– Не верю, – я встал во весь рост и пошел, не ощущая тела. Ноги не слушались. О смерти я больше не думал. Глаза смотрели вперед на смутную глыбу бархана. Под ногу что-то попало. Ребристый след от подошвы пролег по мертвой ладони. Я даже не оглянулся.
Это была она. Ее обнаженное тело лежало вывалянное в песке. Голова откинулась в сторону, а в руке, в разжавшихся пальцах, я увидел жогинский пистолет.
Я остановился, как вкопанный. Между ней и стеной песка в складках помятой одежды, обвивавших тело, как пелена, стоял капитан Зайцев и в упор смотрел на меня.
– Палец! – он выставил перед собой руку. На изуродованной ладони в пустоте между пальцами темнели бурые запекшиеся рубцы.
Ни слова не говоря, я достал из-за пояса пластиковый цилиндр и бросил. Сейчас я позавидовал мертвым. Они не видели Лазаря.
– Палец! – громко повторил воскресший.
Я бросил ему второй, тот, что отобрал у Козлова. Он наклонился и взял. Тело его перегнулось и лицо налилось кровью. Я мог бы выстрелить, мог изрешетить его пулями, мстя за собственную неудачу. Но только поднял пистолет и сразу же его опустил. Сзади за спиной Зайцева рядом со спасательным шлюпом – малым подобием «Ласточки» – темнел злополучный контейнер. Пустой, никому не нужный.
Дура! Жадная дура! Чтобы распечатать контейнер, она приложила не палец – пальца ей показалось мало! Она приложило все тело, приволокла с орбиты и приложила. Не побрезговала, подлая тварь.
И кому в результате досталось бессмертие? Тебе, мертвая кукла с вытаращенными от страха глазами? Мне, дураку, который тебе поверил? Трупу! Мертвому капитану Зайцеву, оживленному энергией воскрешения! И стреляй в него, не стреляй, смерть ему уже не страшна.
Зайцев возился с рукой, приращивая к ладони пальцы. Я повернулся и медленно пошел на восток. Было тихо. Скрипел песок. Я шел по нему, спотыкаясь, потому что не было света.