Читать интересную книгу Гений дзюдо - Борис Минаев

Я все время думал о маме и о том, что же будет со всеми нами, когда она родит.

И еще я сидел в палате, читая какую-то не очень интересную книжку. В хоккей меня не брали, потому что я не привез клюшку. Оказывается, всем надо было привозить клюшки, но папа почему-то об этом не знал. К тому же здесь все катались на коньках, а я не умел.

Поэтому я сидел в палате, читал, думал и просто ждал, когда кончатся эти бесконечные каникулы.

Естественно, меня приметили какие-то двое и стали ко мне приставать.

– Лева! – сказал один. – Ну чего ты тут сидишь? Самый умный, что ли? Давай играть в карты!

– Я не умею, – сказал я и тускло посмотрел мимо них.

Они попытались научить меня играть в очко, но у них ничего не вышло.

Тем не менее они почему-то считали, что я уже попал под их дурное влияние, и ночью разбудили меня, чтобы вместе жрать варенье и рассказывать всякие истории.

Именно там, в грязном коридоре, где сушились клюшки и коньки, под запах мокрых варежек, рядом с тумбочкой, на которой стояла банка чужого варенья, я узнал значение некоторых слов и некоторых понятий.

Все это я понял довольно смутно, поскольку время было позднее, первый час ночи, да и вообще новые друзья не вызывали во мне глубокого доверия, и тем не менее, судя по тому, как бросился жар в лицо и как учащенно стало биться сердце, – они рассказывали что-то, что было на самом деле.

Потом я долго шептал в темноте слова каких-то стишков и песен, которые мгновенно запомнил, пытаясь вообразить себе, как же это все происходит в жизни.

Но больше всего меня поразило то, что именно от этих слов и понятий, ими обозначаемых, и происходят в мир дети.

– Ну ты чего, не знаешь, что ли? – скептически сказал один из них. – Ну они, то есть мужики и бабы каждую ночь… это самое… и потом у них… это самое… ребеночек через девять месяцев. Понял?

Из палаты вышел здоровый парень, выше нас раза в полтора, и, протирая глаза, прогнал спать.

Но я еще долго лежал в темноте и не мог заснуть.

* * *

Утром за мной приехал папа.

Он сухо попросил меня поскорее собрать вещи и вышел в коридор. Когда я собрался и выскочил следом с сумкой, он как-то странно нагнулся ко мне, поцеловал и прошептал прямо в ухо:

– Лева! У тебя брат родился! Ты понимаешь?

Я прижался лицом к его мокрому пальто и хотел заплакать. Но почему-то не смог. Наверное, стеснялся тех двоих. Они прилипли к дверному стеклу и смешно прижались к нему носами.

На улице опять шел снег, а рядом с корпусом нас ждала машина «Волга».

Мы ехали долго, застревая в снегу и разбрызгивая страшную грязь, а я все никак не мог представить себе своего брата. В Москву въехали, когда стало уже почти совсем темно.

Я терпеть не мог такси, меня в нем укачивало. Но шофер пару раз остановился по папиной просьбе, и все обошлось.

Папа как будто боялся опоздать. Хотя маму он привез из родилки еще вчера, о чем рассказал мне в машине. Вообще же мы ехали молча, только шофер нервно курил и иногда опускал стекло, чтобы сплюнуть. Когда папа расплатился какой-то крупной купюрой, он молча отсчитал сдачу, круто развернулся и рванул с места, наверное, очень недовольный тем, что пришлось мотаться за город.

Мы поднялись в лифте, и папа влетел в квартиру первым.

Я переступил порог и чуть-чуть постоял в прихожей. Из комнаты доносились голоса. У нас, наверное, кто-то был в гостях.

И еще я заметил, что в комнате все вещи как-то странно сдвинуты и стоит детская кровать – значит, папа привез ее в мое отсутствие.

– Лева, ты где? – крикнула мама.

Я вошел и зажмурился.

Под ярким светом настольной лампы, в кровати, на расстеленной пеленке, лежал совершенно голый маленький человек и смешно орал.

– Как его зовут? – спросил я тихо.

Мама подошла ко мне. Она была какая-то изможденная и даже немножко на себя не похожая.

– Знаешь, он рычит как медведь, – сказала она. – По-моему, ему подходит его имя.

– Как его зовут? – тупо повторил я.

– Мишка, – просто сказала она. И тогда я встал на колени, чтобы было удобнее, просунул ладонь сквозь прутья и потрогал его теплый живой палец.

С этого дня в нашей квартире буквально все пошло по-другому.

Ночью меня будил Мишкин голос. Он орал, а потом постепенно, не сразу замолкал.

Днем мама дремала или кормила его грудью, почти не стесняясь меня.

К нам все время приходил врач, а папа уходил рано с утра на молочную кухню.

Папа вообще был довольно нервный. Он волновался за Мишкино здоровье, за мамино здоровье и почему-то за мое здоровье тоже.

