В тяжелой жаре полуденного зноя, юный мир затих. Летучие ящерицы закутались в свои крылья и, немые, неподвижные сидели на стенах из красных скал.
Слышался только легкий шелест тростников, да внезапное жужжание больших насекомых, случайно проносившихся вверху.
За отмелью там, где древесные папоротники и каламарии росли особенно густо, листва бесшумно раздвинулась на высоте двадцати футов от почвы, и оттуда выглянула страшная голова. Ее челюсти были длинны, массивны и вооружены громадными зубами, изогнутыми, как турецкие сабли. Над пылающими глазами свешивались костистые пластинки, и на морде поднимался один длинный и острый рог. В течение нескольких минут страшное существо смотрело на спящего колосса; потом прокралось бесшумно к отмели.
В общем, это чудовище походило на других кровожадных динозавров, отличие составляли только рог на храпе да броня над глазами. Зато он был гораздо больше, достигал длины тридцати пяти футов, и его сложение казалось крепче. Бесшумно, но, по-видимому, неуклюже покачиваясь, подняв хвост кверху, чтобы он не тянулся и не двигал камни, хищник подкрадывался к дремавшему диплодоку…
В уме мирно спящего колосса зашевелилось смутное предчувствие опасности. Он боязливо поднял голову. Рогатый гигант весь сжался и двумя громадными прыжками подскочил к нему. Хвост колосса страшно бичевал воздух, но нападающий миновал его, вскочил на плечи жертвы и запустил свои страшные клыки в основание ее колоннообразной шеи.
В первый раз колосс потерялся от ужаса. Из его пасти вырвалось пронзительное, тонкое мычание, до нелепости тонкое при такой гороподобной фигуре. Он изогнул шею в змеиные складки и стал судорожно бить кольцами хвоста. Но челюсти врага не ослабевали, и железные когти по-прежнему не выпускали его тела.
Несмотря на многопудовую тяжесть, давившую плечи диплодока, он поднялся на задние лапы и постарался перекинуться на тело врага. Но мародер ловко из бежал ушиба и при этом не отпустил жертвы. Весь окровавленный, диплодок опять закричал, разбудив дремавших летучих ящериц, быстро кинулся в воду и унес с собой своего страшного противника, который вместе с ним скрылся под окровавленной пеной.
Рогатый гигант, сам отличный пловец, в воде был как дома; однако, в этом отношении он не мог состязаться со своей добычей. Отказавшись разжать лапы, он был унесен в глубину: там колосс стал быстрым, ловким и сумел умно опрокинуться на врага. Принужденный разжать когти, динозавр нанес диплодоку удар рогом, погрузил его в бок исполина, потом выскользнул из-под него.
Динозавру пришлось подняться на поверхность воды, чтобы дохнуть воздухом. Он колебался, не желая бросить борьбы, но и не желая подвергаться новой боли в глубине. И вот, на расстоянии футов сотни от себя, он увидел кроткую маленькую голову колосса, по-видимому, плывшую по течению, устремив на него тревожный взгляд. Но она мгновенно исчезла и внезапное страшное волнение, а потом водяной след, уходивший с необыкновенной быстротой, показали ему всю бесплодность преследования. Он отправился к берегу.
Жестоко раненый диплодок плыл, оставляя за собою кровавый след. Наконец, на середине залива, далеко от обоих берегов, далеко от ужасов, ютившихся в лесах папоротника, тянулось несколько акров залитой низины, поросшей высокими зелеными тростниками.
Диплодок торопливо двигался по болоту то вплавь, то по колени в воде, считая, что это удобный для него приют и отличное пастбище. Но раны его жестоко болели. Вот он завидел продолговатый, узкий островок и вылез на него. Его ноги вязли в мокром песке; когда же он остановился, то почувствовал, что предательская мель медленно засасывает его.
В ужасе диплодок стал биться, чтобы вернуться к воде, но его усилия еще глубже заставляли погружаться бедного колосса. Он поднялся на задние ноги — и немедленно провалился в песок до бедер. Он упал вперед, — передние лапы его погрузились до лопаток.
Судорожно колотя песок хвостом, гигант поднял голову и жалобно закричал.
Его усилия привлекли страшных мрачных птиц; они спустились и скоро покончили с ним. Песок медленно поглощал изумительно громадный скелет погибшего диплодока, заключая его в свои недра на полмиллиона лет.
А. Романовский
Слоновий «дедушка»
Рассказ-быль Рисунки В. Щеглова
I. Первые следы
Пароход словно в прятки играл с дальним городом, скрываясь в речных излучинах и забегая за дубовые рощицы. Сож, как и все малые реки, вертляв и поэтичен: то над самым омутом свиснет сочно зеленая шапка леса, то в реку врежется желтый нож косы, и на ней, сонно нежась, застынут цапли и аисты, то широким фартуком округлится песчаная отмель с паутиной просушивающихся сетей и рыбачьими биваками. И оттого, что берега были близко и на палубу доносилось мычание коров и голоса береговой жизни, на пароходе казалось уютнее. Да и сам пароход вел себя немного по-домашнему: возьмет, да и ткнется кормой прямо к обсыпающейся береговине. Капитан кричит: «Живо!», и неизвестно кому: причальщикам ли, матросам или пассажирам, суетливо пробегающим по перекинутой доске. А на берегу — пестрые толпы встречающих и любопытствующих. Мальчишки-шутники после отвала подхватят конец причальной веревки и потянут ее вперед, на толпу, подрезая и сваливая людей. Гомон, взвизги, смех…
Мы со спутником сидели наверху, на открытой палубе. Рядом с нами, на скамье примостился смоленский бородач с мешком и плотничьими инструментами, лезвия которых были закручены соломой и тряпками. Он ехал очевидно на заработки. Уж несколько раз, жмурясь от воды и солнца, он порывался заговорить с нами. На его озабоченном лице без слов был написан вопрос: «А что слышно про заработки?» Наконец, поправляя мешок, он как бы вскользь спросил:
— Далече едете, товарищи?
— Да вот куда охота заведет, — говорю я.
— По бекасу али по утям ходите? — допытывается он.
— Нет, мы за мамонтом, — улыбаюсь ему. Он недоуменно глядит.
— Это где же он — спод Киевом али на низу?
— Нет, дядя, он в земле. Тысячи лет в земле лежал, — объясняю я.
Бородач смотрит на меня долгим испытующим взглядом, потом надвигает картуз, отворачивается и недоверчиво косит глазами, словно хочет сказать: «Чудные люди! То ли в глаза смеются, то ли взаправду чудят. А толку от них пожалуй ни на грош». — И он отодвинул от нас свой мешок.
К вечеру пароход добежал до Днепра. Впереди, на полыхающем фоне заката четко обозначилась линия высокого правого берега. Горным гнездом наверху сгрудилась кучка домиков. Это Лоев. Пароход словно обрадовался большой воде: загудел, задымил, встрепенулся и весело нырнул в вечерние речные дали, навстречу кое-где мерцающим сигнальным огонькам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});