влаги...
Крис уснула. Ей снилась ее смерть. Она задыхалась и растворялась, терялась в пустоте и все время думала: «Меня не будет, я умру, меня не будет никогда, о, папа не допустит этого, я не хочу превратиться в ничто, навсегда». И опять таяла, растворялась, и этот звон, звон, звон...
«Телефон!»
С тяжело бьющимся сердцем Крис вскочила и сняла трубку.
Звонил помощник режиссера.
— В гримерной в шесть часов, дорогая.
— Ладно.
— Как дела?
— Если сейчас приму душ и приду в себя, значит, все в порядке.
Он засмеялся.
— Увидимся.
— Хорошо.
Она повесила трубку. Немного посидела, раздумывая над своим сном. Сон? Это скорее напоминало раздумья в полусне. Такая удивительная ясность! Конец существования. Невозвратимость. Она раньше не могла себе представить. «О Боже, этого не может быть!»
«Но это, к сожалению, правда».
Крис надела халат и быстро спустилась вниз, к реальному и шкворчащему жареному бекону.
— Доброе утро, миссис Макнил!
Седая Уилли склонилась над столом Она выжимала сок из апельсинов. Под глазами синие круги и мешки. Чуть заметный акцент. Она, как и Карл, была родом из Швейцарии. Экономка вытерла руки салфеткой и направилась к плите.
— Я сама достану, Уилли.
Крис, всегда наблюдательная, заметила усталый взгляд женщины.
Уилли вернулась к столу, ворча что-то себе под нос. Крис налила кофе и принялась за завтрак. Посмотрев на свою тарелку, она тепло улыбнулась. Алая роза. Риган. «Мой ангел». Каждое утро, когда Крис снималась, Риган тихонько вставала с кровати, шла на кухню и клала ей цветок на тарелку, а потом, сонная, опять отправлялась спать. Крис покачала головой, вспомнив, что когда-то хотела назвать дочь Гонерильей. «Да. Все верно. Надо быть готовой к худшему». Ее большие зеленые глаза стали вдруг похожи на глаза бездомного или осиротевшего человека. Она вспомнила о другом цветке. О сыне. Джеми. Он умер давно, когда ему было всего три года. Крис в то время была молоденькой девочкой, никому не известной певичкой из хора на Бродвее. Она поклялась, что никого не будет любить так сильно, как Джеми и его отца, Говарда Макнила.
Уилли подала сок, и тут Крис вспомнила о крысах.
— Где Карл? — спросила она экономку.
— Я здесь, мадам.
Мажордом выглянул из-за двери кладовой. Властный. Почтительный. Энергичный. Вежливый. Живые, блестящие глаза. Орлиный нос. Абсолютно лысый.
— Послушай, Карл. На чердаке завелись крысы. Неплохо бы купить капканы.
— Крысы?
— Я же сказала.
— На чердаке чисто.
— Ну, значит, у нас чистоплотные крысы.
— Никаких крыс.
— Карл, я их слышала ночью.— Крис едва сдерживалась.
— Может,канализация,— попробовал возразить Карл,— или отопительные трубы?
— Крысы! Ты купишь в конце концов эти проклятые ловушки? И перестань спорить!
— Да, мадам. Я пойду прямо сейчас!
— Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты!
— Они и правда закрыты,— проворчала Уилли.
— Посмотрим.
Он ушел.
Крис и Уилли обменялись взглядами, потом Уилли покачала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила про свой кофе.
«Странный... Странный человек». Так же как и Уилли, трудолюбивый, очень преданный. И все же было в нем что-то такое, от чего Крис становилось не по себе. Что именно? Может, его чуть заметная заносчивость? Или его вызывающее поведение? Нет. Что-то другое. Супруги жили у нее уже почти шесть лет, но Карла она никак не могла понять до конца. Он по-прежнему оставался для нее загадкой — своего рода не поддающимся расшифровке иероглифом, живым, обладающим способностью дышать, двигаться, разговаривать, с готовностью выполняющим любое поручение хозяйки. И все же — Крис интуитивно чувствовала это — за внешней маской скрывалась некая тайна, словно внутри Карла действовал некий невидимый разумный механизм.
Крис поднялась в свою комнату и надела свитер и юбку. Посмотрела в зеркало и с удовольствием начала расчесывать короткие рыжие волосы, вечно казавшиеся растрепанными. Потом состроила рожицу и глупо усмехнулась. «Эй, милая соседушка! Можно поговорить с твоим мужем? С твоим любимым? С твоим негодяем? А, твой негодяй в богадельне? Это он звонит!» Она показала язык своему отражению. Поникла. «О Боже, что за жизнь!» Взяла коробку с гримом и париками, спустилась вниз и вышла на тенистую чистую улицу.
На мгновение Крис остановилась, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и посмотрела направо. Сбоку от дома круто уходила вниз, к М-стрит, старинная каменная лестница. Чуть дальше виднелся верхний въезд в трамвайный парк — построенное в средиземноморском духе старинное кирпичное здание под черепичной крышей, украшенное башенками в стиле рококо, когда-то служило пристанищем городским трамваям. Крис разглядывала его со странным чувством тоски и сожаления. «Забавное строение,— думала она.— И вся улица забавная. Черт побери, ну почему бы мне не остановиться, не поселиться здесь? Почему бы не купить дом? Почему бы не начать наконец нормальную жизнь?» Где-то послышался колокольный перезвон. Крис повернула голову в ту сторону, откуда доносился звук. А, это часы на башне Джорджтаунского университета. Их печальный голос эхом разносился над рекой. Крис показалось, что этот тоскливый звон проник в самое ее сердце.
Она пошла дальше. К своей работе, к этой веселой путанице, к бутафорской, шутовской старине.
Как только Крис вошла через главные ворота, ее настроение немного улучшилось, а потом, увидев знакомые ряды фургонов вдоль южной стены, где размещались костюмерные и гримерные, она и вовсе повеселела. В восемь утра первого дня съемок она уже почти пришла в себя. И первым делом начала спорить по поводу сценария.
— Эй! Бэрк! Будь так добр, посмотри, что это здесь за ерунда, а?
— Ага, у тебя все-таки есть сценарий! Прекрасно!
Режиссер Бэрк Дэннингс, подтянутый и очаровательный, как принц из волшебной сказки, озорно и лукаво подмигнул ей и аккуратно оторвал дрожащими пальцами полоску бумаги от сценария.
— Сейчас я начну чавкать,— засмеялся он.
Они стояли на площадке перед административным зданием университета среди актеров, статистов, технического персонала и работников ателье. Кое-где на лужайке уже разместились любопытные зрители. Собралось множество детей. Оператор, уставший от шумихи, поднял газету, которую жевал Дэннингс. От режиссера уже с утра слегка отдавало джином.
— Да, я жутко доволен, что тебе дали сценарий.
Стройный, изящный, уже немолодой Дэннингс говорил с таким изысканным британским акцентом, что в его устах красиво звучали даже самые страшные ругательства. Когда Бэрк был навеселе, казалось, что он готов в любой момент неудержимо расхохотаться, что ему трудно сдерживать себя и оставаться хладнокровным.
— Ну-ка расскажи, крошка моя, что случилось. В чем