Читать интересную книгу По эскалатору вниз - Ханс-Георг Ноак

— Давай говори.

Он упорно молчал.

— Долго я буду ждать?

— Я здесь потому, что моя мама прислала меня сюда. Потому что она хотела от меня избавиться! Потому что она вообще не мать! Она подлая и меня не любит, я ей больше не нужен!

— Ну, с меня довольно, Боксер! — Я произнес это абсолютно спокойно, почти миролюбиво. Пусть не думает, что может вывести меня из терпения. — Завтра тебе еще не надо идти в школу, так что времени поразмышлять на досуге будет достаточно. Напишешь сочинение «Почему я здесь». И завтра же вечером сдашь его мне, понятно? А теперь марш отсюда!

С этого первого вечера у меня сложилось впечатление, что этот Юрген-Йоахим Йегер — тяжелый случай, а первое впечатление, как я уже говорил, редко меня обманывает. Я этих молодчиков знаю, как свои пять. В принципе все они одного поля ягода. Почти все.

Йоген, не сказав ни слова, повернулся и вышел. Он и не мог ничего сказать: выкричать в первый же вечер этому господину Шаумелю все, что у него на душе, было выше его сил.

Да и что, собственно, воспитатель должен иметь против того, что Йоген рассказал? Все — чистая правда! Слово в слово! Кто ему так удружил, кто упек его в этот дом, в эту тюрьму, где он вынужден делить каморку с семью другими ребятами, кто ему подстроил эту псарню? Мать — и больше никто!

Йоген отлично представлял себе, что могло быть записано в его личном деле. Предположим даже, каждое слово там — правда. А лжи вовсе нету, лжи по большому счету — нет. Там наверняка одни голые факты, а от фактов не отмахнешься. Но и факты могут лгать. До того чудовищно лгать, что в таком вот личном деле ни капли правды не останется, даже если все в нем соответствует истине.

Вернувшись в свою конуру и никого там не застав, Йоген лег ничком на кровать.

Матери для того и существуют, чтобы не бросать своих сыновей, даже если те что-нибудь натворили. Вот именно! Да, он оступился, и даже не раз. Допустим. Но мама не должна была из-за этого взять да и отдать его на сторону. Это несправедливо. Это подло. Так же подло, как было однажды вечером недели две назад.

«Может, ты полагаешь, я буду сидеть и смотреть, как мой сын становится преступником? Думаешь, я хочу, чтобы все показывали на меня пальцем и говорили: это мать того самого, отпетого негодяя? Нет, Йоген, я этого дальше терпеть не намерена! Прежде чем я позволю упрекнуть себя, будто не все средства перепробовала, я тебя кой-куда сдам. Уж будь спокоен! Туда, где за тобой смогут лучше присматривать! Может, хоть там из тебя сделают порядочного человека. Мне это не по силам, и я не желаю, чтобы меня потом в чем-нибудь упрекали!»

Сдать как что-то больше ненужное или нежеланное. Просто-напросто сдать!

— Эй, Йойо, кончай мечтать! Думаешь, нам охота подставляться из-за тебя? Давай-ка раздевайся по-быстрому. Оставь только трусы и тапки, полотенце на шею, мыло в руку. Под душ, а потом на боковую!

Йоген разделся, встал, как и другие, перед своим шкафчиком, затем пришел господин Шаумель и отвел их в душевую.

— Снять спортивные трусы!

Йоген стеснялся, а остальные, видно, привыкли к такому.

— Включай воду! Мылься! Быстрей, быстрей! Выключай воду! Кончили намыливаться! Воду включай! Мойся! Выключай! Вытирайся!

Йоген видел, что другие делают все в темпе, и быстро-быстро вытер полотенцем мыло из ушей.

— Трусы надеть! Наверх марш!

Когда несколько минут спустя Шмель зашел в спальню, все уже лежали по своим кроватям. Был он весьма благодушен.

— Спокойной ночи, Такса, Пудель, Коккер, Терьер. Боксер, не забудь про сочинение, добрых тебе сновидений; что приснится в первую ночь, сбывается. Спокойной ночи, Пинчер, Дог, Сеттер! А теперь ни слова больше! С новеньким тоже! Дверь оставляю открытой!

Стало темно и тихо. В холле прохаживался Шмель. Его туфли тихонько поскрипывали. Вскоре глаза привыкли к темноте и стали что-то различать. Темная тень проползла по краю кровати верхнего яруса. Такса свесил вниз сперва голову, потом руку.

— Приятных снов, Йойо! — Голос еле слышен. Рука блуждала во тьме, пока Йоген не пожал ее, после чего рука и голова исчезли и воцарилась полная тишина. Лишь за дверью еще несколько минут поскрипывали то там, то здесь башмаки, потом скрип прекратился, дверь заперли.

