крохотный цветок распускается очень рано — первым в конце долгой и суровой зимы. Уже скоро в Бенну можно будет в полной красе полюбоваться его цветением, тогда как Ром-Белиат останется погребённым под снегом до самого сезона дождевой воды. И, конечно, Учитель уже более никогда не увидит, как распускается горицвет, обещая новую весну. Новую весну, которая наступит уже завтра, наступит для всего мира, но только не для Красного Феникса Лианора.
Удивительно, но милый цветок, символ вечного счастья, крайне ядовит. Наверное, в этом противоречии есть какой-то скрытый смысл, мудрость, заложенная древними. Секрет, который Яниэру ещё предстояло разгадать, вновь и вновь возвращаясь мыслями к смерти наставника и невольно вспоминая при этом нежно-золотистый горицвет.
Слава небожителям, Элиар прислушался к нему. Священное тело Красного Феникса Лианора — не для поругания и не для тления в грязной земле Материка. После всех церемоний сын морского народа упокоится в холодных сине-зелёных волнах, согласно старым традициям Утонувшего острова. Когда сомкнутся воды, только белые птицы будут кричать над ними пронзительным белым криком.
На дно, на глубокое дно опустится его замолкнувшее сердце.
На дно великого океана, куда опустился когда-то и сам Лианор.
* * *
ОТ АВТОРА:
Друзья, печатная книга доступна в магазинах: Читай-Город, Бук24, Буквоед, Лабиринт, Озон, Вайлдберриз!
Глава 2
Феникс снова под солнцем
Эпоха Чёрного Солнца. Год 359. Сезон начала весны
Восточный ветер приносит новое рождение. День первый от пробуждения
Бенну. Цитадель Волчье Логово
*киноварью*
С самого начала день не задался.
— Господин… он жив!.. — Голос доносится до слуха неразборчиво, словно сквозь толщу морской воды.
Кажется, женский голос, хоть и не слишком-то приятный: чересчур резкий, грубоватый даже, он режет слух диссонансами. Нечистая, дрянная кровь неполноценных во всей ее красе. Кровь что вода. Тьфу.
Во мраке, кромешном мраке, слышатся медленные шаги. Гулкие, уверенные — так бьет широкий каблук по камню тщательно состыкованных храмовых плит. Знакомо: не раз и ему доводилось ступать по этому тесаному камню. В вязкой тишине звук растекается не сразу, словно капля густого светящегося масла, в котором хранят драгоценные благовония и сухие цветы.
— Кто ты? — спрашивает всё та же незнакомка. Она уже говорит осторожнее, деликатнее как-то, повинуясь чьему-то безмолвному приказу.
А он… он покоится где-то на самом дне, опутанный длинными вервиями водорослей. Тяжелым шатром над ним сомкнулась бездна. Голос неполноценной требовательно зовет ввысь, заставляет вынырнуть хоть ненадолго на поверхность. Выныривать не хочется, да и нет сил. Водоросли темные и вроде бы мягкие с виду, но сердцевина их — ледяное серебро небытия. Они туго переплетены узлами, они стягивают его крепко, как щупальца неведомого морского чудовища, не позволяя пошевелить и кончиками пальцев. Сумрачно и холодно.
Очень холодно.
И что еще за бессмысленные вопросы? Всем на Материке известно, кто он такой и какие титулы носит. А неслыханная фамильярность в обращении и вовсе заставила бы взбеситься, если бы не эта странная, непривычная усталость в теле.
Погодите-ка… а если задуматься…
Ощущение этого самого тела напрочь отсутствует, в сознании — звенящая пустота. Зрения также нет — по-видимому, на глазах лежит плотная повязка… или он на самом деле пребывает в беспросветных глубинах океана… того самого безжалостного океана, поглотившего когда-то его дом. На илистом дне которого осталось навсегда его сердце.
Проклятье, что вообще происходит?
— Я тот, перед кем все вы будете держать ответ, — звучит новый голос. На сей раз — мужской, а точнее — вызывающе молодой голос юноши.
Чужой, неизвестный голос… он ведь принадлежит не ему? О боги! Он бы узнал свой собственный голос, не так ли? Совершенно точно узнал бы, да. А этот — невесть какой: хоть и не лишен определенного очарования, а чистота звучания опять-таки оставляет желать лучшего.
Кроме того, новый кто-то заговорил таким острым, таким пронзительно весенним голосом… юным, чересчур юным для него. И не слишком ли опрометчиво со стороны юнца вот так запросто сыпать угрозами, находясь, вдобавок, в руках тех, с кем он столь решительно обещает расправиться? Дальновидным расчетом тут и не пахнет: один только ветер в голове.
Кажется, присутствующие, кто бы они ни были, замерли в удивлении и молчат. И реакция, надо сказать, вполне ожидаемая. Вряд ли кому-то приходятся по вкусу нахальные выходки.
Но будем решать проблемы в порядке живой очереди. Для начала хорошо бы вспомнить себя. Мысли предательски путаются, а дерзкий юношеский голос меж тем настойчиво продолжает грозить неприятностями:
— Я вас уничтожу. — Будто со стороны слышит он эти спокойные, пугающе спокойные слова, и в то же время неожиданно приходит первое телесное ощущение: губы, что их произносят. Сложно поверить, но это его собственные губы! Застывшие, заледеневшие… во рту скопилась вязкая слюна. С усилием он сглатывает ее и, кажется, чувствует мерзкий привкус крови.
О небожители, он хочет обратно на дно.
— Оставьте нас, — негромко говорит вот уже третий человек, и шелест поспешных шагов свидетельствует о том, что краткое распоряжение его исполнено незамедлительно. Похвальная расторопность.
По запертой на ключ памяти волною проходит дрожь. Раздавшийся голос врывается в сонную тюрьму рассудка, на раз-два срывает некоторые замки, освобождая воспоминания: яркими бабочками они забились у него в голове. Он узнает этот голос! И как не узнать: с характерной хрипотцой, не по-здешнему вибрирующий, он звучит не впервые. Прежде он слышал этот гортанный тембр великое множество раз, слышал давно… так давно, кажется, в прошлой жизни.
Выходит, он хорошо знает и этот голос, и его обладателя, но почему-то никак не может вспомнить ни имени, ни лица, ни чего бы то ни было еще. Как странно.
Рябь силы пробегает по телу, — удерживающие его упругие канаты водорослей растягиваются и рвутся: большой белый кит величаво поднимается на поверхность, набирает скорость, чтобы взмыть в небо одним мощным прыжком.
Звёздное море раскалывается надвое и становится пустым. Исполинская волна сминает линию побережья. Холодная вода искрится, стекает с гладкой могучей спины, с полумесяца хвоста, словно жидкое серебро. В детстве он слышал: когда белые киты выбрасываются из моря, чтобы умереть, они меняют цвет. Правда ли это?
Чья-то рука, помедлив, стягивает с лица широкую повязку, — чтобы тут же яростно хлынул свет. Всего лишь неяркий, слабый свет чадящих светильников, но на несколько долгих мгновений он полностью ослеплен этими жалкими крохами сияния. Привыкшие ко тьме глаза смаргивают поволоку и близоруко щурятся, с трудом настраивая фокус. Наконец из муторно плывущих перед взором разномастных пятен и концентрических кругов начинает складываться реальность. Противоестественная, напоминающая абсурдный сон.
Над ним склоняется человек.
Возраст его сложно определить: безупречная молодость вступает в противоречие с глубоким взглядом и излишне уверенным выражением