Читать интересную книгу Год - Алексей Радов

Смеяться. Опять летаю, – тяжко подумал. Голова болела поменьше, но пошевелиться так и не получилась. – И зачем рассуждать? Разве недостаточно, просто можем делать друг друга счастливыми. Я и подруги дней, бабушки и внучата, президент и российский народ. Что за ерепень в процессе сменяющих наплывом недавние терзания будней, – надо нацеливаться на прибыльные заработки, искать подходы к нужным людям, а все о жизни простых людей, приватизации грабительской, подлости и лицемерии вокруг, жертва объективной информации прямо. Но да, – загорелся, – о негативных чертах характера людей, взаимозависимости своеволия, единоначалия и дисбаланса морфогенеза!

– Ты такой так, – пошутил, пародируя эмоции, даже не слова, такое, бей, прыгай. Не принимал, когда его звали непримиримым, вообще не оправдывал ярлыки, это всему свой коленкор. Не восхищаться, и ненавидеть поддерживающую коммуникацию для него было чем-то свойским, точно те катания, или черничная гулянка, на которой одна из первых на первой впервые показала ему, что не только в фильмах для взрослых, как называл такое один родственник, бывают прихотливые девушки и великие бездны влечения. Да и та, не говоря о ней, или вот той, не для сравнения. Та. Немного утомили антитезы, но была сильна искусная паника, неудобно было. Похож обездвиженный должен быть на Тутанхамона, лирично. Иногда, подчас сам с таинственным замиранием перед загадкой, чаще и весьма придирчиво с призрением к слабостям – оценивал выражения и переживал, вот низко пал. Что с ним произошло за два года, что бросил обучение, никто не сможет пояснить. Возможно, правы, точно родственники, кто винит его «этих», «опять эта твоя звонила. Зачем бросил? Че совсем? Передай той ходить в панталонах, в нижнем белье в обтяжку по Москве – именно развратно. Она что же, приглашает всех к себе, в себя ха-ха, это грустный, маленький, смех», – на учебе появиться разве, хоть днем этого не будет, переживал, пытаясь включиться. А так и останется теперь он, – представим, что надолго, и говорить не получается, тот визитер, так не хотел чтобы рассказал что видел – был не в себе, а где, пойдут вопросы, начнутся бесполезные толки по-латински герои и названия нехороших болезней. Зачем не по-русски? Когда же ты замолчишь, уже перебил сам себя про себя также, не пожалев – будет тебе, давай потупим, или подумаем о чем-нибудь отвлеченно. О чем? О девушках, знакомых милашках в юбках, готовых зайти далеко, так говорит родственник тот в своих знаменитых байках о служебных романах у них, на филиале. Представители старшего поколения семьи через раз переговаривались, просто придумывает, такого вчерашние советские служащие не могут делать, тот уверял, и в пятидесятые было, не у них, его вроде еще не было, а может и был, он не знал, конечно, а скажи кто, вряд ли запомнил надолго. Иди туда, хорошо? И до кольца не один, а там почти дома. Ты молод, напористый, подскажут рядом, все там знает, пристроишься за нечего взамен, еще и его перетянешь, он всем, видел, знаком у них. Его и зовут только полным именем, даже молодежь – покажет тебя кому, пометка в деле надолго. Почему не хочешь, – Секст уезжает, по новью пьют.

– Привет, меня видишь, – задребезжал в ушах заботливый голос. Докопается мигом, чего делал подле булочной, – понурился, но здорово, что кто-то.

Вытянула из кармана большой ключ, и непосредственно улыбаясь, потянулась совсем в его сторону.

– Ты что? – попробовал сказать, но получилось вроде нечто не понятное, – она вонзила нож рядом, спрашивая:

– От переживающих был?

Похолодел, общение с гостями не прошло вскользь.

– Отвечай, или порасспрошу.

Посмотрел в сторону ее рта, твердо сжатые решительные кулаки, еще более широкие, чем обычно жесты, такие очерченные черты лица, наперед важного решения, похоже готовилась, даже не успела надеть правильные кольца, и те выглядели не так празднично, привычно.

Или не она, что за шутки, где работники, что в мире грез опять. Что надо. И так пострадал, разве не видно, уж ты должна понять, вдруг хрустнул фаянсом хохломы на перевешанной елке и бухнулся на нее сразу обеими руками и головой, неловко задев по подбородку. Та взвизгнула, и размахнувшись – ударила его, дернулся в сторону, попала в плечо, взревел и скатился с койки, вскочил мгновенно на ноги, провел двоечку, она рухнула на пол и обиженно заскулила.

– Что за жесть! – взревел было он, но получился лишь набор шипящих, – а больше не пришлось пока пытаться восстановить речь, укол стоявшего за спиной усыпил.