Пудель перевернулся с боку на бок и прошептал:

— Эй, Йойо!

Йоген молчал, неотрывно глядя на расплывчатые контуры нависающей над ним кровати. «И как меня угораздило сюда попасть? Как же это все произошло?»

2

Когда у него потерялся ключ — в палой листве и тумане, — дома никого не оказалось. Он повесил школьную сумку на ручку двери и еще раз проделал весь путь, шаг за шагом, просеивая туман, тщательно исследуя листву. Нашел грош, дырявый мяч, записную книжку с незаполненными страницами, только не ключ. Вернулся назад, но дверь была заперта. Иначе и быть не могло: время еще обеденное, мама должна вернуться лишь вечером, а отец уже два года не появлялся вовсе.

На конфорке стояла сковородка с нарезанной картошкой, кусочками сала, комком маргарина. Рядом наверняка лежала записка: «Залей яйцом» или: «В холодильнике селедка в маринаде». Это и была еда, которой можно перебиться до вечера; только встретиться голодный желудок Йогена и жареный картофель не могли: дверь оставалась запертой.

За найденный грош он получил в булочной на углу бутерброд, сливочную карамель и медный пфенниг — не много для урчащего желудка. К тому же ноябрьский туман пробрался в бутерброд и сделал его клеклым.

Йогену запрещалось приводить домой школьных приятелей, поэтому сейчас ему самому пойти было не к кому.

Он сел на лестницу и уставился на дверь. Толку от этого чуть. По лестничной клетке гулял сквозняк, до вечера — целая вечность.

Госпожа Хеннингс из квартиры напротив наверняка не сказала бы «нет», попроси он разрешения переждать у нее и сделать домашнее задание. Но уж лучше остаться здесь, на лестничном сквозняке. Соседка тараторила бы и тараторила, она бы его сразу же отправила на поиски ключа и дала при этом уйму советов, как его лучше найти. На нервы действовала и ее сюсюкающая приветливость, которая для пятилетних девочек, возможно, и в самый раз, а для тринадцатилетнего парня обидна и даже оскорбительна.

Йоген встал и вприпрыжку побежал вниз по лестнице — ему пришла в голову спасительная идея. Если он сейчас не спеша побредет по городу, разглядывая киноафиши и загадывая желания на рождество перед витринами магазинов, то как раз к двум часам доберется до молодежного центра отдыха, где можно неплохо провести время до вечера. Сам он там еще не был — одноклассники рассказывали.

До молодежного центра было довольно далеко.

Ноябрьский туман слезился изморосью, еще не решавшейся сгуститься до первого снега. Сырость тяжело разлилась в атмосфере, так что бродить по улицам было мало радости. Даже витрины выглядели хмуро, без того блеска, который сам собой подразумевался на рождество.

Около двух Йоген оказался перед стеклянной дверью молодежного центра отдыха. Внутри, в вестибюле, уборщица мыла пол. Она посмотрела на Йогена и замахала на него руками, будто хотела отогнать или как минимум дать понять, чтобы он не входил, хотя дверь все равно была заперта. Йоген ждал, поеживаясь от холода.

Ровно в два пришел какой-то мужчина. Он уже собирался отпереть дверь, но заметил стоящего у дверного косяка Йогена и спросил:

— Ты сюда?

— Угу. — Йоген кивнул.

— В таком случае тебе сегодня не повезло.

— А почему? Я в дом к себе попасть не могу, понимаете, ну, я и подумал…

— Приходи в любой другой день, мальчик, это только сегодня закрыто — в порядке исключения. У нас тут совещание районного актива по работе с молодежью. Когда народу битком, то шум очень мешает. А завтра приходи. Мы каждому рады, мы ведь для вас и существуем.

Мужчина зашел внутрь, запер за собой стеклянную дверь и кивнул Йогену. Вообще-то он ему очень понравился, да и дом выглядел шикарно.

Наверно, и в самом деле стоило захаживать сюда время от времени.

Но куда же теперь?

Надо было убить целых четыре часа, а непогода делала их еще длиннее. Почему-то из-за сырого тумана особенно стыли коленки.

На берегу водоема догнивала палая листва, на аллее Гёте стояли в лужах припаркованные машины.

В тумане проступили огни универмага. Йоген ненадолго задержался на железной решетке у входа. Теплый воздух топорщил штанины, пузырил спортивную куртку. Это была первая приятная минута за весь день.

Мимо, хихикая, протиснулись девочки. Толстая женщина с двумя хозяйственными сумками обругала Йогена: он загородил ей путь. Крутящиеся двери находились в непрерывном движении.

Йоген шагнул внутрь. Там было светло и тепло. Яркие разноцветные шерстяные варежки, горкой сваленные на прилавке, напоминали о приближении зимы.