Читать интересную книгу Юрка - Л. Кормчий

И точно, мальчик слегка пошевелился.

Когда Юрка с Федькой прибыли к месту происшествия, утопленник уже очнулся.

Городовой разгонял толпу, но несмотря на свое усердие не успевал в этом: толпа прибывала, раздражая почтенного блюстителя порядка.

– Да расходитесь же, господа! Чего не видали? Проходите! Проходите! Да убирайтесь, дьяволы! – надрывался городовой, с каждой минутой раздражаясь все больше и больше. – Вы, стрекулисты, чего тут? Марш! И без вас тесно! – встретил он грозным окликом наших друзей. – Марш, бесенята! А не то… – и сильным толчком он отшвырнул в сторону сперва Юрку, а потом и его друга.

– Ишь, фараон!.. – прошипел, потирая бок, Федька.

– Селедка проклятая!.. – поддержал его Юрка.

Как спаситель, он чувствовал себя вправе присутствовать возле утопленника, однако по опыту зная, как небезопасно связываться с городовыми, решил уйти подобру-поздорову.

– Пойдем, Федька, – обидчиво сказал он другу: – Чего тут? Пойдем купаться лучше.

– Пойдем, – согласился Федька, и приятели зашагали ко взморью, изощряясь по дороге в придумывании самых обидных для городового слов и сравнений.

Едва успели они скрыться за тюками хлопка, как на месте происшествия уже хватились Юрки. Оправившись немного от потрясения, высокий господин выслушал из уст таможенника историю спасания и выразил желание видеть храброго мальчика.

– Да тут он был, – суетился таможенник. – Я его одеваться погнал. Негде ему деться… Тут он всегда путается.

– Бездомный, надо полагать, – вставил городовой, благоразумно умалчивая о причине исчезновения Юрки.

– Юрка-то? С домом он! – отозвался ломовик, тот, что предлагал «покачать» утопленника. – Как же! Я и тетку евойную знаю, – сирота он… Тетка-то вдова, а он при ней… Бедно живут, на нашем дворе.

Господин закутывал в это время в свое пальто полуочнувшегося мальчика.

– Дайте мне адрес, – попросил он.

Извозчик замялся.

– Можно! Да Юрка-то дома почитай два дня не был, жалилась тетка-то. И придет-то когда…

В это время принесли носилки. Мальчика бережно уложили в них. Таможенник и студент взялись за ручки… Шествие тронулось…

– А хотелось бы мне его видеть, – задумчиво проговорил господин на ходу.

– Прикажите, – нашел выход таможенник, – изловлю я его… Поди, промешкаете у меня часок-другой. А то завтра домой предоставлю. Только сбежит, шельмец, из дому, – вечно ведь здесь путается…

Господин слегка улыбнулся.

– А вы его у себя не можете попридержать? Я бы завтра заехал к вам.

– Можно. Это-то легко. Вот, сударь, и моя хата… Митродора, чего рот разинула? Готовь скорее постель чистую!

Это относилось к женщине, выбежавшей в недоумении из небольшого домика, к которому направилось шествие.

– Слышь, Митродора, скорее! Осторожнее, барин, ступеньки тут… Темно в сенях-то… Вот так… Ну, а теперь в горницу… Милости просим!

Через несколько минут мальчика, все еще не пришедшего окончательно в себя, уложили в постель и закутали теплым одеялом.

Глава II

Решение господина Ихтиарова

– Как бы не захворал, – с тревогой в голосе говорил Александр Львович, оправляя громадную подушку, в которой, точно в копне сена, затерялась мокрая голова мальчика… – Вы, Виктор Петрович, найдите доктора и пришлите его сюда, а сами отправьтесь купить что-нибудь из теплого для него… А я уж тут побуду. Ну что, Саша?

Мальчик в это время открыл глаза и недоумевающе повел ими по сторонам: было ясно, что сознание совершенно вернулось к нему.

– Уйдем, Митродора, – шепнул своей супруге таможенник, – нечего торчать тут… Вишь, барчук в себя пришел. Ты сиди теперь в маленькой горнице, – может, понадобится что. А я пойду – чай, служба не тетка…

Он вышел, а вслед за ним удалилась и супруга.

– Папа, – тихо позвал мальчик, – где мы?

– В гостях у одного хорошего человека, – за отца ответил студент. – А как ты себя чувствуешь?

– И Виктор Петрович здесь. Ничего… Ах… да…

Мальчик вздрогнул, и слегка помутневшие глаза его засветились ужасом.

– Не волнуйся, Сашук… не волнуйся милый… Виктор Петрович, дорогой…

В голосе отца послышались умоляющие нотки. Студент засуетился.

– Экая я дубина! – вполголоса выбранился он. – Мне вашу шляпу придется надеть, Александр Львович, – смущенно добавил он.

– А ваша где? – обернулся к нему Александр Львович.

