Она вообще не спит. Но полагает, что просто не уснет, потому что будет ждать меня. Никто из них не спит, но все думают, что спят. Ей-богу, это странно!
* * *
Я шел по коридору в своем тяжелом спальном халате, и тень моя бежала впереди по грубым каменным плитам. Она казалась высокой — почти как мои рыцари.
Они были совершенством. Все, даже идиот сэр Кей, потому что я их такими создал. Все они были совершенством, я — нет.
Я все чаще чувствовал себя уродливым и неуклюжим. В желудке у меня переваривался ужин, а чуть ниже, в петлях кишечника, уложенных друг на друга, догнивали остатки обеда. В почках копилась мочевина, моча хлюпала в мочевом пузыре, в суставах оседала соль.
Еще я подозревал, что у меня плохо пахнет изо рта.
Нужно делать их несовершенными, думал я, чтобы природным людям нечего было стыдиться.
Хотя… Говорят, те семь гномов были жуть как уродливы.
* * *
— Рад тебя видеть, — ворчливо сказал Мерлин.
Он выглядел так, как и положено Мерлину — высокий, крепкий старик, чьи черные волосы пробила седина. Благородные черты лица и мантия, расшитая звездами и лунами. Еще он был умнее остальных. Единственный, с кем здесь можно поговорить.
Я не знал своего отца, но хотел бы, чтобы он был похож на Мерлина.
— Что тебя тревожит, мальчик?
Он имел право называть меня так, поскольку воспитал меня с пеленок. То есть не меня, а короля Артура. Ну, вы понимаете.
— Персиваль, — сказал я, — он пренебрег своей прямой функцией. Он призван быть истребителем чудовищ, драконоборцем… Он ведь отвечает за добычу крупных рептилий! А он берет и жалеет дракониху. Или дракона. В общем, хрен его знает, кто это был, но Персиваль его пожалел.
— Он же рыцарь, — очень натурально вздохнул Мерлин. — Ты так и запрограммировал его. И теперь, когда столкнулись две программы, более универсальная победила.
— Это означает… — я поднял брови, — свободу воли?
— Ну да, — согласился Мерлин, — до какой-то степени. Любая свобода воли — просто возможность из двух мотиваций предпочесть более общую. Более цельную. Никто не исключение. Ни он. Ни ты.
— Выходит, они обретают самостоятельность?
— А разве ты обрел самостоятельность? — спросил Мерлин. У него была местечковая привычка отвечать вопросом на вопрос. — Никто не самостоятелен. Но они учатся. Стараются соответствовать твоим запросам. Твоим подсознательным ожиданиям. Они же любят тебя.
— Это значит, что Гвиневера полюбит Ланселота? — спросил я неожиданно для себя.
— А ты ее любишь? — спросил он, в свою очередь. — Гвиневеру.
— Нет. Как можно любить андроида? О присутствующих не говорят, прости, Мерлин.
— Ничего. Если не любишь, то какая тебе разница?
— Ты не подумай. К тебе я привязан.
— Естественно, — сказал он, — ведь у тебя не было отца. Да и если бы он был… Ведь он все равно был бы человеком.
Психокорректор. Аналитик, конечно, научный консультант, практикующий врач — ведь могу же я, в конце концов, сломать ногу? — но, в первую очередь, психокорректор. Таких, как я, всегда снабжают такими, как он. После той истории с семью гномами.
Нечто среднее между исповедником, отпускающим грехи, и доктором Фрейдом, трактующим любой чих как сублимацию эдипова комплекса.
— Ты ведь всегда неуютно себя чувствовал с природными людьми, правда?
— Мне и с этими неуютно. Они слишком совершенны.
— Полюби их.
— Что?
— Они любят тебя. Полюби их.
— Они любят меня потому, что это часть их программы.
— Дети любят родителей тоже потому, что это часть их программы. Персиваль восхищается тобой.
— Он восхищается не мной. Он восхищается королем Артуром. Он аккуратно расправил рукава мантии.
— А ты, Големба, думаешь, тот, настоящий король Артур действительно был таким уж совершенством? Ты думаешь, рыцари без ума были от чужого старого мужика? Они любили не его, а то блистательное воплощение божественного духа, которое им любить было легко и просто. А настоящий Артур… Думаешь, почему Гвиневера увлеклась Ланселотом?
— Но тогда…
— Стань для них Артуром. До конца.
— Но тогда я стану совсем психом.
— Ну и что? Кому до этого дело? На этой планете, кроме тебя, нет ни единого природного человека. Потом… какая разница? Тебе же известно, что в конце концов происходит со всеми сисадминами?
— Ну… они доживают свой век в очень комфортабельных психушках. Если повезет.
— Да. Наполеоны, капитаны Немо, Гэндальфы, Люки Скайуокеры… В окружении санитаров-андроидов, которые подыгрывают им, как могут. Так какая разница?
— Мерлин, — сказал я, — ты говоришь то, что я сам хочу услышать.
Он не ответил. Молча сидел в своем кресле среди упакованных образцов, тестеров, мониторов и магических кристаллов. В углах скопились тени.
— Думай сам, — сказал он наконец, — решай сам. Ты же природный человек. Но помни — они тебя любят.
Я повернулся и направился к выходу. В животе бурчало, почему-то чесались глаза.
У двери я вновь обернулся.
— У драконов правда кладку стережет самец?
— Понятия не имею, — сказал он. — Не знал, что тут вообще водятся драконы.
* * *
Сервы задули в серебряные трубы, и пламя взметнулось в камине.
— Сэр Ланселот, — объявил сэр Кей и пристукнул древком копья по каменным плитам.
В узкие стрельчатые окна били солнечные лучи, и на полу расцветали крохотные радуги.
— Наконец-то, — прошептала Гвиневера.
Она сидела, выпрямившись, стиснув тонкими пальцами подлокотники высокого кресла. Лицо ее, и шея, и грудь вплоть до низкого выреза платья заливались алым румянцем. Не может быть, им не дано краснеть. Игра света.
Сэр Ланселот вошел в каминный зал, и эхо его шагов разбивалось о своды и осыпалось вниз, точно осколки зеркал.
Рыцари, вытянув шеи и перешептываясь, напряженно вглядывались в него. Ибо это был сэр Ланселот, а он всегда умел удивить собрание диковинными трофеями.
— Король Артур…
Глаза его сверкали, словно осколки льда на смуглом лице. Он не был красив, но был прекрасен.
— Мы рады видеть тебя, сэр Ланселот, — приветливо сказал я. Какого черта он так задержался? — Должно быть, тебя постигло необыкновенное приключение?
— Это и впрямь было нечто удивительное, — сказал Ланселот, склонившись передо мной на колено и прижимая к груди шлем с белым плюмажем, — позволь мне…
— Встань, мой друг, — сказал я, — и поведай обо всем.
Они могут часами пребывать в самых неудобных позах. Но я, король Артур, не мог ведь позволить, чтобы мой первый рыцарь стоял предо мною на коленях!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});