Читать интересную книгу Ирунчик - Сергей Залыгин

А вот что: хвост у дракона оказался совсем не страшный, и это привело художника в полное отчаяние.

Или, скажем, мальчика Игоря мама спрашивает:

Как говорит кот?

Мяу-мяу! отвечает Игорек.

А собачка?

Гав-гав! Гав-гав!

А ворона?

Карр-карр!

Ну а как говорит человек?

Игорек задумался, потом вспомнил:

Алё! Алё!

Но то было в прошлом, хотя и недавнем, нынче же разговоры матери с дочерью приняли иной характер: как страшно стало кругом, как ужасно, как еще страшнее и ужаснее будет завтра! Когда позже Ирунчик припоминала эти сокровенные беседы, ей казалось, будто они с мамой, тесно обнявшись, ходили по краю какой-то тайны, какой-то бездны, в которую в конце концов они должны были броситься, но не бросились. Этой бездной была окружающая их действительность.

Спасала больница: она отвлекала Ирунчика от страшных мыслей. Правда, о своих больных она маме не рассказывала: что было рассказывать! То ли человек выздоравливает, то ли умирает всего-навсего два варианта. Кроме того, нельзя сказать, чтобы Ирунчик вот так же, как мама детишек, беззаветно любила своих больных. Просто она чувствовала перед каждым из них свой долг. Долг вот и все.

Ирунчик с мамой жили в двухкомнатной малогабаритке, которую когда-то получил отец, в общем-то, считали они, вполне приличная квартирка. Мамин муж, отец Ирунчика, погиб в автомобильной катастрофе, когда ей было два годика, она его не помнила. Еще у мамы был сын, младший брат Ирунчика Бориска, о котором сестрица только и знала, что, если бы не папа, Бориски на свете не было бы.

Мама очень любила папу, всю жизнь об этом говорила, а Бориску любила еще больше, только молча. Разве что радостно удивлялась, как похож Бориска на папу: такой же рослый и красивый.

В глазах мамы он рано стал мужчиной, и она любила ему подчиняться:

Боренька, ты что хочешь погулять или посидеть дома?

Дома! отвечал Бориска. Дома ты будешь у меня царевной-лягуш кой!

Но уже класса с седьмого-восьмого Боря говорил матери:

Мама! Ты вот что, мама, сегодня вечером ко мне придут друзья, нам надо поговорить, а ты иди-ка куда-нибудь, погуляй на свежем воздухе!

Два года тому назад, после окончания железнодорожного училища, Бориску забрали в армию. Мама плакала, а Бориска, отправляясь с вещичками на призывной пункт, не велел матери провожать его:

Еще не хватало! Там бабы в голос будут реветь, а ты громче всех. Сиди дома!

С сестрицей Борис попрощался как бы между прочим молча чмокнул в губы. Ирунчику показалось, что чмокнул с пренебрежением.

Из армии он писал редко, несколько раз в год, и все по принципу "жив-здоров, чего и вам желаю". Где он служил, мать с сестрой так и не знали толком, номер полевой почты и все дела.

И вот недавно Бориска из армии вернулся.

Взрослый, что-то взрослое знающий, что детям и женщинам знать не положено, и не такой уж красивый.

С матерью он обнялся крепко и несколько раз сказал, что она выглядит хорошо, нисколечко не состарилась "так держать!". Сестрицу же охлопал по заднему месту:

Созрела?! Смотри не перезрей!

Вынул бутылочку хванчкары любимое Сталина! распили, еще посидели, и Бориска лег отдохнуть.

Отдыхал он беспробудно почти трое суток, через трое суток проснулся, умылся, поел.

Ну хватит! Делом надо заниматься, пойду искать работу!

Ушел и не появлялся до поздней ночи. Мама извелась не случилось ли

чего?

Ничего не случилось: далеко за полночь Бориска пришел, от него попахивало винцом, он сказал:

Нашел работу. В понедельник выхожу!

Нашел?! Так быстро?! Даже не верится! всплеснула руками мама не столько оттого, что сын устроился на работу, сколько потому, что он вернулся домой живым-невредимым.

Кореши помогли! Армейские! Вместе последний год дедковали, но их, чертей, на полгода раньше демобилизовали. Везет некоторым!

В понедельник Бориска ушел на работу он стал охранником в какой-то частной фирме. В какой женщинам знать незачем.

Каждый месяц он выдавал матери деньги: на собственное содержание, то есть на еду, а также свою долю квартплаты.

Мама с Ирунчиком сселились в одну комнату, в другой царил страшный беспорядок, в беспорядке и жил, вернее, ночевал Бориска. Он жил на манер квартиранта, из-за которого маме с дочкой было неудобно даже устраивать чаепития. Раньше они по утрам выходили каждый из своей комнаты: "С добрым утром, мамочка!", "С добрым утром, доченька!" а нынче какие встречи, если уже в постелях они видели друг друга?

