ее зарывают и соседнюю рядом роют. И концы в воду. По документам человек вроде как в тюрьме сидит, суда ждет, а на самом деле давно гниет в яме. Нехорошее место тюрьма наша. Плохое оно. Проклятое.

– Да где ты за хорошую тюрьму видел? От фасон за вырванные годы!

– Люди языком наматывают… – голос охранника снова был полон трагического шепота, – что в месте этом самом хоронили некрещеных младенцев. Вот и бродят теперь в наших подвалах ихние проклятые души. Плохое место, дьявольское. Недаром с высоты птичьего полета тюрьма наша напоминает лежащий крест. Ночью, когда садится туман, вокруг тюрьмы бродят давно умершие заключенные, которые были тайком зарыты. Не похоронили их по-людски, вот и бродят теперь, ищут, кому отомстить. Говорю тебе, плохое место. – Он тяжело вздохнул.