Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

А если у тебя есть жена... Ты на меня, Отя, не смотри, я — случай другой, но скажу как родному брату: жены хватает надольше.

Услышав, что Вечный Гусь предлагает забыть об Усике и жениться, Двусик выпучил глаза и начал жевать. Когда он подобным образом жевал, усы его ходили вверх-вниз, сначала оба вместе, а потом — вразнобой.

И когда слишком долго ходили вразнобой, Двусик становился неприступно-задумчивым. Вечный Гусь догадался, что товарищ сегодня не запьет, и со вздохом ушел, оставив Двусика думать дальше.

 

Павел тоже не переставал думать. Он заметно осунулся, и его неизменно здоровое ухоженное лицо приобрело сдутый вид. Он искал, с кем поговорить, но отец с Машей не годились, а единственный близкий друг как психолог отвергал все попытки общения через Интернет. На деревне же Павел чувствовал себя чужаком. Как, впрочем, и отец, хоть и живший тут безвылазно круглый год.

Павел был подавлен и благодарен, подавленно-благодарен отцу, когда тот оставил сыну свою большую квартиру, а себе купил дом в деревне. Взамен отец не потребовал многого. А только чтобы на лето к нему привозили внучек, внучек-двойняшек, Соню и Тому, таких одинаковых, что дед называл их “стереопарой”.

“Мы с Тамарой — стереопара! Мы с Тамарой — стереопара!” — бегала по траве Соня, едва выбравшись из машины. “Мы с Тамарой — стереопара! Мы с Тамарой — стереопара!” — бегала вслед за Соней Тома.

Вечером, отмывая их зеленые от травы ноги и желтые от одуванчиков пальцы, Павел уже плохо верил, что однажды, и даже в этом году, наступит то время, когда его перепелки опять пойдут в детский сад.

Павел и его жена Маша не вполне доверяли деду, не самому здоровому человеку на свете. Они не решались оставить детей на его попечение и поэтому жили в деревне поочередно. Так считалось — поочередно. Ибо если зимой соглашалась приглядеть за отцом пожилая соседка, то летом всю удвоенную нагрузку — сыновнюю и родительскую — Павел нес в деревне один. Так уж получалось — один, потому что и работал один, для Интернета и через Интернет. Правда, связь была плоховатой, и чтобы надежней принять или отослать файл, требовалось подниматься на холм, к магазину, выбираться на середину деревни. Обычно он это делал на своей “Ниве”, пристегнув ноутбук ремнем безопасности. Машина уныло вваливалась в глубокие, еще с весны непроезжие колеи и, шлепая по грязи покрышками, валясь почти набок в ямах, тащилась наверх вдоль длинной и неряшливой улицы с полужилыми, бросаемыми на зиму домами. Иные стояли крепко, ремонтируемые каждое лето, иные совсем уже развалились, а нередко по обе стороны и совсем зияли пустоты — избы то ли сгорели, то ли были разобраны на дрова. Словно зубы вырвали, думал Павел и морщился от самого названья деревни — Зубцово. Иногда он чувствовал себя внутри широко открытого, обращенного к небу рта, где солнце весь день удрученно копается в кариесных дырах провалившихся крыш, хотя бы оно в действительности лишь меланхолично постукивало тоненьким лучиком по заплатам из нового шифера.

Павел с трудом выносил деревню. Еще до рассвета он продирался сквозь дебри борщевика, пересекал лесополосу с теплыми зарослями крапивы и через росные луговые травы выходил на берег реки. Он забрасывал удочку, еще плохо различая на воде поплавок, и радовался каждой плотвице, впрочем, не имея ни малейшего представления, что будет делать с уловом. Его жена Маша не разрешала Стереопаре есть немагазинную рыбу, а когда и дозволяла пожарить, то лишь под строгим своим контролем и сама вынимала все косточки с помощью пинцета и зубочистки.

А еще Павлу непрерывно зудело пробежаться по лесу с ружьем. Короткий помповый дробовик он возил в машине для обороны: собственно, из мечты, что когда-нибудь нападут, и еще ни разу не выстрелил. Однажды в сырой денек, когда у Сони и Томы был тихий час, он сунул ружье под плащ и пробежался-таки по лесу. На просеке он спугнул целый вывод рябчиков и с ходу сбил одного. Рябчик был с виду толстый, наевшийся от пуза черники. Павел впервые потрошил птицу. Руки его, перемазанные чернилами из черники и облепленные надоедливым пухом, обнаружили в рябчике совсем мало мяса, очень тонкого и прозрачного, если смотреть на свет, но при этом не замечать, что вся грудка и оба крылышка перепачканы так же несмываемо, как и руки. Павел выманил соседскую кошку и подбросил ей тушку. Кошка понюхала и ушла. Павел сильно тогда обиделся, а теперь, вспоминая кошку, еще более ужасался. Что он делал бы с зайцем, если вместо лосихи там действительно сидел заяц? Тупик оказывался и здесь.