Сначала слышал новые голоса, делал вид, умиротворенно где-то. Говорили сразу трое или более людей.

Потом прояснилось, ничего такого, привстал. Что бы могло быть: все что увидел, скудный одноместный бокс, человека в белом халате – молодого и двух еще.

– Очнулся! – радостно вскричал старший по званию, обратясь ко второму.

Тот достал из кобуры пистолет и направил на него.

– Что вы делаете! – закричал работник. – Прочь из палаты!

– Заткнись, – приказал второй, и достав пистолет, направил на работника. – Молчи или зашибу.

Тот показал готовность подчиниться, и непокорно вздохнув, перевел взгляд с пистолета на угрожающее лицо.

– Кто тебя, – спросили его.

Показал харизматично, – не могу говорить – и кашлянул, пытаясь, словно в гнезде открывает клюв, ловя пищу, изобразить типа «нет».

С пистолетом усмехнулся и сказал очень ласково, словно доярке, благодаря за парное:

– Отвечай, прошу, – и подозвал другого. – Покажи.

Реципиент грохнул в стену палаты, затем прибавил угрозы ударом.

– Больно, – кричал работник.

– Помолчи, вообще получишь.

Работник повел плечами. Потом закусил предплечье.

– Звать тебя?

– Зачем вам.

– Не обманывай. Между делом, ты националист? – спросил Секста, точно уколол.

– Не знаю, – ответил он.

– А я нет. Так есть имя, человек?

– Ладья.

– Без шума. А ты, дорогой, ответствуй – и правду.

Запоминал имена, но не с первого знакомства, зато гордился феноменальной «визуальной памятью», кроме, боялся расстроить походу переодетых бандитов, взяли в заложники – и, быстро вспоминал он, – надо не перечить, быть очень наблюдательным, найти способ оповестить полномочных.

– Подъем, – оповестил безапелляционным тоном старший, так может человек в форме, превосходный отец – юноше.

Слез с койки и стал одевать, подпрыгивая, брюки. Вдруг влетела девушка.

С порога резко переменилась в лице – с беззаботней летней улыбки – на крайний испуг и отчаяние, почти появились нечастые слезы, не сводила глаз с собравшихся. Однако, тот прикрывал заразительную улыбку, и смотрел только на нее.

– Ты ничего, – выпал в штабель один из этих. Действительно, девушка была необыкновенно хороша внешне – не старше двадцати пяти практикантка с натуральными бровями в немного неуместной прическе.

В коридоре раздался шум, хлопки.

– Кто? – махнул один ей пистолетом.

– Снизу, но не уверена.

Махнувший чуть приотворил дверь, заглянул в щель и элегантно прикрыл, громким шепотом говоря своему, там трое – показал забавно. Повторно проворно выглянул, вновь слегка открыл, прождал таясь, вдруг уже резво распахну в, дверное полотно чуть не полетело, выскочил в коридор, одновременно стреляя, бах, – пять. Гул стоял в коридоре, а второй стоял опершись в колени и дышал, потом мотнул головой – на ней в первый раз за все время не было и тени, и пригнув ее, вышел было, потом словно забыл что-то, дернулся, заглянул, посмотрел пристально на что-то одно, и подхватив первого, втянул обратно – интеллигентно направив щеколду обратно.

– Через окна, – приказал всем.

– Не стоит раздумывать, – и подтолкнул к окну одновременно работника и девушку, – прыгайте – только не решайтесь бежать – сверху перебью на пару, точно мой компаньон, не хуже, тех.

Работник подбежал к подоконнику. Открыл угрюмые ставни, девушка помогла подсадить на подоконник. Он свесил ноги, и обернувшись, сказал умоляющим голосом смотря на одного из ужасных людей:

– Сломать можно что-то, ушибиться!

– Тогда осторожно. Действуй, или я тебя вот прямо здесь, – ответил тут же, и махнув перед ним ладонью прибавил: – Время не для длительного обмена расходящимися мнениями.

– Пожалуйста, мне не хочется, – в голосе была неподдельная просьба о помощи.

– Считаю до двадцати. Четыре, тридцать, – второй, подойдя насладиться кружившим над кроной большого дерева в искажении двойного стекла облаками, взял говорящую паузу.

Работник вглядывался в их непреклонные спокойные лица. Его лицо приняло достаточно невнятное выражение:

– У меня пятеро.

– Молодцом.

– Ладно, прочь разногласия, – выставил локти, затем, не услышав и окрика, перебросил вначале ноги, высматривая осторожно там что-то невидимое для всех, наконец, завис на руках, и резюмировал:

– Была быль! – и разомкнулись пальцы.

– Ты! – оба показали на девушку, один фривольно. – Тебя не надо упрашивать?