Долгий период разного рода опытов разделяет имперский Рим и его средневековую наследницу — Священную Римскую империю; IX век может казаться беспросветно серым и скучным либо вызывать неподдельный интерес именно потому, что попадает в эту переходную эпоху. Он кажется царством застоя и тупости, ибо люди того времени, скованные магической властью прошлого, еще не отваживались быть собой и подражали старому, когда требовалось творить новое. В их доктринах, заимствованных у более развитых цивилизаций, было нечто надуманное и искусственное. Их идеи имели мало общего с реальностью повседневной жизни. Их речь невнятна, они не в состоянии четко выразить «трепещущие на устах» мысли, а оставленные ими письменные свидетельства столь немногочисленны и разрозненны, что едва ли позволяют проникнуть в духовную жизнь эпохи.
Однако в этой незрелости есть свое очарование, ибо в ней заложены неограниченные возможности роста и развития. Девятый век, при всей его примитивной грубости, интересен, ибо он обещает великое будущее. Он исполнен надежд и по-юношески экстравагантен, причудливо непоследователен и амбициозен, и сознание его являет собой занятную смесь высокого идеализма и самого приземленного материализма. Если же говорить более конкретно, весьма интересно проследить на примере этой эпохи, сколь сильными организующими факторами в жизни общества были теократия и клир и какую важную роль они играли в мирских делах, в частности, в политике, и на Востоке, и на Западе.
Величайший из историков, Леопольд фон Ранке, считал отличительной особенностью IX века противостояние двух монотеистических теократий — христианской и мусульманской, и их неуклонное победоносное наступление на пошатнувшиеся оплоты древнего язычества. Не только на Западе, но и на Востоке возникла мировая держава, объединенная общим вероисповеданием, и средневековый ислам стал грозным соперником христианства.
Неутихающее соперничество Востока и Запада обернулось священной войной против врагов Христа и Его Церкви, а вопросы веры становились поводом политических разногласий. Отпадение Запада от Восточной империи непосредственно связано с разделением Латинской и Греческой Церквей. Даже путешественники и открыватели неизведанных земель непременно имели в виду религиозную цель — паломничество в Святую Землю, или в Рим, именовавшийся «царицей мира», средоточие и видимое воплощение власти Западной Церкви.
С точки зрения людей IX века, мир делился на христиан и язычников. В лоне Христианской Церкви существовали Восточная и Западная империи, обе претендовавшие на роль законных наследниц и преемниц империи Константина Великого. Византийские императоры, обосновавшиеся в Константинополе, «новом Риме», хотя и лишились части своих земель, оставались правителями обширных территорий, включавших в себя Южную Италию и Сицилию, Балканский полуостров, Пелопоннес и Малую Азию. Под властью возрожденной Западной империи объединились будущие королевства Франции и Бургундии, Германии и Италии. Политически обособленные Англия и Ирландия, входили также в христианское сообщество. За его пределами оказывались «язычники» — страны, находившиеся под властью мусульман, и пока еще независимые народы, сохранявшие более древние верования.
Мусульманский мир, как и христианский, был расколот надвое, и две его части отличались религиозно и политически. Кордовский эмират посягал на земли Западной империи к югу от Пиренеев. Багдадский халифат угрожал границам Византии в Малой Азии, и под его властью находились Иерусалим и сирийские святыни. В Средиземном море, разделявшем две мусульманские державы, вовсю хозяйничали пираты-сарацины, а также всевозможные любители приключений и легкой наживы из числа последователей Магомета, грабившие христиан.
На дальних окраинах христианских и мусульманских империй маячили некие таинственные «варварские земли», куда богатое воображение людей Средневековья помещало безобразных и чудовищных монстров:
Антропофаги и люди, чьи головы Помещаются ниже плеч.