Двусик обнаружил себя в безвыходном положении. С одной стороны, он надеялся, что Усик еще найдется, с другой — за словами Вечного Гуся стояла великая правда: собаки не живут долго. По-настоящему Двусик хотел жениться всего один раз и сто лет назад — на преподавательнице его факультета, кураторше группы, которой вменялось в обязанность раз в месяц посещать общежитие и пересчитывать своих иногородних студентов.

Двусик в комнате оказался один. Он резко вскочил с кровати, на которой тупо валялся, и стоял перед молодой женщиной весь нечесаный и помятый, в несвежей отвислой майке, в спортивных штанах, растянутых на коленях, с одной тапкой на ноге. Он чувствовал: пахнет изо рта, а она ему улыбалась и оглядывалась вокруг без всякого отвращения. Двусик выскочил с чайником в коридор, а когда вернулся, вдруг понял, что не сможет попросить ее встать: рубаха была переброшена через спинку стула, на котором она сидела. А потом он уже специально не одевался, и, пока они пили чай, он старательно выворачивал вперед плечи и старался держать свои бицепсы напряженными. Он пробовал выдвигать и челюсть, но это оказалось сложнее. Чай булькал за губой и заставлял чмокать.

— Вы знаете анекдот про лягушек? — Преподавательница поставила кружку и весело посмотрела на Двусика.

— Н-нет. — Он сам сглотнул, как лягушка.

— Сидят две лягушки под дождем. Одна говорит: “Слушай, дорогая, когда ты говоришь, тебе вода в рот не попадает?” — “Нет”. — И преподавательница сделала рот, как у черепахи. — “А мне попадает”. — И преподавательница выдвинула вперед нижнюю челюсть, поджав верхнюю губу.

Двусик обмер. Он не понял суть анекдота и даже не услышал его. Он не отводил взгляда от ее губ. Он был поражен призывностью этих губ, их скрытым, однако и явным при этой скрытости обещанием.

В тот день он сразу и навсегда утвердился в единственном желании своей жизни. Он видел себя в ее доме, на кухне, сидящим в такой же майке и спортивных штанах за квадратным кухонным столиком, и она была тут же, мешала ложечкой чай и болтала всякую ерунду: что сказали подруги или как прошел день, — он лениво слушал ее, не останавливал, не перебивал, потому что хорошо знал, что там, в спальне, стоит кровать и они скоро будут там.

Вооруженный своим желанием, Двусик с головой погрузился в учебу, он ходил на все лекции по метеорологии и сидел на всех семинарах, через которые только и видел путь на кухню преподавательницы. Но однажды с тревогой заметил, что, произнося его фамилию “Евдокимов”, она уже не делает паузы. И больше не улыбается, когда добавляет “Отто”. А на зачете вообще посоветовала ему: “Не надо так, Евдокимов. Будьте проще”. И вышла замуж за молодого преподавателя научного коммунизма, втайне занимающегося астрологией и верящего в инопланетян.

С тех пор Евдокимов только упрощал свою жизнь. Он бросил институт, сходил в армию, не скучно, хотя и вполне добросовестно отслужил, но при этом всегда в душе оставался все тем же неоперившимся студентом-подранком. Иногда ему в голову приходила неприятная мысль, что таким, как он, надо погибать на войне. На большой и справедливой войне. Но такие, наверное, погибают еще задолго до фронта. Мысль об этом Двусика уязвляла, а поэтому всякое думанье о себе он обычно откладывал на ту пору, когда снова станет читать. Читал он запоем, обычно зимой, все подряд — фантастику, детективы, эротику, пролистывая неинтересные места или, напротив, на долгие-долгие минуты зависая над какой-то страницей, думая, но когда заканчивал книжку, сразу забывал, о чем думал. Старые женщины почитали его за блаженненького, что было верно только отчасти. В Двусике всегда был силен радикальный, подхваченный еще в институте рационализм. Если бы над его огородом вдруг зависла летающая тарелка и зеленые человечки замахали ему оттуда руками, он только бы усмехнулся. “Посмотри-ка, — сказал бы он сам себе и другим возможным свидетелям, например Вечному Гусю, будь тот рядом. — Посмотри, какое сегодня на небе удивительное явление! Одно из редких атмосферных явлений. И только люди с нездоровым воображением увидят в нем НЛО”.