– Лева! – говорил он мне на кухне, когда мама спала. – Сейчас у нас трудное время. Ты должен нас простить. Мы не уделяем тебе, наверное, достаточно внимания.

– Да ладно, папа… – удивленно отвечал я ему. – Все нормально. Ты сам давай смотри… это… ну, в общем, ты меня понимаешь.

– Я тебя понимаю! – горячо говорил папа. – Я тебя прекрасно понимаю. Но и ты меня должен понять.

– Пап! Я тебя тоже понимаю! Но это же временные трудности. Все наладится.

– Все наладится, да? – с надеждой спрашивал он меня.

И я неуверенно кивал.

Был ли я действительно уверен в том, что все наладится? В общем-то, да.

С тех пор как мама вернулась, несмотря на полный бедлам, на переставленные вещи, на папино нервное настроение и на постоянное пичканье меня манной кашей, несмотря на тошнотворный запах вареного молока, несмотря на мамино недосыпание и недоедание, несмотря на Мишкины поносы и запоры, – все вдруг стало постепенно налаживаться.

Как оно налаживается я, честно говоря, совершенно не понимал.

Но оно налаживалось!

Окончательно оно наладилось к весне, даже к маю, когда мама в первый раз попросила меня погулять с Мишкой.

– Иди-ка с братом погуляй! – сказала вдруг она. – А я тут пока нормальный обед приготовлю… А то вы без борща совсем бешеные стали.

– Мама, – ответил я, совершенно пораженный и обескураженный ее словами. – Во-первых, мы и дальше можем спокойно обходиться без борща. Если надо. А во-вторых, как ты себе представляешь эту прогулку? Где я с ним буду гулять? Во дворе, что ли?

– Зачем во дворе? – спокойно сказала мама. – Перейдешь дорогу. Там побудешь в сквере, на лавочке. Хотя бы минут сорок. А то погода вон какая хорошая, а вы у меня все дома сидите и сидите.

– Мама, – честно сказал я. – Я боюсь!

– Не надо бояться, Лева! – сказала мама и стала сама надевать на меня куртку. – Не надо бояться. Входишь в лифт с коляской, складываешь коляску, нажимаешь на кнопочку. Потом выходишь из лифта, раскладываешь коляску, закрываешь дверь. Потом тихо-тихо везешь по ступенькам коляску. Ногой открываешь дверь. Рукой придерживаешь. Если что, попросишь кого-нибудь помочь. Привыкай, Лева. Ты все понял?

Конечно, и я, и мама хорошо знали, чего именно я боялся больше всего – слишком пристального внимания со стороны моих друзей во дворе.

Но надо же было такому случиться, что все они куда-то исчезли как раз в тот момент, когда я вышел из дома! Я спокойно и деловито пошел, толкая коляску с братом впереди себя, прочь со двора. И, воровато оглянувшись, перешел улицу Трехгорный вал.

Затем я оказался в родном скверике, сел на лавочку и сразу увидел Колупаева.

* * *

Колупаев подошел ко мне, чинно пожал руку и вежливо заглянул в коляску.

– Твой, что ли, брательник?

– Ну да, – неохотно подтвердил я. – Мишкой звать. Спит.

– Понятно, – сказал Колупаев. – А то я вижу, тебя все нет и нет. А ты, значит, это… в няньки подался.

Повисла тяжелая пауза.

– Как он вообще… Ведет себя как? – вдруг поинтересовался Колупаев.

Я недоверчиво посмотрел на друга. Но Колупаев смотрел на меня, бесхитростно моргая белесыми ресницами, и в его взгляде не было никакого подвоха.

И тогда я понял, что должен отвечать солидно и спокойно.

– Нормально ведет, – поджал я плечами. – Орет только много. Спать не дает, гад.

Мы еще немного посидели.

– Ладно! – сказал Колупаев. – Давай. До встречи. Долго еще тебе?

– Примерно полчаса, – сказал я.

Колупаев ушел, вразвалочку шагая по зеленой аллее. А я вдруг увидел сразу, какой вокруг чудесный майский день. Как пахнет наша молодая листва, и как бьет через крыши наше солнце.

Я послушно досидел с братом еще тридцать пять минут.

Быстро перевез коляску через трамвайные пути. Поднялся на наш шестой этаж. Позвонил в дверь.

Мне открыла мама, вытирая мокрые руки о фартук.

– Мам! – заорал я. – Можно я теперь пойду во двор погуляю? А? Очень погода хорошая.

– Иди! – сказала она и улыбнулась. – Иди. Только приходи не поздно. Я тебя еще научу пеленки стирать.

* * *

И я побежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

Двор ждал меня, пустой и прохладный. Весь такой солнечный.

Я стоял и смотрел на наш двор. На наш маленький двор с колясками и мамашами, с пенсионерами на лавочках, с бродячими кошками и мокрым весенним мусором в углах.

Я стоял и не понимал, что же случилось. Что же со мной случилось.