Сказочная Индия и «далекий Катай», далекий северовосточный Тартар, населенный жестокими дикарями, и туманные языческие северо-западные страны — владения славян и скандинавов, — протянувшиеся до самого крайнего предела (ultima Tule) и «спокойного, гладкого моря, которое, как считается, окружает землю», — все они внесли свой вклад в копилку чудес, из которой путешественники черпали материал для своих расссказов о странствиях за пределами ведомого мира.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В конце VIII века, с началом «эпохи викингов», языческий Север стал новой неотъемлемой частью западноевропейского политического и социального ландшафта. Когда «первые корабли данов»[3] появились у берегов Англии и Ирландии, к посеянному ими ужасу примешивались изумление и любопытство. Уэссекцкий герефа, управляющий королевскими поместьями, погибший от рук северных пиратов, как о том сообщает Англосаксонская хроника, «не знал, кто они такие». Согласно позднейшей версии он принял их за торговцев. «Никто никогда не предполагал, — заявлял Алкуин, описывая разорение Линдисфарне в 793 году, — что подобные странствия возможны». Ирландцы называли захватчиков gaill, чужаки.
Спустя примерно четыре поколения, ко времени, когда «эпоха викингов» завершилась передачей Нормандии в руки «пиратского герцога» Ролло, эти «чужаки» вошли в качестве полноправной и влиятельной ветви в семью европейских народов. В начале X века выходцы из Скандинавии правили в русских землях и большей части Англии. Скандинавские колонисты заселили побережья Ирландского моря и острова восточной Атлантики — от Гебридов до Фарерских островов. Путешественники-скандинавы проплывали через Гибралтарский пролив на юге, решительно и быстро колонизировали Исландию и открыли Гренландию.
Викингские походы, с одной стороны, напоминают сарацинские пиратские вылазки в Средиземноморье, но, с другой, могут быть расценены как продолжение или новый всплеск племенных миграций, характерных для более раннего периода. В IV–V веках жившие у Северного моря англы и саксы, юты и фризы завоевали и заселили прибрежные области Галлии и далекую Римскую Британию, и таким же образом спустя три с лишним сотни лет военные корабли данов и готландцев, норвежцев и шведов приходили с балтийских побережий грабить западные королевства.
Экспансия скандинавских народов в VIII–IX веках не была чем-то принципиально новым; поражают, скорее, ее размах и упорство, с которыми она осуществлялась. Предприимчивые северяне пересекали Ла-Манш и выходили через Гибралтар в Средиземное море; они плыли через океан в Шотландию или на Западные острова, а оттуда, миновав Ирландское море, в пролив Святого Георга; огибали Нордкап, бывали в Белом море и в угодьях саамов и финнов или следовали по «восточному пути» в русские земли, Гардарики, а затем в Миклагард, «великий город», новый Рим[4].
Уже первые более-менее достоверные исторические свидетельства говорят, что Скандинавия была родиной народа корабельщиков, и Тацит писал, что местные племена, «помимо воинов и оружия сильны также своим флотом»[5]. Эта земля, с ее бескрайними побережьями, изрезанными заливами и фьордами, со множеством островов, узких проливов, темных сосновых лесов, больших озер и скалистых гор внутренних областей, дала жизнь доблестной и сильной расе. Привычные к тяготам обитатели горных долин, охотники и рыбаки, мореплаватели и торговцы составляли стойкий свободолюбивый народ — энергичный, наделенный практический сметкой и безыскусным природным умом. Из этого материала под влиянием опасностей и невзгод пиратской жизни возник особый человеческий тип, столь же своеобразный, как елизаветинский «морской волк» — тип «морского конунга», который «правит людьми, но не владеет землей» и «никогда не спит под закопченной крышей и не пьет у очага». Эти пираты давних времен, как и их наследники XVI века, в поисках своего Эльдорадо обращали взоры на запад, а полученные в странствиях сведения вкупе с рискованными эскападами и треволнениями бродячей жизни стали той основой, на которой выросли потом и «воинственная религия» Вальгаллы, столь непохожая на древние верования германских народов, и литература более поздних времен — «Старшая и Младшая Эдда» и саги.