– Почем я знаю… в Морском канале где-нибудь.

– А я и не заметил… Берите, родной, и бегите!

Студент торопливо ушел.

– Куда он, папочка?

– За платьем для тебя… Однако, Сашук, лежи смирно и постарайся не говорить много… Тебе не холодно?

– Нет.

Саша нечаянно солгал. До сих пор он не чувствовал холода, но теперь, придя в себя окончательно, ощутил неприятную дрожь: точно мелкие-мелкие капельки ледяной воды разбегались по его телу, начиная со спины и постепенно расползаясь по всему туловищу и голове… Это было крайне скверное ощущение. Мальчик закрыл глаза.

Ему вспомнилось все происшествие. Сначала неясно, точно сквозь сон или облеченным в туман представилось оно, а потом вдруг сразу словно осветил кто ярким светом темноту, и в памяти ясно и отчетливо выступили пережитые минуты… Минуты ужаса и борьбы со смертью… Неожиданный сильный удар, и потом холодная вода вокруг, настойчиво засасывавшая в глубину, будто тащил его кто-то страшно сильный, сдавливая со всех сторон холодными, плотными объятиями, тащил куда-то вглубь, стремительно и беспощадно… Напрасны были усилия вырваться из этих объятий, – ничего не помогало: сильный упорно тащил на дно… На мгновение мелькнула перед глазами баржа и две незнакомые фигурки на ней, потом в голове зашумело: тот же сильный давил и душил, потешаясь над жертвой… Больше Саша ничего не помнил, но и этого было довольно: дрожь ужаса прошла по телу; он глухо вскрикнул сквозь стиснутые зубы, и крик был похож на тот, который вырвался из его губ там еще, в воде…

– Саша, что с тобой?

Мальчик полуоткрыл глаза, увидел встревоженное лицо отца и улыбнулся бледной, слабой улыбкой: точно в мутный осенний день сквозь тучи пробился слабый и неуверенный отблеск солнца.

Александр Львович грустно покачал головой.

«Захворает», – пронеслась острая мысль в его голове, наполнив чем-то ноющим душу. Он прошелся по комнате, потом еще и еще… и принялся беспрерывно ходить взад и вперед, сам не сознавая, что делает, как обыкновенно бывает с людьми, взволнованными, занятыми тревожными думами.

Он с нетерпением поджидал доктора, надеясь услышать от него что-нибудь утешительное. Время от времени бросал он на сына, лежавшего с закрытыми глазами, взгляды, в которых было столько тревоги и муки, что всякий мог бы угадать, о чем думает и почему волнуется этот человек.

Дороже всего, дороже собственной жизни было для него благополучие сына. Хрупкий, нежный мальчик был для Александра Львовича бесценным сокровищем… Саша остался у него единственной целью, ради которой стоило жить после смерти жены. В Саше, помимо единственного сына, он видел еще и воплощение своей рано умершей жены, и вдвое дороже от этого был ему мальчик… На него перенес отец всю свою любовь и привязанность.

Ихтиаров (фамилия Александра Львовича) дрожал над своим мальчиком, как дрожит и трясется скупец над сокровищем, как дрожит умирающий над скудными остатками жизни. Саше он отдавал все свои силы, все помыслы сосредоточивал на нем. После смерти жены он точно умер для света и жил только для сына и только им одним.

В своей небольшой, но уютной дачке в Ораниенбауме Ихтиаров жил совершенным отшельником. Эмма Романовна, пожилая немка, занимавшая в доме должность хозяйки, да студент – друг и воспитатель сына – были единственными близкими ему людьми, скрашивавшими одиночество. Впрочем, одиночества Ихтиаров не замечал: заботы о сыне заполняли его жизнь, доставляли ему как радости, так и горе – эти неизбежные спутники жизни.

Одна мысль о возможности трагического исхода сегодняшнего злоключения приводила в ужас Ихтиарова. Она тяжестью ложилась на душу, рвала, терзала ее.

В минуту, когда сын упал в воду, Ихтиаров страдал меньше, чем теперь, в ожидании врача; даже совсем не страдал. Тогда ужас свершившегося с такой силой обрушился на него, что сразу убил возможность мозга оценить происшествие: Ихтиаров и его вконец растерявшийся спутник на время потеряли всякую способность соображать и стали бестолково ловить оторвавшийся парус, в то время как мальчик боролся со смертью… Теперь оцепенелость мозга прошла, и мысль заработала мучительно и тревожно… Впечатления, до сих пор перепутанные как нити сети, разметанной бурей, прояснились и кое-как пришли в порядок.

Хрупкий организм сына давал основательные поводы опасаться за его здоровье. Неожиданная ванна была, правда, сущим пустяком, так как мальчик ежедневно купался, но сильное потрясение едва ли могло пройти для него даром. Это-то и тревожило Александра Львовича…