форм государственности знаменовала собой новую ступень в развитии общественных отношений.
Как известно, римское общество было рабовладельческим. Это определение заключает в себе довольно сложную картину «социальных рангов и градаций»[8], в которой отношение индивида к производству оказалось осложненным еще и его изначальным правовым статусом. Таким образом, положение, занимаемое человеком на социальной лестнице, определялось разными факторами — его отношением к средствам производства, обладанием имуществом, сословной принадлежностью и вытекающими отсюда юридическими правами. К концу эпохи Республики это привело к известной многогранности и «спутанности» отношений. Единое в более ранний период понятие «раб» сейчас дифференцируется, распадается на множество категорий, оказывающихся на разных общественных уровнях. Рабы, занятые в сельском хозяйстве, стоят на более низкой социальной ступени, чем городские рабы, занятые в ремесле; рабы, занятые в городской администрации, осознают себя неизмеримо выше тех, кто прислуживает своим хозяевам. Раб, которому его господин выделяет на определенных условиях мастерскую или земельный участок для самостоятельного ведения дела (пекулий), нередко сам использует при этом рабов и, являясь в одном отношении эксплуатируемым, в другом оказывается эксплуатирующим[9]. Картина вовлечения рабов в общественную жизнь конца Республики весьма впечатляюща. Помимо перечисленных категорий, участвовавших в производстве, рабы занимали должности в государственном аппарате, были высококвалифицированными мастерами в разных ферах ремесла, составляли существенную прослойку интеллигентных профессий — писцов, чтецов, библиотекарей, актеров, врачей, поэтов, педагогов.
Многие рабы отличались своей деловой сметкой и, выкупившись на волю и став владельцами торговых предприятий, мастерских, ростовщических контор, активно участвовали в деловой жизни. При всем этом по своему сословному статусу все категории рабов были юридически бесправны. Ни фактически имевшиеся у них семьи, ни имущество не признавались законом.
Многосложны были и общественные градации среди категории свободных. Здесь высшим сословием в конце Республики оставалось сенаторское сословие, восходящее к старой родовитой рабовладельческой знати. Другой привилегированной группой были так называемые всадники — денежная аристократия, которой недостаток родовитости заменяло финансовое могущество. Третья категория, именуемая плебсом, распадалась на множество групп, различающихся по своему имущественному и общественному положению, месту в производстве. Но в целом это категория мелких свободных производителей.
В последний период Республики очень четко определялись две группы плебса — сельский и городской. Сельский плебс помимо мелких землевладельцев состоял и из их разорившейся части — арендаторов, поденщиков и др. Городской плебс в свою очередь представлял собой довольно пестрое явление. Помимо многочисленных объединенных в коллегии групп свободных ремесленников — медников, шерстобитов — здесь складывался многочисленный слой деклассированных люмпен-пролетарских элементов, выпавших по разным причинам из сферы производства и ведших по существу паразитический образ жизни. Древние люмпен-пролетарии пополнялись за счет хлынувших в города обезземеленных разорившихся крестьян, а также и некоторой части городского населения. Они жили случайными заработками, среди которых продажа своих голосов на выборах и определенным образом вознаграждаемые доносы занимали в бурные годы римской истории не последнее место. Но главным и регулярным источником их существования были раздачи хлеба, организуемые правительством в Риме, и разного рода «даяния», идущие от магистратов городов и патронов. О размерах этой прослойки городского плебса можно судить по тому, что в одном Риме к концу Республики хлебными раздачами пользовались от 200 до 300 тыс. семей. Для этой категории, как и для городского плебса в целом, приобретавшего все большее значение в политической борьбе последнего периода Республики, правящие верхи, делающие карьеру политические деятели, должностные лица ради завоевания популярности давали пышные театрализованные представления, среди которых зрелища кровавых схваток между гладиаторами и бои на аренах цирка с хищными зверями вызывали особый интерес. Клич «Хлеба и зрелищ!» стал содержанием жизненной программы значительной части городского плебса.
Еще одну категорию, значение которой стремительно возрастало, составляли профессиональные солдаты. После того как в последний век Республики был введен новый порядок набора в армию и в солдаты стали принимать независимо от имущественного ценза, сам характер этой важнейшей общественной группы коренным образом изменился. Армия стала профессиональной. Она в основном состояла из людей неимущих, и военная служба, длившаяся в дальнейшем непрерывно 15–20 лет и более, сделалась профессией и источником дохода. В таких условиях к концу эпохи Республики чрезвычайно возрастает роль полководца.
Заботясь о нуждах своих солдат, обеспечивая их военной добычей, щедрыми наградами, а после окончания длительной службы земельными наделами, удачливый полководец мог рассчитывать найти в ппх мощную политическую опору. Таким образом, армия становилась социальной группой, значение которой все более возрастало.
Можно назвать еще одну категорию. Это либертины, вольноотпущенники. Освободившись тем или иным законным способом от рабского состояния, они получали гражданские права, но не становились равноправными гражданами. Тавро их рабского происхождения всегда довлело над ними. И не только в психологии общества, но и в его юрисдикции, хотя позднее многие либертины добивались письма заметного экономического и общественного положения.
Такова сложная схема социальной структуры римского рабовладельческого общества конца Республики. Как и всякая схема, она, разумеется, в какой-то степени упрощает подлинную жизнь, но все же дает нам о ней определенное представление. И хотя в различных провинциях римской державы могли иметь место существенные отличия от намеченного здесь деления, оно позволяет верно уяснить и социальный лик эпохи, и характер тех взрывных классовых сил, которые дали новое направление развитию римского общества и его государственности.
* * *
В 29 г. до н. э., завершив военные походы, на юге Италии высадился Гай Юлий Цезарь Октавиан, приемный сын убитого диктатора Цезаря. Тройной триумф, данный и честь Октавиана, молебствия, пышные игры, приветствия многочисленных депутаций отразили подлинную значительность момента. Закончилась гражданская война. Огромная, пестрая, сбитая силой оружия держава, десятилетия разоряемая кровавыми междоусобицами, омраченная страхом, опустошенная духовно, жаждала «сладкого мира»[10]. «Ни львы, ни волки так нигде не злобствуют, враждуя лишь с другим зверьем», — писал Гораций о жестокостях междоусобной войны. То, что не могли сделать ни «ярость Спартака», ни «непобедимый Ганнибал», ни «синеокая орда» германцев, то сделала гражданская война. «Рим своей же силой разрушается»[11].
И вот наконец наступил час мира. В лаконичных слонах префекта города Рима и историка Веллея Патеркула в определенной степени отразилась оценка этого события современниками. Наконец, писал он, гражданские раздоры потушены, внешняя война погребена, мир восстановлен, безумство оружия всюду приглушено, законам возвращена сила, судьям — авторитет, сенату — величие[12].
Расчетливый, осторожный, малоталантливый в военном отношении, но одаренный тончайшим политическим чутьем, почти безукоризненный, по остроумному замечанию одного исследователя, «политический робот»[13], Октавиан благополучно обошел все подводные камни междоусобиц и, в целом не отличаясь в политических устремлениях от своих противников, тем не менее одержал над ними верх. Сенат оставляет