* * *

Время шло, и дядя Вася-Ваня в те дни, когда он был более или менее сыт, ждал Ирунчика у подъезда больницы. Она возвращалась домой пешком, он провожал ее. Идти было минут двадцать.

В разговорах дядя Вася-Ваня нередко употреблял такие выражения, как "человеческое мышление", "нравственное мышление", "беспредельность мысли", "внутренний и внешний монолог", и еще нечто подобное.

Для Ирунчика все это было если уж не детством, так чем-то подростковым, ранней юношеской наивностью.

Она все это давно проходила. Во время своего пребывания на первом курсе медицинского института и еще раньше в старших классах средней школы.

В те времена она не только посещала разного рода тусовки, но и участвовала в глубокомысленных разговорах, пытаясь высказать что-нибудь "от себя". Тогда она увлекалась рассказами Антона Чехова, теориями Льва Толстого и еще какими-то теориями.

Потом она довольно быстро поняла, что слова ничто, главное дело, прежде всего излечение больных, и посвятила себя этому. Хотя и понимала уже, что самое суровое рабство это то рабство, которое принято добровольно. Уже тогда она заметила, что из врачей редко выходят политики и ораторы, и это еще раз подтвердило правильность ее решения.

Ей нравилась детскость дяди Васи-Вани, нравилась его подчиненность идее "хромой роли". Дядя казался ей младше ее, хотя на самом деле был старше.

Однажды речь между ними зашла о нынешней власти в России неизбежное дело, и дядя Вася-Ваня, приподняв правую руку, сказал:

А чего там! Давно известно: чем выше, тем грязнее! Так?

Не знаю... ответила Ирунчик. Кажется, так. Лично мне без разницы.

Ей и в самом деле было без разницы, потому что слишком много разниц она видела вокруг себя: видела бомжей, слышала обещания высоких государственных людей и привыкла не обращать внимания на разницу.

В другой раз дядя Вася-Ваня сказал:

Люди Богу не нужны! Если Он и произвел их на свет, так не раз пожалел об этом. А вот людям Бог нужен. Независимо от того, кто кого произвел Он их или они Его...

Дядя Вася-Ваня приглашал ее в свой театр смотреть современные пьесы, которых Ирунчик не понимала, но чеховского "Дядю Ваню" она перечитала дважды, и ей снова и снова верилось, что дядя Ваня действительно мог быть хромым. Что-то было в этом герое очень искреннее, но в то же время и злое. Была какая-то неудачливость, было и благородство, а хромота, казалось ей, позволяла все это открыть полнее.

В театре, где работал Казанцев, он часть заработанного получал билетами в средние ряды крохотного зрительного зала и торговал ими у входа по цене чуть ниже той, что была в кассе. На этих-то местах и сидела Ирунчик, бок о бок с Казанцевым, отсюда-то и смотрела спектакли.

Странное чувство вызывали в ней эти зрелища.

Она не только не любила, она ненавидела всех и всяческих звезд, потому что подлинных звезд среди них было очень-очень мало, зато множество тех, кто выдавал себя за звезду. Это тоже было искусство выдать себя за звезду, но Ирунчику оно было противно, она его не терпела вплоть до того, что ее начинало тошнить.

Она понимала, что мнимые звезды люди несчастные, все они страдали и страдания свои пытались выдать за гениальность, за что-то такое, к чему люди должны относиться только так, как сами они того требовали. Требовали нахально и безоговорочно.

В то же время в театрике было несколько актеров и актрис совсем другого склада, которые играли, будучи до глубины души оскорблены тем, что до сих пор никем не признаны, хотя в действительности заслуживали признания.

Иногда она видела дядю Васю-Ваню на сцене с прилаженной к левому ботинку толстенной подошвой разумеется, в эпизодах. Эпизод сам по себе ничего не говорил о сегодняшнем дяде Васе-Ване, тем не менее убеждал ее в том, что роль хромого дяди Вани это и вправду его роль, Богом ему предназначенная.

Когда Ирунчик все это увидела, она спросила его:

А ты какой? Тот или этот тоже ждешь не дождешься своего признания?

Дядя Вася-Ваня задумался, повременил с ответом.

Я об этом не думаю. Я думаю только о том, как я сыграю хромого дядю Ваню. Вот это я знаю в подробностях. Не только днем, но и ночью, когда сплю, знаю. У меня в жизни только одна роль, другой нет, другие я себе не представляю что и как. Если другой хромой человек хорошо сыграет хромого дядю Ваню, я буду не в обиде. Правда, и не в радости.

Дядя Ваня это твой герой? Собственный?